Владимир Шарапов
В ночь на 29 сентября неизвестные забросали бутылками с зажигательной смесью здание на Варшавском шоссе, где располагается редакция «Ленты.ру». Злоумышленники разбили окно и разрисовали стены корпуса на Даниловской мануфактуре нацистской символикой — свастикой и солнечным крестом. Ответственность за нападение до сих пор никто на себя не взял. Какие мотивы были у нападавших? Кто стоит за ними? И правда ли, что в современной России больше нет настоящих ультраправых, только мелкие хулиганы? Об этом и многом другом корреспондент «Ленты.ру» на условиях анонимности побеседовал с Сергеем (имя изменено), вращающимся в ультраправых кругах еще с 1990-х и знающим о ситуации в движении не понаслышке.
О нападении на «Ленту.ру»
За что ваши единомышленники могли обидеться на редакцию?
Сергей: Я бы не сказал, что последние публикации вашего издания на ультраправую тематику получили в движении какой-то мощный резонанс. «Лента.ру», как мне кажется, вообще довольно нейтральна в этом плане. Сегодня в России есть СМИ, к которым у ультраправых отношение куда негативнее, и причины для этого есть. К примеру, тот же Life: владельцы — армяне, строго провластная позиция, наличие в штате одиозных личностей…У вас такого нет.
Но ведь без мотивов не было бы нападения. В чем тогда причина?
Возможно, дело в том, что кто-то таким образом пытается до вас донести: обратите внимание на ультраправых, пишите о них. Понятное дело, что в негативном свете, раз напали. Вообще, произошедшее с «Лентой.ру» ночью 29 сентября больше всего походит на какую-то провокацию.
Есть версия, что нападение могло быть связано с текстом «Московская история X» — о паре нацистов, которые получали сигнальное оружие с Украины, переделывали в боевое и продавали членам радикальных группировок.
Я читал этот текст, но он довольно непредвзятый. Вообще на эту тему много обличительных публикаций, но «Московская история X» — это не тот случай. Во всех ультраправых интернет-сообществах она прошла незамеченной. Хотя, конечно, может быть и такое, что на редакцию «Ленты.ру» напал кто-то из сторонников этих ребят, обиженных статьей.
Вы считаете такой сценарий маловероятным?
Из своего опыта могу сказать: когда люди попадают в подобный переплет, они сидят спокойно, не лезут на рожон. В начале «нулевых» могли быть какие-то агрессивные действия в ответ на статью. Но сейчас время другое — люди, попавшие в поле зрения силовиков, ведут себя очень тихо. Ведь за любую агрессивную выходку можно получить дополнительные проблемы.
Говорят, ультраправые сегодня уже не те…
Ультраправое движение в России никуда не делось. Понятно, что оно не поощряется и пресекается на корню: какие организованные группировки, когда можно получить срок за лайк или репост! При этом ультраправые всегда держались на молодежи, а молодые люди не горят желанием сидеть в тюрьме — поэтому занимаются другими вещами.
Получается, что ультраправые как бы ушли в подполье?
Если смотреть по хронологии, то в середине «нулевых» сотрудники центра «Э» (Главного управления по борьбе с экстремизмом МВД России — прим. «Ленты.ру») стали стремительно закручивать гайки и запрещать ультраправые организации. Те в знак протеста ответили всплеском насилия: мол, нельзя в политику — будем делать так. Из-за этого было много посадок, и гайки закрутили еще сильнее. Сегодня власти железно контролируют все движение.
В таком случае какие формы самовыражения остались участникам движения?
Насколько я знаю, сегодня многие члены запрещенных ультраправых организаций участвуют в акциях Алексея Навального. При этом все прекрасно понимают, что он наверняка никакой реальной власти не получит. Просто сейчас акции Навального —единственная нормальная «движуха», способ выпустить пар.
Если движение не пополняется молодежью, за счет чего оно существует?
Есть две точки зрения. Первая — пессимистичная: никто не идет в ультраправые, и будущего у движения нет. Но есть и другая теория, которая мне ближе. В 1990-е годы у ультраправых была массовость, счет участников шел на тысячи. Потом, в «нулевые», массовость снизилась. Сейчас у движения еще меньше сторонников, но их отличает другой подход, более осмысленный и качественный.
Количество перешло в качество?
Да, верно. Сейчас нет каких-то активных действий, никто не марширует по улицам, не устраивает дебоши. Но те, кто остался в ультраправом движении, действительно разбираются в вопросе. Это можно видеть по тематическим публикациям в блогах и соцсетях: там зачастую уровень суждений очень серьезный — как в историческом плане, так и в философском. Я уверен, это станет новой базой ультраправого движения в России.
О радикалах из Украины
Говорят, на Украине сегодня настоящий ренессанс ультраправого движения.
Ходит много разговоров о том, что на Украине буйствуют какие-то ультраправые силы, фашисты и прочие. На самом деле все эти субкультурные войны закончились еще с Майданом, а ультраправое движение поменялось и стало абсолютно легальным, заняв свою политическую нишу. На Украине его никто сегодня не ассоциирует ни с Гитлером, ни с фашистами. По моим данным, «Правый сектор» (экстремистская организация, запрещенная в России) уже недостаточно активен — в отличие, к примеру, от батальона «Азов» Нацгвардии Украины, который пытается пройти в Раду.
Имеют ли влияние в России зарубежные ультраправые организации?
Между ультраправыми в России и за рубежом есть два уровня контактов. Первый — неформальный: люди просто дружат друг с другом, встречаются на концертах и пьют пиво. Второй уровень — куда более серьезный: партии или организации в России контактируют с такими же сообществами за рубежом. У нас такой опыт был — российские ультраправые организации контактировали, например, с единомышленниками на Кипре. Но сейчас все это ушло в прошлое, остались либо личные связи, либо контакты на Facebook.
В свете «Московской истории X»: насколько типичны для российских ультраправых такие вещи, как поставки оружия от единомышленников из-за границы?
Тут важно понимать: ультраправые, как и все люди, могут заниматься чем угодно — хоть политикой, хоть программированием, хоть торговлей оружием. Понятно, что оружие всегда привлекало людей этой идеологии, и если они начинают криминальный бизнес — он почти наверняка будет связан именно с оружием, а не с наркотиками, к примеру. Но это теория. А на практике по статье о незаконном обороте оружия каждый год сажают тысячи людей. Ну, оказалась там пара ультраправых. Ну и что?
Об ультраправом братстве
Только ли страх перед тюрьмой останавливает молодых от вступления в ряды ультраправых?
У ультраправых во всем мире есть преемственность поколений: старшие учат молодых. Но для этого нужно, чтобы движение имело хотя бы какое-то подобие организованной структуры. А у нас запретили все, вплоть до «Русских пробежек». И если какой-нибудь молодой человек, возможно, школьник, захочет в эту тему погрузиться, идти ему просто некуда. В серьезные закрытые сетевые сообщества его не пустят.
И чем это чревато?
К примеру, такой юноша может начать постить у себя в соцсетях какие-нибудь радикальные картинки — и сразу же нарвется на проблемы. Либо молодой пытливый ум начнет сам генерировать информацию по теме на основании того, что можно найти в сети. А в 1990-е все это уже было: ношение фашистской формы, нездоровое восхищение Третьим рейхом и прочее. Боюсь, сейчас мы идем именно к такому сценарию.
Кстати, о преемственности поколений: большинство лидеров ультраправых организаций сейчас в местах лишения свободы. Их сообщество даже получило название «Белая масть». Что вы можете сказать о нем?
Раньше такие заключенные активно взаимодействовали с внешним миром. К примеру, через письма доносили свою позицию до остальных участников движения — и к ним прислушивались, в том числе молодые ультраправые. Случись нападение на «Ленту.ру» лет семь назад — кто-то из узников обязательно высказался бы по теме. Кроме того, ультраправым заключенным помогали финансово — собирали для них деньги, что называется, всем миром. Они не чувствовали себя брошенными.
Такая поддержка была важна для заключенных?
Само собой. По большей части контингент в местах лишения свободы — это криминал в чистом виде, асоциальные элементы, с которым сторонникам ультраправого движения не о чем говорить. Среди сидельцев немало представителей других национальностей, которые стоят друг за друга горой и чувствуют себя за решеткой вполне комфортно. Поэтому поддержка извне для ультраправых в неволе всегда была очень важна. Но теперь все изменилось.
Почему?
Сейчас многие участники движения в тюрьмах брошены и забыты, а некоторые из них пострадали за свои идеи. Почему? Да, в общем-то, все просто: сегодня помощь ультраправым узникам приравнивается к поддержке терроризма, а рисковать никто не хочет.
Предположим, деньги заключенным не собирают. Но ведь никто не лишал их права писать письма на волю?
Ну, вы же понимаете, российская тюрьма — это не санаторий, там все по-другому. Чтобы письмо дошло до адресата, при этом не исправленное, полагается платить. Не заплатил? Твое послание, конечно, в итоге дойдет, но где-нибудь через полгода, когда оно уже не будет актуальным. Таким образом человек выпадает из правового поля и фактически лишается права голоса. А у нас те из знаковых ультраправых, кто не сидит, находятся в розыске или просто молчат. Время такое, что молчать, пожалуй, действительно проще.
https://lenta.ru/articles/2017/10/13/ultra/
![u-kotorykh-bolshe-100-podpischikov-smogut-provodit-onlayn-translyacii[1]](https://crimescience.ru/wp-content/uploads/2017/10/u-kotorykh-bolshe-100-podpischikov-smogut-provodit-onlayn-translyacii1.jpg)
Артур Приймак
