Экономисты Мадина Курмангалиева и Дмитрий Скугаревский о неравенстве в судах владельцев дешевых и дорогих машин.

https://www.vedomosti.ru/opinion

Смертность на дорогах России в 3 раза выше, чем в странах Западной Европы. Каждый год около 20 000 человек в стране становятся подсудимыми по обвинению в причинении смерти или тяжкого вреда здоровью из-за нарушения правил дорожного движения. Одновременно с этим в России выше и неравенство в распределении доходов. Как различаются перспективы дел водителя «Жигулей» и водителя «Мерседеса», обвиняемых в одном и том же преступлении?

Институт проблем правоприменения более четырех лет исследует неравенство социальных групп в суде (см. «Статусный уклон в российских судах»). Регрессионный анализ позволяет сравнивать тяжесть наказания для разных групп при равных юридически значимых обстоятельствах дела. Предприниматели, например, получают более суровое наказание по сравнению с чиновниками по статье «Мошенничество», а студенты – более мягкое наказание по общеуголовным статьям по сравнению с другими группами населения.

Преступления по неосторожности, связанные с ДТП, примечательны тем, что являются почти случайными: совершить наезд на пешехода может почти в равной степени и водитель дорогого автомобиля, и владелец машины советской марки. Получается, что исследование таких неумышленных преступлений дает даже более точную картину неравенства в суде, чем исследование умышленных преступлений. Кроме того, в таких случаях есть индикатор уровня дохода подсудимого – марка и модель автомобиля.

В 2010–2013 гг. судами были приняты решения по делам 39 000 подсудимых по ч. 2–6. ст. 264 Уголовного кодекса (УК). Для каждого десятого решения был найден его текст с упоминанием марки и модели автомобиля подсудимого. Это позволило установить его предполагаемую стоимость, используя усредненные цены на вторичном рынке. Оказалось, что половина подсудимых по этой статье УК управляли автомобилем со средней стоимостью ниже 150 000 руб. (цены 2014 г.). Лишь 10% подсудимых управляли автомобилем со средней стоимостью выше 600 000 руб., и менее 5% подсудимых – стоимостью более 1 млн руб.

Каковы судебные исходы по делам о ДТП, повлекшим тяжкий вред здоровью или смерть пострадавшего? Во-первых, судья может оправдать обвиняемого. На практике такой исход крайне редок: оправдывают одного из 200 обвиняемых. Во-вторых, для лиц, впервые привлеченных к уголовной ответственности, судья может назначить условное наказание с испытательным сроком. Наконец, по таким преступлениям возможно примирение с потерпевшим. В этом случае подсудимый – с согласия потерпевшего и судьи – остается вправе вновь садиться за руль и не получает судимость, но информация о привлечении к ответственности заносится в информационную базу МВД.

Регрессионный анализ позволил нам контролировать влияние юридически значимых обстоятельств дела и характеристик подсудимого, оценивая при этом влияние на исход дела интересующей нас переменной – стоимости автомобиля. Разумеется, стоимость автомобиля неточно измеряет достаток (например, машина может быть купленной в кредит). Поэтому мы уточнили наши оценки с помощью дополнительных данных о высшем образовании подсудимого и наличии у него/нее частного бизнеса или руководящей должности в организации.

Основной результат исследования отображен на графике. Согласно вычислениям водители авто за 50 000 руб., которые представляют нижние 5% подсудимых по уровню дохода, в среднем практически не способны воспользоваться примирением сторон (менее 4%) и половину таких подсудимых приговаривают к реальным срокам лишения свободы. Напротив, водители авто за 1 млн руб., представляющие верхние 5% подсудимых по уровню дохода, примиряются в 55% случаев, а реальный срок получают лишь 10% подсудимых.

То, что более обеспеченные подсудимые чаще примиряются, неудивительно. Одним из условий примирения является выплата компенсации, которая полностью удовлетворит требования пострадавшей стороны. Удивительным же является то, что вероятность получить реальный срок по делам, по которым не произошло примирения, все равно заметно ниже для более обеспеченных подсудимых. Конечно, можно возразить, что высокостатусные подсудимые могут позволить себе дорогих адвокатов. К сожалению, в наших данных мы не можем в полной мере учесть качество защиты. Однако мы имеем основания предположить, что обнаруженное различие в исходах дел не может быть объяснено только этим фактором. Получается, что судьи более снисходительно относятся к более богатым подсудимым.

Неравенство в обществе имеет много выражений. Суд с декларируемым принципом равенства перед законом – одно из мест, где различие должного и сущего проявляется ярче всего.

Авторы – докторант Европейского университета во Флоренции и ведущий научный сотрудник Института проблем правоприменения при Европейском университете в Санкт-Петербурге

Теракт в Санкт-Петербурге, совершенный смертником 3 апреля 2017 года, стал первой атакой в метрополитене Северной столицы, повлекшей человеческие жертвы. Число жертв могло быть еще большим в случае срабатывания второго взрывного устройства. «Лента.ру» пытается разобраться в изменившейся тактике террористов.

Двойной взрыв

Первоначально многие СМИ говорили о двух взрывах, потом ситуация прояснилась: причиной путаницы были сообщения выживших и очевидцев, находившихся в разных местах. Взрывное устройство сработало в тоннеле, а первая информация о теракте поступила уже после прибытия поезда на станцию «Технологический институт».

Второй взрыв, однако, должен был произойти, но подготовленная бомба, установленная террористами на станции «Площадь Восстания» не сработала (по информации некоторых источников — была оперативно обезврежена бойцами Нацгвардии). Так или иначе, злоумышленники явно готовили двойной теракт — распространенная в последние годы тактика. Примерами могут служить атаки в Волгограде в декабре 2013 года, где меньше чем за сутки взорвались два террориста-смертника, унеся жизни 34 и ранив 70 человек, теракт в московском метро утром 29 марта 2010 года, где два взрыва произошли с разницей в 45 минут, убив 41 и ранив 88 человек.

Скоординированные атаки осуществлялись террористами и в Европе — в Великобритании, Франции, Бельгии, Германии. Активно используется эта тактика в горячих точках на Ближнем Востоке. «Координация во времени и пространстве повышает смертоносность террористических атак. Усиливается и психологический эффект, давление на правоохранительные структуры и спецслужбы», — отметил собеседник «Ленты.ру», профессионально занимающийся противодействием терроризму.

Изменения в террористической тактике уже отмечались экспертами. Комбинированные операции приближаются к стратегии так называемого «насыщающего террористического нападения», то есть к длительному (недели, несколько месяцев) распределенному давлению на элиты страны посредством постоянного потока дешевых «одноразовых» террористических групп с задачей уничтожения исключительно мирного населения по методу «кого попало». Эту стратегию, в частности, описал российский социолог и военный историк Сергей Переслегин (статья «К оценке геополитического положения Европы», 1996 год).

Растущая угроза

Очевидно, двойным должен был стать и теракт 3 апреля, если бы не правоохранительные органы, предотвратившие срабатывание второго устройства. Однако, по мнению специалистов, теракт в Санкт-Петербурге отличают и некоторые другие особенности.

«Нападению предшествовали участившиеся находки подозрительных предметов на станциях. 31 марта закрывали «Приморскую», утром 3 апреля, в день нападения — «Черную речку». Это, конечно, может быть случайным совпадением, но нельзя сбрасывать со счетов версию, что подозрительные предметы подбрасывались намеренно, с целью выработать привычку и ослабить бдительность сотрудников полиции и работников метрополитена, — полагает один из профильных российских аналитиков. — Этот прием вряд ли можно применить дважды: теперь серийное обнаружение подозрительных предметов будет однозначно наводить на мысль о готовящемся теракте, но, во-первых, это тоже означает усиление давления на правоохранительные органы, а во-вторых, и это самое главное, мы видим растущее умение террористов. Они становятся опаснее».

Собеседник отметил, что сегодня правоохранительные органы действуют по шаблонам, устаревшим еще в середине нулевых, когда потенциальный террорист был «шепчущим молитвы и в излишне просторной одежде». Сейчас полицейские и сотрудники служб безопасности чаще всего реагируют на людей с большими сумками и очевидными атрибутами мусульманина (длинная борода, специфический головной убор и так далее).

Схожа и реакция рядовых граждан: после каждого теракта в Москве возникали инциденты с изгнанием колоритно одетых мусульман из вагонов метро или городских автобусов (последний случай — с ранее заподозренным в совершении теракта бывшим десантником Ильясом Никитиным во Внуково).

Спецслужбам, по мнению специалиста, предстоит усилить агентурную составляющую своей работы. Как показал опыт теракта в США в 2001 году, упоение техническими возможностями контроля за информационными сетями привело к провалу в выявлении реальных намерений террористов.

Растущая опасность террористических атак подтверждается и статистикой: в 2007-2009 годах раскрываемость террористических преступлений в России не опускалась ниже 80 процентов, в 2010-2013 колебалась в районе 70 процентов, а с 2014 года пошел спад: 51,3 процента в 2014-м; 37,3 — в 2015-м и 33 процента — в 2016 году. Эти данные приводит казахский военный эксперт Марат Шибутов в своей статье для ИА Regnum, опираясь на статистические данные МВД и генеральной прокуратуры России.

Одновременно с падением раскрываемости растет и число преступлений террористического характера (всех, подпадающих под действие блока «двести пятых» статей УК РФ). Если в 2007-2013 годах этот показатель оставался на уровне 600-650 регистрируемых преступлений в год, то в 2014-м было уже 1128, в 2015-м — 1538, в 2016-м — 2227. Это пока заметно ниже уровня первой половины 2000-х годов (в 2004-м было зарегистрировано более 9500 преступлений террористического характера), но тенденция тревожная.

«Противник стал и более опасен, и менее заметен, — уточнил в беседе с корреспондентом «Ленты.ру» российский специалист по антитеррору. — Причин много. Среди основных — совершенствование тактики террористов в ответ на наши меры, рост влияния международных структур и обмен опытом внутри них, новые технологии связи и нерациональная, а часто и безответственная миграционная политика. Экономические интересы отдельных внутрироссийских структур, лоббирующих свободный допуск мигрантов из неблагополучных исламских республик Средней Азии и ускоренное получение ими гражданства, входят на данном этапе в прямое противоречие с интересами национальной безопасности, и это противоречие будет только усугубляться, если ничего не менять».

Сирийский след

Происхождение предполагаемого исполнителя теракта в Санкт-Петербурге — по информации СК РФ, 22-летнего уроженца Киргизии Акбаржона Джалилова — представляет интерес не только в контексте миграционных потоков в границах бывшего СССР. В последние годы беседовавшие с корреспондентом «Ленты.ру» сотрудники силовых структур России, бывших советских республик и Сирии отмечали роль уроженцев Советского Союза (и уже постсоветских государств) в формированиях радикальных исламистов на Ближнем Востоке. Отряды, укомплектованные преимущественно выходцами из бывшего СССР, в том числе Киргизии, действовали на фронтах гражданской войны в Сирии еще до начала международной кампании против запрещенной в России террористической группировки «Исламское государство». «Чеченцы, дагестанцы, другие выходцы с Кавказа действуют в населенных пунктах и на севере, в горных лесных районах, там попрохладнее. Афганцы и киргизы — в песках и горных пустынях», — так объяснял автору статьи «разделение труда» террористов офицер вооруженных сил Сирии еще осенью 2013 года.

«Фактически мы имеем дело с налаженной системой подготовки кадров террористов, охватывающей не только тех, кто непосредственно участвует (или участвовал) в боевых действиях в Сирии и Ираке, но их окружение, позволяя формировать группы уже внутри границ бывшего СССР. Следствие только начинается, мы не можем знать ни о связях предполагаемого террориста, ни о его окружении, но сам факт того, что в среднеазиатских обществах, в том числе и в диаспоре на территории РФ, а также на Кавказе и Поволжье сформировалась прослойка людей, прямо или опосредованно связанных со структурами «Ан-Нусры», ИГ и других террористических организаций, должен учитываться», — заключил российский собеседник редакции в апреле 2017 года.

По мнению специалиста, российская операция в Сирии, начавшаяся в 2015 году, как и стартовавшая годом ранее операция западной коалиции, заметно ослабили связность террористических групп на Ближнем Востоке и в бывшем СССР, однако не разрушили ее до конца, и количество людей, связанных с террористическими формированиями, продолжает расти.

Новые связи

Наибольшую проблему, по словам опрошенных специалистов, представляет контроль связи террористов. Развитие мобильного интернета, обеспечивающего в подавляющем большинстве населенных пунктов Евразии постоянный онлайн, прогресс мессенджеров и соцсетей резко осложнили контроль за переговорами террористов.

«Телефонные звонки как таковые ушли в прошлое, они уже практически не применяются террористами при подготовке операции даже в бытовых целях. Перехват сообщений и интернет-телефонии с помощью современных мессенджеров куда более затруднителен, — отмечает собеседник «Ленты.ру». — Нужно отметить, что это прогресс нескольких последних лет, и он сопряжен с развитием общества в целом. Где общаются радикальные исламисты? У нас отлично поставлено наблюдение за общинами, за имамами — этому пришлось научиться в 1990-х, в 2000-х, но сейчас нужно умение ориентироваться в сети. А это бездонное пространство, где тысячи автономных групп по интересам, и для того, чтобы выделить среди них тех, кто представляет угрозу, их нужно сначала найти. Это требует совершенствования методов прежде всего агентурной разведки».
Илья Крамник

https://lenta.ru/articles/2017/04/05/results/

«Илья, поезжайте в Швецию и посмотрите все своими глазами!»
Спецкор «Комсомольской правды» Дарья Асламова ответила популярному блогеру, усомнившемуся в правдивости ее статьи.

Уважаемый господин Варламов! Вы иронически отозвались о фактах, изложенных в моей статье «Изнасилованная Швеция больна стокгольмским синдромом».

Первое правило, которому меня научили в газете «Комсомольская правда», куда я пришла работать в 20 лет, гласило: иди и смотри. Ты должна все видеть своими глазами. Журналист — это свидетель. Люди, которые говорят «не верю» или «нас пугают», мне не интересны. Вы блогер. Претендуете на объективность.

Попробуйте сами прийти в стокгольмский район Ринкибю днем (а если вы очень смелый человек, то вечером) и достать камеру на главной площади. Или съездите в пятницу вечером прогуляться с камерой по центру города Гетеборг, поснимать местных ваххабитов, которые чувствуют себя хозяевами города. Мне очень повезло, что благодаря своей дерзости я вырвалась из Ринкибю живой и даже с целой камерой (советую вам посмотреть видео, что случилось с местными журналистами, которые приехали туда с полицейским эскортом).

Я человек опытный и работаю в «горячих точках» уже 28 лет. И нет такого опасного места, где бы я ни побывала. Последний раз подобный ужас, как в Ринкибю, я испытала во время египетской революции, когда четверо похитителей в разгаре дня пытались засунуть меня в такси. Я царапалась, визжала, вертелась юлой, пинала машину и кусала волосатые руки похитителей, пока не почувствовала вкус их крови во рту. Таксист уехал, на мои крики собралась толпа, и я спаслась. Поверьте, это один из обычных эпизодов работы военного журналиста.

Но даже после Каира, Дамаска, Кабула, Алеппо, Багдада — Стокгольм меня шокировал. Как, впрочем, и вся Швеция. Я никогда не цитирую придуманных персонажей. Все люди, указанные в статье, имеют имя, фамилию и страничку в «фэйсбуке». Трудно не поверить, к примеру, знаменитой сомалийке Моне Валтер, приговоренной к смерти шведскими имами за обращение в христианство. Она постоянно меняет место жительства, и при этом у нее трое детей. Ее жизнь превратилась в кошмар.

Можно не верить мне, но есть статистика. Швеция занимает первое место в Европе и второе в мире по изнасилованиям. (Я говорю лишь об официальных заявлениях жертв. И, как женщина, могут вас заверить: большинство из них в силу стыдливости или юного возраста не обращаются в полицию. Они боятся не только огласки, но и преследований феминисток. Вот так.) Ваша прекрасная «демократическая» Швеция скрывает все преступления мигрантов под секретным кодом, хотя народ имеет право знать. Только громкие убийства выходят наружу, такие, как убийство 22-летней Александры Мезхер, работавшей в центре для беженцев. Десятью ножевыми ударами ее зарезал якобы 15-летний мигрант. (В Швеции верят на слово. Только беженцам, разумеется. И поэтому тридцатилетние мужики называют себя «подростками», поскольку государство берет их на полное содержание и приглашает в страну их родственников.)

Но что для вас мои слова? Поэтому я попросила моего друга Ханса Эрлинга Йенсена, директора фонда «Хатун Доган» (фонд помогает преследуемым христианам на Ближнем Востоке) написать письмо (оно прилагается на английском). Ханс сейчас в большой беде. Он живет на юге Швеции в поселке Ловштад недалеко от Мальмо. В ста метрах от его дома ваххабиты открыли «центр перевоспитания трудных мусульманских подростков». Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, для чего открывают подобные центры вербовки. Агрессивных подростков «перевоспитают» в правильных ваххабитов-террористов.

А вот и письмо Ханса:

«Многие люди думают, что Швеция все еще лучшая страна в мире. К сожалению, они ошибаются. У Швеции сегодня тяжелые проблемы с антисоциальными иммигрантами, которые принадлежат к тем культурам, которые невозможно интегрировать в общество. Более чем полмиллиона человек приехали в Швецию за последние 6-7 лет. У них нет работы, они живут в основном в гетто, и они подрывают систему социального обеспечения, забирая у нее столько же средств, которые необходимы для пожилых и больных людей, а полиция вынуждена бросить все ресурсы на раскрытие тяжких преступлений, совершенных мигрантами. Крупные города Швеции живут в состоянии беспредела, как где-нибудь в Африке или в Южной Америке.

Но это происходит не только в больших городах. Теперь выходцы из всех мусульманских регионов мира переезжают в сельскую местность, в маленькие деревни. Здесь они могут без помех заниматься своим «бизнесом». Я живу в селе, и у меня появились новые соседи. Мусульманская «школа» для молодых гангстеров. Изнасилования выросли до ужасающих размеров. Термин «групповое изнасилование» был прежде не известен в Швеции, а теперь это — ежедневное событие. Так же как убийства. За последние годы в Швеции не раскрыто 300 убийств!!!

Я живу в самом центре событий. Я знаю, что происходит. Мы так близки к гражданской войне, что вы даже не можете мечтать об этом. Поджигают машины, нападают на пожилых людей и грабят, наших дочерей насилуют, — и это происходит каждый день. И самое страшное, правительство парализовано и твердит, что те, кто протестуют, это нацисты и расисты.

Если вы мне не верите, приезжайте в Швецию и посмотрите все своими глазами.

С наилучшими пожеланиями,

Ханс Эрлинг Йенсен.

И Дарья Асламова.

http://www.kp.ru/daily/26663.4/3684096/

В фокусе нашей работы по подготовке Стратегии развития России на период 2018–2024 года находятся институциональные изменения, необходимые для экономического роста. Среди важных факторов, влияющих на инвестиционный климат в России, нередко называют работу судебной и правоохранительной систем. Особенно часто упоминают так называемое силовое давление на бизнес, то есть уголовное преследование предпринимательской деятельности. Однако недостатки механизмов уголовного преследования не исчерпываются негативным влиянием на бизнес, они шире и затрагивают разные социальные группы.

По мнению Александра Александровича Аузана, руководителя подгруппы «Институты и общество» рабочей группы «Приоритеты структурных реформ и устойчивый экономический рост» Экономического совета при Президенте РФ, в России тюрьма — наряду со школой и армией — стала одним из институтов, влияющих на социокультурные установки россиян. Эти установки, в свою очередь, предопределяют готовность нашего общества к инновационному и технологическому развитию. «Тюремная» субкультура с инновационным развитием не совместима.

Развиваясь во многих других сферах, Россия практически не движется в сторону снижения числа заключенных и ресоциализации лиц, совершивших преступления. Мы по-прежнему на 8 месте в мире и на 1-м в Европе по числу заключенных на 100 000 населения. При этом у нас высокий рецидив преступлений. Эти два факта связаны между собой: более чем 55% заключенных находятся в зоне криминологического «невозврата» поскольку их срок лишения свободы превышает 5 лет, что практически исключает возможность реинтеграции в нормальную жизнь; еще 23% заключенных, отбывающих срок от 3 до 5 лет, рискуют оказаться в зоне невозврата.
Попытки задать другие векторы работы с правонарушителями и с профилактикой преступлений оказываются не успешны, не в последнюю очередь из-за того, что цели, заявленные в концептуальных документах, не обеспечены инструментами реализации. Например, Концепция развития уголовно-исполнительной системы в качестве одной из целей называет сокращение рецидива преступлений, совершенных лицами, отбывшими наказание в виде лишения свободы, за счет повышения эффективности социальной и психологической работы в местах лишения свободы и развития системы постпенитенциарной помощи таким лицам. При этом госпрограмма «Юстиция», в которую включены мероприятия, касающиеся сферы исполнения уголовных наказаний, не предполагает конкретных шагов по организации социальной адаптации заключенных, не говоря уже о постпенитенциарной работе с освободившимися. Как и в других сферах, стратегические цели оказываются рассинхронизированы с текущими задачами и целями, на которые направляются ресурсы.

Развитие практики уголовного преследования зависит от разных факторов. Не последнее место занимают уголовное и уголовно-процессуальное право, определяющие, что считается преступлением и какие меры реагирования должны применяться в случае выявления преступлений. В последние годы специалисты все чаще и чаще говорят о том, что законотворчество в сфере уголовного и уголовно-процессуального права носит хаотичный характер. Во многом это связано с отсутствием уголовной политики — долгосрочного видения целей, которые государство собирается достичь с помощью уголовного права в области контроля преступности. Авторы публикуемого нами доклада сделали несколько важных шагов к тому, чтобы такая уголовная политика появилась.
Во-первых, проведенное составителями доклада обобщение мнений о состоянии уголовного права и борьбе с преступностью показало, что проблема отсутствия последовательной уголовной политики осознается практически всеми. Такое признание — первый шаг для начала работы по формированию уголовной политики.

Во-вторых, опираясь на статистику назначения наказаний, авторы демонстрируют избыточную репрессивность уголовного закона.

Лишение свободы условно или реально назначается в качестве наказания 60% осужденных.
Частота выбора этого наказания, равно как и сроки лишения свободы, обусловлены содержанием уголовного кодекса. Авторы подчеркивают, что репрессивность уголовного закона может быть снижена без ущерба для таких целей уголовного наказания, как восстановление социальной справедливости, исправление осужденного и предотвращение совершения новых преступлений.

В-третьих, проанализировав современное состояние законодательства, авторы показывают, что в результате более сотен поправок в Уголовный кодекс, уголовное право потеряло свою системность и перестало служить четким руководством для правоприменителя и общества в целом.

Есть преступления, за которые судья может выбирать наказание от 2 месяцев до 15 лет лишения свободы, то есть степень опасности деяния обозначена слабо. Штрафы за преступление могут быть от 3 000 рублей, а за административные правонарушения — несколько сотен тысяч рублей, что также смешивает представления об общественной опасности преступлений и правонарушений, возвращая в дискуссию возможность введения конструкции уголовного проступка.
Авторы доклада предлагают провести систематизацию уголовного закона, то есть уточнение круга деяний, относимых к преступным, повышение точности дефиниций преступных деяний.

Авторы не выступают с конкретными предложениями по внесению поправок в уголовный кодекс. Однако они обозначают векторы развития уголовной политики, а также возможные варианты их практической реализации. Тем самым дается основа для содержательного обсуждения, какой именно должна быть уголовная политика в России, как отвечать на новые виды общественно опасных деяний, возникающие при переходе к новому технологическому укладу, как наказывать насильственные и ненасильственные преступления и как реализовать более гуманистическую политику, направленную на ресоциализацию людей, обеспечив при этом безопасность общества.

Публикуя этот доклад, мы рассчитываем на начало конструктивной дискуссии, в результате которой будет сформулирована уголовная политика, отвечающая задачам развития России.

http://csr.ru/issledovaniya/ugolovnaya-politika-dorozhnaya-karta-2017-2025-gg/

Полный текст доклада доступен членам Клуба СКК в закрытом разделе.