Никто не заметил, как он исчез.
Если летом в Москве выйти на станции метро «Новокузнецкая», а потом пройти чуть дальше по Пятницкому переулку и выйти в Большой Овчинниковский, то вы вскоре заметите баскетбольную площадку. Летними вечерами на ней всегда кто-то играет. Если оказаться здесь ближе к полудню в пятницу, то со стороны Большой Татарской можно услышать пение имама, доносящееся из громкоговорителей у Исторической мечети. Когда пятничная молитва заканчивается, многие прихожане идут сюда, на эту площадку. Бородатые кавказцы, приобняв друг друга за плечо, что-то напряженно обсуждают, семенят стайки мигрантов из Средней Азии: продавцы, дворники, уборщики. Все те, кого вы обычно не замечаете, кого не видят посетители расположенного по соседству с баскетбольной площадкой торгового центра «Аркадия», окрестных офисов и кофеен. Вот и 8 июля 2015 года никто не видел, как на этой же баскетбольной площадке исчез 30-летний Заурбек Жамалдаев.
По данным МВД, во всероссийском розыске ежегодно находится 120 тысяч пропавших без вести, в Москве пропадает по 4,5 тысячи человек в год. Возможно, где-то среди этих цифр и затерялся случай Жамалдаева. «Эти случаи никого не удивляют и не привлекают внимания уже много лет. Это такая обыденность, такая расхожая практика, что такие случаи даже не становятся новостью в ленте изданий», — говорит юрист Рустам Мацев, работающий в организации «Правовая инициатива», которая помогает жителям Северного Кавказа в восстановлении их прав, нарушенных силовиками. Иногда, добавляет Мацев, такие новости не имеют продолжения — человек исчезает бесследно.
Это параллельная реальность, которую вы, скорее всего, не замечаете. Люди, которых не будет искать отряд «Лиза Алерт», чьи фотографии не будут развешаны по уличным столбам, исчезают где-то совсем недалеко. Когда это случается на Северном Кавказе — это обыденность. Но никто не заметил, как эта обыденность вышла далеко за пределы неспокойного федерального округа и распространилась на вполне мирные регионы.
Заурбека Жамалдаева ищут уже год. Адвокат Роза Магомедова, работающая в «Мемориале» и «Гражданском содействии», уже год на все вопросы о его деле отвечает одно и то же: «Тишина». С той баскетбольной площадки уроженец Чечни просто испарился.
Когда-то он и правда хотел исчезнуть. Во всяком случае, из России. Биография Жамалдаева очень характерна для тех, кто оказывается в правозащитных списках похищенных и пропавших без вести. В 2007 году его осудили за участие в незаконном вооруженном формировании. Формальный повод — носил боевикам еду «в лес». Как объясняет Рустам Мацев, по похожим обвинениям при желании можно привлечь половину жителей небольших северокавказских сел. «Приходят боевики в какой-нибудь небольшой магазин на окраине села, требуют еды. Как отказать вооруженным людям? Все, у силовиков состав преступления», — объясняет он. Преступление Жамалдаева, очевидно, не показалось суду вопиющим: его приговорили к году лишения свободы. Да и то из всего срока он отбыл половину. В колонии в чеченском Аргуне Жамалдаев тяжело заболел, подал на УДО и тут же вышел. Проблемы с органами на этом, впрочем, не закончились: Жамалдаев попал на учет как потенциальный боевик и экстремист, поэтому в отделения полиции для профилактических бесед его доставляли регулярно.
В 2010 году он решил, что с него хватит. Пошел в офис «Мемориала», собрал справки о том, что судимость по «террористической» статье, не связанной с насилием, вводит его в группу риска, хотя наказание он отбыл, и поехал в Польшу просить убежища. Там он пробыл три года, ожидая решения миграционных властей. Отказ в 2013 году чиновники сформулировали так: раз Жамалдаев отпущен по УДО, то вряд ли ему что-то грозит на родине. Поначалу так оно и было. Он приехал в Москву, устроился охранником в торговый центр «Филион» на станции метро «Фили» и снял на пару со знакомым однокомнатную квартиру на окраине города. Жизнь начала налаживаться.
Первые сигналы о том, что что-то неладно, стали приходить весной 2015 года. Сначала полицейские в Грозном задержали жену Жамалдаева. В отделении крупные мужчины в камуфляже интересовались, где ее муж, почему не возвращается в республику. Потом новая странность: на улице Жамалдаева остановил патруль, попросил проехать в ближайшее ОВД. Там ему объяснили, что один из его приятелей, с которым он вместе ходил в Историческую мечеть на Большой Татарской, разыскивается за угон и надо бы его найти. Забрали мобильный телефон, куда-то унесли, а потом вернули и отпустили на все четыре стороны. Странно, думал Жамалдаев, на всякий случай записывая на бумажку номер офиса «Гражданского содействия», сотрудники которого помогали ему с документами для Польши. Этот номер он передал своему соседу по квартире, Юсуфу. «Если что со мной случится, ты набери им», — как-то летним вечером, когда они оба сидели на кухне, сказал Заурбек.
7 июля 2015 года Заурбек и Юсуф вышли из «Филиона» и почувствовали неладное. У торгового центра стояла «Лада Приора», из нее на них внимательно смотрели трое мужчин славянской наружности. Стоило друзьям двинуться в сторону метро, как машина медленно поехала за ними. «Давай-ка отрываться», — шепнул Юсуф Заурбеку. Они спустились в подземный переход, миновали турникеты, обернулись — в толпе маячило сосредоточенное лицо одного из тех, кто сидел в «Приоре». Чеченцы нырнули в поезд, поехали в сторону «Новокузнецкой», где неподалеку от Исторической мечети есть популярное у ее прихожан халяльное кафе. Туда уж преследователи точно не сунутся. Преследователь вроде не успел запрыгнуть в вагон, на выходе из метро тоже никого не было. Наверное, показалось, можно было пойти перекусить. Когда друзья вышли из кафе, они увидели ту же «Приору» и ту же троицу. Пассажиры еще раз внимательно всмотрелись в их лица, и машина уехала.
На следующий день все повторилось. Правда, автомобиль был другой — «Лада Калина». Пассажиры те же. Как и маршрут Юсуфа и Заурбека. Только в этот раз они решили укрыться от преследователей на баскетбольной площадке в Большом Овчинниковском переулке. Она, как и всегда вечером, гудела: чеченцы, таджики, ингуши расселись по стоящим рядом с ней лавочкам. Туда никто не сунется, решил Заурбек. «Он мне еще сказал: иди в кафе, меня подожди, лучше рассредоточиться. Они на площадку не пойдут, тут народу слишком много. Подождем, пока они уедут», — рассказывает Юсуф: это было последнее, что он слышал от Заурбека. Когда через час он вернулся на баскетбольную площадку, она была пуста. Телефон Заурбека молчал. Номер «Лады Калины», который успел запомнить Юсуф, как потом выяснится, был зарегистрирован на автомобиль Chevrolet. Юсуф достал из кармана бумажку с номером офиса «Гражданского содействия».
В московской полиции до сих пор лежит розыскное дело на Заурбека Жамалдаева: пропал там-то, видели последний раз во столько-то, с заявлением обратилась адвокат Роза Магомедова. Движения по делу нет.
Это стандартный сценарий для Северного Кавказа: ходил себе по улице, исчез, родственники забили тревогу, волнуются всем селом. Проходит несколько дней, а потом исчезнувший находится. Обычно в следственном изоляторе, взяв на себя ответственность либо за членство в незаконном вооруженном формировании, либо за хранение оружия — по сути, одни из самых распространенных обвинений, которые предъявляют на Кавказе таким вот похищенным.
Ахмад Шихмагомедов вышел из своего дома в Махачкале утром 2 июня. Нужно было купить обои, дома шел ремонт, заодно, может, заглянуть в один из своих магазинов. У Шихмагомедова их два, оба называются «Умма». Один на улице Малыгина, а другой — на Котрова, там же, где находится злополучная салафитская мечеть, со скандалом закрытая силовиками. Оба магазина торгуют религиозной литературой, парфюмерией и медом. Шихмагомедов отсутствовал слишком долго, никакая очередь в хозяйственном магазине не могла его так задержать. Жена позвонила ему — телефон недоступен. Потом набрал мастер, делавший ремонт в его доме. Результат тот же. Сутки звонков по моргам и махачкалинским РОВД. Шихмагомедов вполне мог оказаться в Кировском РОВД, если заходил на Котрова — там постоянно проходят полицейские рейды, во время которых люди с «неправильной», по мнению силовиков, бородой оказываются в этом отделении. У Шихмагомедова как раз была такая борода, но бизнесмена не находили нигде. Утром следующего дня оказалось, что он и не в Махачкале вовсе, а в 20 километрах от города, в Каспийске, в одном из местных следственных изоляторов. Следователь положил перед Шихмагомедовым постановление о привлечении в качестве подозреваемого в незаконном хранении двух гранат. Шихмагомедова и раньше постоянно задерживала полиция, так как он стоял на спецучете как потенциальный экстремист — в Дагестане проще простого оказаться в этом списке, об этом есть огромное количество свидетельств. Оказаться владельцем небольшого схрона для фигурантов таких списков тоже проще простого. В Дагестане все говорят, что оружие им подбросили, и уже не разберешься, правда это или нет. Иногда случается, что фигуранты дел о хранении оружия сразу же обращаются к правозащитникам, поднимают шум, объясняя, что никогда в жизни не брали в руки пистолет, и стараются придать своему делу максимальную огласку. Потом они на пару недель затихают, а затем выясняется, что они уже в Сирии — присягнули на верность одной из воюющих там террористических группировок. Шихмагомедов сейчас сидит под домашним арестом, в его окружении мне объясняют, что оружие и правда подброшено. Но сам он не хочет поднимать никакую шумиху, просто чтобы дело поскорее замялось.
Юрист «Правовой инициативы» Рустам Мацев, пытаясь объяснить психологию полицейских, похищающих людей, использует термин «оперативное убеждение». Согласно «оперативному убеждению», агентурным данным, тот или иной гражданин явно имеет отношение к экстремистам. Доказать это напрямую сложно, вызвать его на беседу официально — значит потратить время впустую. Он либо исчезнет собственными силами, либо притащится с адвокатом. Кому это нужно? Дагестанские оперативники, с которыми мне доводилось беседовать в командировках, убеждены, что делают правильные вещи: «Все рассказывают, что им все подбросили. Да если их послушать, мы весь арсенал МВД по СКФО им под подушки кладем». Мацев подтверждает: «Проще украсть человека, чтобы о его местонахождении не знал никто, за пару дней оформить ему все необходимые показания и обвинения, а потом уже пусть он находится. Главное, что нейтрализован, а уж то, что за другое преступление, — неважно».
В декабре 2012 года пассажиры маршрутки, проезжавшей по одной из центральных улиц Нальчика, могли видеть довольно динамичную сцену. Мужчины в штатском и масках держали за шкирку молодого парня. Один из них несколько раз ударил его рукояткой пистолета Макарова по голове, потом ему заломали руки и затолкали в легковушку без номеров. Среди пассажиров маршрутки, прильнувших к окнам, нашелся только один, кто догадался сразу же написать об увиденном в «Фейсбук». «Давайте называть этого человека просто “К”, он, слава богу, свободен и нашелся, новых проблем ему не нужно», — говорит юрист Мацев. Сотрудники «Правовой инициативы» тут же увидели этот пост, кинулись на поиски этого самого К., искали его по Нальчику сутки. К их изумлению, он нашелся в соседнем селе. Во всяком случае, так следовало из протокола задержания. В рапорте оперативники писали, что поймали его с оружием в пригороде Нальчика гораздо позже, чем описывал внимательный пассажир маршрутки. Следователь, вспоминает Мацев, так и говорил: «Да, история грязная довольно. Но он же боевикам помогал». И тут история К. снова становится обыденной. Работал в магазине, однажды туда зашел боевик и потребовал еды. Тот вручил ему пакет риса, денег не взял. Готовый состав преступления, но разве его докажешь? К. отделался относительно легко, не считая синяка на голове от рукоятки пистолета и времени, проведенного в СИЗО. Его отпустили прямо в зале суда, когда в приговоре прозвучали слова «назначить год условно».
В 2012 году Россия вышла на первое место по числу жалоб, переданных в Европейский суд по правам человека. Как объясняли тогда в канцелярии суда, основная масса однотипных жалоб поступала именно на похищения на Северном Кавказе. Больше всего похищений пришлось на две военных кампании: в 1990-е и в 2000-е. Одно дело всегда начиналось как другое: люди в камуфляже приезжают в село и увозят кого-то из местных жителей. Заканчивались дела по-разному. Иногда труп находили где-то на выселках, но чаще люди пропадали бесследно, а следователям так и не удавалось найти никаких концов. В длинном списке «Жертвы войны», посвященном людям, исчезнувшим во время второй кампании на Северном Кавказе, в разделе на букву «Ц» есть двое однофамильцев: Цечоев Гирихан Алиханович, 1966 года рождения, и Цечоев Тамерлан Саварбекович, год рождения 1962-й. Тамерлан бесследно исчез из ингушского села Верхние Ачалуки 11 марта 2003 года. Гирихан — из села Мужичи той же республики. Обоих, как говорится в досье, увезли в неизвестном направлении сотрудники федеральных силовых структур. Жалобы по обоим похищениям уже не первый год дожидаются рассмотрения в Страсбурге.
Теперь уже второе поколение мужчин в семьях Цечоевых подвергается похищениям. Спустя 12 лет были похищены сыновья Тамерлана и Гирихана: Илез и Джовхар. Их семьи знали друг друга, сыновья похищенных росли вместе. Как рассказывает Пятимат Цечоева — мать Илеза, хотя они были однофамильцами, на Кавказе это порой значит больше, чем в остальной России, не говоря уже о том, что обе семьи сблизило одинаковое горе. «Илез и Джовхар и этим летом поехали на заработки в Белгород. У нас там родственник есть, строительством занимается», — рассказывает Пятимат. Оба Цечоевых весь июнь работали на стройке, а 2 июля вместе с двумя другими строителями решили пойти подстричься. Вчетвером зашли в парикмахерскую, ждали своей очереди. Вдруг в помещение вошел странного вида мужчина. Он был сосредоточен, окинул всех присутствующих взглядом и вышел. Через мгновение в парикмахерскую залетели люди в масках. Всех четверых скрутили и затолкали в машину. На выезде из Белгорода двух коллег Цечоевых выкинули. Пятимат, услышав новости по телефону от белгородского родственника, долго пыталась понять, что случилось. Через два дня ей позвонил мужчина, представившийся государственным адвокатом Илеза. Оказалось, что оба молодых человека были доставлены в Назрановский ИВС, где им предъявили обвинение в участии в незаконных вооруженных формированиях. Протоколы допроса, с которыми удалось ознакомиться Пятимат, выглядели странно. Следователь перечислял имена и фамилии, которые она раньше нигде не слышала. Ее сын, как следовало из документа, отвечал, что знает их: «Мы знакомы, так как этот человек торгует парфюмерией на рынке в Назрани, я покупал у него духи. С этим человеком мы также знакомы, поскольку несколько раз встречались в мечети». Оказалось, что оба этих человека, по версии следователей, боевики.
По сравнению с теми, кого таким образом задерживают в остальных регионах Центральной России, Цечоевым, можно сказать, повезло: они хотя бы нашлись. Рустам Мацев вспоминает дело 2012 года, когда уроженца Кабардино-Балкарии Балагова похитили прямо во дворе его дома в Москве. На Кавказе свидетели хорошо если напишут об увиденном в социальные сети, но иной москвич не такой, он и в полицию может позвонить. «Только это ничему не помогло. Возбудили уголовное дело по факту похищения неизвестными лицами. А Балагова так и не нашли. Ни живого, ни мертвого, хотя родным он успел отправить СМС, что его везут на Петровку, 38», — рассказывает Рустам Мацев. Точно так же никто не смог найти чеченца, которого в 2014 году увезли из общежития на ВДНХ. Он раньше был судим за участие в незаконном вооруженном формировании, как и многие фигуранты таких историй, но если замышлял что-то новое, то почему не нашелся ни в одном СИЗО?
«Северокавказские практики перетекают в остальную Россию по разным причинам. Может, кто-то из полицейских, побывав на Кавказе в командировках, видит, что это эффективный способ повышать показатели», — рассуждает Мацев. Правда, обычно северокавказским силовикам виднее, за кем они едут в столицу, так как розыскные базы на жителей того же Нальчика или Назрани обычно лежат в управлении МВД по федеральному округу. «Может, еще дело в том, что московские или питерские силовики не хотят мешать коллегам из других регионов в поимке их добычи. Им эти люди неинтересны, они их не ищут, так чего мешать», — добавляет юрист.
Оценить масштаб таких похищений очень трудно, поскольку, как можно видеть, похищенные иногда все-таки находятся, а потому они могут пополнить разве что статистку по случаям нарушений процессуальных норм, да и то если юристы возьмутся это доказывать. Для Европейского суда по правам человека законченным составом считается в том числе задержание и арест, осуществленный государством или с санкции государства. С того момента, когда сотрудники правоохранительных органов решили не уведомлять ни родных, ни адвоката задержанного о том, что он задержан, и наступает нарушение международного права. Сколько таких случаев — сосчитать крайне сложно: новые похищения, далеко за пределами Северного Кавказа, теряются на фоне сотен жалоб на другие похожие случаи. Эти люди вроде бы изначально наполовину исчезли: вы не видите их в толпе, выходя из магазина в центре Москвы, вы не успели увидеть, как их затолкали (возможно, по делу) в машину полицейские. Центральным СМИ вряд ли есть дело до очередной новости о пропавшем уроженце Кавказа, похожей на все предыдущие, а когда люди уже исчезли, этого даже не найти в статистике.
https://snob.ru/selected/entry/111063
Николай Плотников
На фото последствия взрыва в Кабуле 31 мая 2017 года. Фото Gettyimages
Образование в СССР не всегда было бесплатным
Карл Густав Юнг
