А что если войны — вроде той, которую мы видим в фильмах о Второй мировой — не будет никогда? Две великие войны в Европе были тотальными, однозначными и точно определенными. Было начало войны (ее объявление), ее осуществление в ходе боевых действий, а также ясное и объявленное окончание, включая послевоенную оккупацию и восстановление. По истории этих конфликтов написаны великолепные книги, и конца им не предвидится.
Однако сегодня война почти всегда кажется неопределенной, малопонятной, путаной, нескончаемой и осложненной политическими аспектами — особенно Соединенным Штатам Америки, которые привержены строгому соблюдению законов. Война сегодня — сочетание конфликта низкой интенсивности (военного) и информационной борьбы в киберпространстве — особенно за «нарративы», которые формируют общественное мнение. Обычно в такой войне мало насилия, и ее определенно нельзя сравнивать с кровавыми бойнями 20-го века.
Вообще-то в этом нет ничего нового — войны всегда состояли из соперничающих между собой интерпретаций, и в них были периоды низкой интенсивности. Новизна в том, что наши противники находятся на начальном этапе операций в киберпространстве, информационных операций в условиях ограниченного конфликта или отсутствия такового, и стараются ни в коем случае не идти на эскалацию, чтобы не довести ситуацию до традиционной межгосударственной войны. Короче говоря, наши противники ведут кибервойну как раз для того, чтобы избежать реальных боевых действий с Соединенными Штатами. Но поступая таким образом, они время от времени могут добиваться своих политических целей.
Традиционно Соединенные Штаты считают, что они находятся в состоянии либо войны, либо мира. Сегодня эти границы в лучшем случае размыты, а возможно, даже устарели. Возникает впечатление, что сегодня мы постоянно находимся в состоянии некоей конфронтации. Операции в условиях «устойчивого состояния» подразумевают статус-кво — когда почти ничего не надо делать, а взаимоотношения остаются статичными. Наверное, это бесполезное наследие великих войн в Европе и на Тихом океане. (Возможно также, что это связано с нашей привычкой к манихейскому мышлению, являющемуся религиозным пережитком.)
Именно из-за того, что Соединенные Штаты обладают превосходством во многих военных областях, их противники планируют и ведут борьбу против американских интересов, не развязывая при этом объявленную массовую войну, особенно в киберпространстве. Россия, Китай, Северная Корея, Иран, а также маневренные силы «Исламского государства» и «Аль-Каиды» (террористические организации, запрещены в России, — прим. перев.) проводят операции в киберпространстве, влияют на средства массовой информации и платят за информацию ради того, чтобы создать новую среду. Но при этом они не вступают в прямой вооруженный конфликт с единственной в мире сверхдержавой. Противники США считают, что мир постоянно находится в состоянии конфликта и соперничества, а американская политическая элита полагает, что наша планета находится в состоянии мира, а «война» является аномалией, которую надо быстро исправить.
Кибервойны — оказание поражающего воздействия через киберпространство. Они могут осуществляться без вторжения, в виде сбора разведывательной информации или ведения пропаганды, а также с вторжением, когда нарушается работа государственных вебсайтов, останавливается система диспетчерского контроля и сбора данных (SCADA) на гидроэлектростанциях и АЭС, осуществляется вмешательство в деятельность службы управления воздушным движением. Кибернетическая «атака» — это любое враждебное действие с использованием компьютеров или сетевых систем, цель которого нарушить работу или уничтожить наиболее важные киберсистемы, объекты и средства противника.
Киберпространство — это уникальная военная сфера, в которой США и силы противников встречаются и соперничают ежедневно. Соединенные Штаты почти непрерывно находятся в контакте с противником в киберпространстве, что зачастую вызывает неоднозначные правовые последствия, которые часто препятствуют нашим ответным действиям. Средства массовой информации порой называют это «виртуальной войной», но для такой ситуации лучше использовать термин «конфронтация в киберпространстве» или «война в мирное время». После Второй мировой войны у нас была целая череда ограниченных войн (этакая синусоида конфликтов). Однако, как сказал начальник штаба сухопутных войск Джордж Кейси (George Casey), киберпространство могло породить целую «эпоху устойчивой конфронтации».
Россия, Китай, Северная Корея, Иран, а также «Исламское государство» с «Аль-Каидой» используют киберпространство в разных целях. Они проводят операции с размещением кибероружия в нашей важной инфраструктуре (как государственной, так и частной), они крадут интеллектуальную собственность, осуществляют атаки на американскую промышленность и способствуют совершению терактов. В последнее время Россия использует такие методы для оказания влияния на президентские выборы, создав новый порог наглости и опасности. В своей стратегии наши противники обычно сочетают традиционные вооруженные силы и информационные операции, чтобы маневрировать, оказывать воздействие и манипулировать информацией в киберпространстве.
В результате в такие периоды как будто бы мирного времени Соединенные Штаты часто колеблются, не решаясь на политические и военные действия. А вот их противники действуют без тени сомнения. (Враги США прекрасно понимают, почему мы бездействуем.) Мы должны признать, что существует такая категория конфликта, которую большинство не считает «войной», хотя она нарушает суверенитет США и американские интересы, а в процессе этого конфликта происходит кража наших богатств и ресурсов.
Киберпространство не привело к новой и четко определяемой форме войны, чего вначале боялись многие. Произошло прямо противоположное. Война не изменилась, распространившись на воздушное и космическое пространство, а киберпространство стало лишь ее новым вектором. Оно не очень сильно изменило характер войны, но «сдвинуло ее влево». Сейчас в мирное время больше соперничества осуществляется на «этапах 0-1», в том числе, с использованием кибератак, и меньше на «этапе 3» с применением фактического насилия. Сегодня противник усиливает конфронтацию с США в рамках нулевого этапа, но редко переступает через первый этап. А поскольку киберпространство распространено повсеместно и принадлежит всем, оно является особенно соблазнительной военной сферой, которую стремится использовать противник, и особенно авторитарные государства.
Поскольку противники США знают, что согласно нашим представлениям, страна находится в состоянии либо войны, либо мира, они максимально агрессивно осуществляют свои маневры на нулевом этапе. Киберпространство является единственной военной сферой, где четкие границы и красные линии не проведены. На этом этапе авторитарным государствам действовать гораздо проще, чем либеральным демократиям, которым требуется консенсус. Таким образом, Соединенные Штаты зачастую реагируют с опозданием, недостаточно эффективно, или вообще не реагируют, в отличие от более проворных авторитарных государств.
США необходимо формировать новую международную среду, ибо в противном случае за нас это сделают наши противники. Иногда киберпространство называют «диким Западом» — как раз по той причине, что его не укротили Соединенные Штаты и их союзники. Нормы создаются посредством международного права, а государства претворяют их на практике. Такие нормы стали основой морского права, поведения в космосе, обращения с военнопленными и правил действий боевых кораблей на море. А вторжение врагов США в киберпространство по-прежнему никак не регулируется международным правом, из-за чего оно начинает получать международное признание, за какие бы нормы ни ратовали дипломаты. Эффективное влияние на киберпространство требует сочетания международных норм, провозглашенных на бумаге, на всемирных форумах, и ясной, четко выраженной реакции на неприемлемую деятельность.
Со времен Второй мировой войны Министерство обороны гораздо больше сосредоточено на предотвращении войн посредством силы, нежели на формировании такой среды, которая способствует отстаиванию американских интересов в периоды спокойствия. Точно так же, американские военные видят опасность в поражении в ходе физического конфликта, но не понимают, как мы можем «проиграть» в мирное время, постепенно, методично и незаметно жертвуя американскими интересами (например, это усиливающиеся нарушения суверенитета, кража американских технологий, конфиденциальной информации и богатств, использование социальных сетей для продвижения заговоров с целью убийства и проведения терактов). Военно-техническое превосходство не является гарантией успеха в ходе ненасильственной конфронтации. Соединенные Штаты должны разрабатывать и реализовывать концепции, обеспечивающие превосходство и победу на нулевом этапе. То есть, им надо задуматься о том, как «побеждать в мирное время». Традиционная война приводит в действие наши интеллектуальные, организационные и стратегические принципы, но сейчас новой нормой становится эпоха устойчивой ненасильственной конфронтации.
Как противники США «воюют» в мирное время
Среди врагов Америки на международной арене в настоящее время находятся наиболее ревизионистские государства, что вполне естественно, так как США в наибольшей степени выигрывают от сложившегося статус-кво, который они сами во многом сформировали. Но не все ревизионистские государства одинаковы. Они также не работают в тандеме, и открыто не делятся друг с другом тактикой действий. Давайте рассмотрим три случая: это Россия, Китай и «Исламское государство». Конечно, Северная Корея и Иран тоже относятся к нашим ревизионистским противникам, однако их усилия в настоящий момент не создают для нас серьезных проблем по сравнению с тремя вышеуказанными врагами.
Российская стратегия гибридной войны
Сегодня Россия добивается своих военных целей посредством изощренной и неопределенной формы войны (которая имела прецеденты в советское время). Это гибридная война, главным оружием которой является контроль над информацией. В данной стратегии имеется три основных элемента.
Информационное противоборство (советские «активные меры») включает распространение дезинформации и информационные вбросы. Темы советских времен типа борьбы с нацизмом, угрозы для российской цивилизации, борьбы против «информационной агрессии» и «дестабилизационной стратегии» Запада сегодня доводятся до аудитории посредством телевидения, прессы, кино, социальных сетей, интернет-троллей, «экспертов» и тщательно отобранных политических марионеток.
Вслед за информационным противоборством идут тайные операции по политической дестабилизации, которые сфокусированы на небольших секторах политического аппарата выбранной для воздействия страны. В ходе таких операций осуществляется захват определенных общественных СМИ и государственных средств коммуникации, проводятся атаки на некоторые программы, которые подвергаются очернительству как деспотичные агенты нелегитимного государства, поставляется оружие сепаратистам в лице русских меньшинств, проживающих в атакуемых странах и якобы подвергаемых угнетению (Эстония в 2007 году, Грузия в 2008 году и Украина в 2014 году).
И наконец, вдоль границ развертываются российские вооруженные силы для запугивания армий подвергаемых воздействию стран, для снабжения сепаратистов, а время от времени и для прямой интервенции против таких государств. Когда такие страны видят, с чем они сталкиваются, и что им грозит, они соглашаются на компромиссы, принося в жертву часть своего суверенитета. Затем Россия прикарманивает политическую победу и повторяет процесс.
Эта уникальная форма войны никогда не перерастает в полномасштабные военные действия против выбранной страны, и тем более против НАТО. Российская гибридная война начинается и заканчивается на начальном этапе, не доходя до физического конфликта с сильным противником.
Но создавая новое положение вещей, Россия вполне успешно нарушает международные нормы, создает расплывчатые (и новые) границы, а также гасит надежды мирового сообщества на исправление ее поведения. Делая конфликт политически неоднозначным, отрицая свою прямую причастность к нему, затягивая военные действия и ограничивая их размах, Россия сбивает с толку, ослабляет, приводит в замешательство и заставляет нервничать внешних игроков типа НАТО и США. Россия объединяет психологические и физические операции, внося сумятицу в представления своих противников и Запада о конфликте. Из-за такой стратегии очень сложно организовать соответствующие случаю и своевременные ответные действия мирового сообщества.
Операции в киберпространстве включены во все аспекты российских военных действий и делятся на три категории: 1) операции с целью достижения психологического эффекта, в которых участвуют дипломаты, «эксперты» и научная элита, и которые влияют на мнение и представления в обществе; 2) информационные операции, распространяющие определенный посыл; 3) технические операции, к которым относят кибератаки против компьютерных и коммуникационных систем. Информация используется не для того, чтобы убеждать, а чтобы внести путаницу, парализовать и вести подрывную деятельность. Россия обеспечивает свое влияние не силой убеждения, а четкими сигналами о том, что она может манипулировать правдой в ее собственном понимании.
Сегодня Россия как минимум не уступает США в киберпространстве, являясь для них опасным и равным по силам противником. Нет сомнений в том, что это самый изощренный и грозный противник для тех стран, которые она намерена дестабилизировать через киберпространство. Россия сегодня признает важность киберопераций в любых конфликтах и с готовностью вкладывает средства в их разработку. Она без колебаний задействует киберпространство для ведения своих войн.
Китайская стратегия скрытого действия
Китайское правительство верит в свободу интернета — а именно, в его свободу от онлайнового влияния Запада. Это значит, что YouTube, Facebook, Fox News, Би-Би-Си и «Голос Америки» столь же губительны для китайского государства, как видеозаписи казней ИГИЛ для американцев. Для него «безопасность» в интернете это защита от любой деятельности в сети, которая угрожает партийной власти. (Поэтому, когда китайцы призывают к «безопасности» в интернете, это не должно вводить нас в заблуждение — они имеют в виду нечто иное, чем мы.) Китай видит в американском производственном секторе не конкурента своей промышленности, а полезный ресурс, из которого можно черпать техническую и коммерческую информацию через киберпространство, содействуя таким способом развитию китайской экономики, а также модернизации промышленности и армии. Интернет — инструмент для защиты партии, обеспечения экономического роста, воздействия на политических конкурентов, противостояния западному влиянию и содействия китайской армии в будущих конфликтах.
Китайское правительство считает, что вебсайты Запада — это оружие для доставки к цели опасной отравы западного влияния. Ему безразлично, что такое оружие доставки является частным предприятием, или что заявления конкурентов легко можно найти и разместить в сети. Оно считает, что наше благожелательное отношение к заявлениям, которые нам не нравятся (даже на частных сайтах), это признак слабости, ведущей не к укреплению государства, а к упадку населения. По мнению китайских властей, «суверенитет» в интернете — контроль над информацией в пределах национальных границ.
Китайцы осуществляют три типа кибернетической деятельности при поддержке государства: шпионаж в интересах национальной безопасности (чем занимаются все страны), экономический шпионаж в помощь китайской промышленности (это незаконная деятельность, и США решительно выступают против нее) и информационные операции внутри страны, призванные контролировать и манипулировать тем, что может смотреть и говорить в онлайне китайский народ (США и другие демократии такой подход резко осуждают).
Шпионаж в интересах национальной безопасности (санкционированный государством поиск информации тайными средствами и способами) это такая деятельность, которой занимаются почти все страны, и которая находит свое признание в качестве таковой. Китайские шпионы крадут американские государственные тайны, информацию о сотрудниках разведывательного сообщества США, чертежи американских образцов вооружений и данные о стратегии национальной безопасности Америки.
Экономический шпионаж включает кражу интеллектуальной собственности и важной коммерческой информации в целях содействия китайской промышленности и оказания помощи при ведении торговых переговоров. Это незаконная деятельность, и Китай занимается ею особенно активно, что хорошо известно. Китайский экономический шпионаж по своему размаху наверняка превосходит экономический шпионаж всех прочих государств против США вместе взятых. В исследовании компании McAfee за 2013 год отмечается, что ежегодные совокупные потери США от киберпреступности и шпионажа составляют 100 миллиардов долларов (один процент национального дохода Америки) в денежном выражении, а также 508 000 рабочих мест в стране. Китай является главным виновником этих потерь. Бывший командующий американским Кибернетическим командованием США генерал Кит Александер (Keith Alexander), говоря о киберпреступности, сказал, что из-за нее происходит «самое большое перемещение богатств в современной истории». Что еще хуже, китайское кибернетическое присутствие в государственных и гражданских компьютерных сетях США создает опасность того, что в какой-то момент Китай воспользуется им для нападения на наши сети и объекты инфраструктуры во время или в преддверии конфликта.
Китай, как и Россия, постоянно проводит информационные операции против собственного народа. Здесь в авангарде идет проект «Золотой щит» (он же «Великий китайский файрвол»). Это мощная система цензуры и слежки, которой руководит Министерство государственной безопасности КНР. Данная система, действующая в киберпространстве, проявляет гиперактивность: она атакует и блокирует определенные вебсайты, заражает вирусами буферную память, опознает голоса и лица, а также собирает информацию с телевизионных систем замкнутого типа, с микропроцессорных и кредитных карт, и с других устройств. Она также регистрирует контент по всему миру (чтобы отфильтровать его после доставки в Китай), фильтрует входящий контент и блокирует контент борющихся за демократию организаций и им подобных образований (скажем, все, что имеет отношение к далай-ламе, религиозному движению Фалуньгун и Тайваню), а также любые новости, которые ставят в неловкое положение власти страны. Кроме того, «Золотой щит» блокирует новостной сайт «Голоса Америки» и многие другие информационные сайты Запада, такие как сайт китайской службы Би-Би-Си. Благодаря столь амбициозному киберпроекту китайское государство действует в сети исключительно активно — намного активнее всех прочих государств в мире.
Нынешний китайский руководитель Си Цзиньпин на первое место ставит экономику в надежде на то, что ее рост приведет к модернизации китайской армии, снизит недовольство в обществе (то есть, власти будут соответствовать растущим ожиданиям богатеющего населения) и укрепит авторитет Китая на международной арене — но не приведет страну к либеральной демократии. Си считает, что китайская социалистическая пропаганда полезна, давая важную пищу молодежи страны, и что лучшим механизмом ее распространения является интернет и социальные сети. При помощи интернета китайские власти объединяют национализм и партийную власть, обосновывая праведность партии и ее существование. Они представляют «Великий китайский файрвол» как некий отеческий механизм защиты от пронырливого Запада. (Еще обиднее то, что для подавления демократии Китай использует украденные у нас технологии.)
Нынешнее китайское руководство полагает, что Соединенные Штаты опережают КНР в киберпространстве и в целом по военному потенциалу, и считает такое положение вещей нетерпимым. Оно проводит стратегию постепенного «скрытого действия»: это постоянная и агрессивная шпионская деятельность в рамках нулевого этапа, кража промышленных секретов и подготовка к войне. Но эта деятельность проводится на таком уровне, который не провоцирует США на решительные и открытые ответные действия.
Далее, китайцы считают, что в кибервойне должны преобладать наступательные действия, и что поскольку их уязвимости в киберпространстве незначительны, они могут добиться больших успехов, действуя в этой сфере упреждающе во время конфронтации (скажем, в таком сценарии, где присутствует оборона Тайваня). Таким образом, чем больше пассивности проявляют США в условиях китайской гиперактивности в киберпространстве, тем более вероятным становится реальный конфликт с применением силы.
Стратегия информационного терроризма «Исламского государства»
Интернет, который когда-то считали лучшим средством для отстаивания свободы слова и либеральной демократии, также является идеальным инструментом в руках исламистов, демонстрирующих нетерпимость и тоталитаризм. Соединенные Штаты изобрели очень хороший инструмент, который оказался чрезвычайно важен для создания «Исламского государства» и помог ему добиться больших успехов. Интернет обеспечивает ИГИЛ средствами для вербовки, организации, оперативного руководства, идеологической обработки, и дает ему повод гордиться своими успехами. Неискренняя, но хитрая пропаганда ИГИЛ придает ему ощущение собственной индивидуальности и неповторимости. ИГИЛ использует социальные сети для координации своих действий и планирования террористических атак. Он разработал утонченную онлайновую стратегию с использованием Facebook, Twitter, YouTube и WhatsApp. Без интернета такой успех был бы невозможен.
В отличие от своей предшественницы «Аль-Каиды», «Исламское государство» применяет изощренные оперативные меры кибернетической безопасности. Оно может похвастаться многочисленными агентами, разбирающимися в современных технологиях. Эти люди создают сети по всему миру, обеспечивая ИГИЛ резервирование, безопасность и высокое качество связи. Эти люди учат онлайновой безопасности при помощи размещаемых в интернете видеозаписей, периодически меняют учетные записи, используют программное обеспечение TOR (которое скрывает IP-адреса), кодируют сообщения и разрабатывают собственные приложения, чтобы связь ИГИЛ было трудно отследить и нарушить, и чтобы после повреждений и сбоев она быстро восстанавливалась.
Благодаря таким мерам ИГИЛ в основном обезопасил себя от традиционных методов ведения войны, таких как радиоэлектронное противодействие и перехват. Он обеспечивает свою связь в основном за счет использования коллективных ресурсов, размещая пропагандистские видео в сетях за пределами «Исламского государства», а затем распространяя ссылки через Twitter. Он создал новую форму оперативного управления в виде приложения в Twitter под названием Dawn of Glad Tidings. Через него пользователи дают ИГИЛ разрешение на отправку им сообщений, фотографий военных успехов и видеозаписей, а также текущей информации о сражениях «Исламского государства». (Это приложение больше не действует, так как оно установило многочисленные контакты и сыграло свою роль.)
ИГИЛ использует Twitter для организации своеобразных «флэшмобов», призывая боевиков напасть на ту или иную деревню или другую цель. Такие указания доходят до тысяч исполнителей настолько быстро, что американские военные не в силах защитить объект нападения до появления там убийц из «Исламского государства». Кроме того, тысячи подписчиков ИГИЛ и сочувствующих передают его сообщения дальше. Естественно, у этих подписчиков есть свои собственные последователи, и все вместе они создают так называемую «твиттеровскую волну». С умом используя западные технологии, ИГИЛ обеспечивает себя бесплатной, защищенной, оперативной и в основном анонимной связью с резервированием.
Радикализация «Исламского государства» — новое явление, появившееся после Усамы бен Ладена. Такой радикализации подвергается молодежь, которая была в детском и подростковом возрасте, когда «Аль-Каида» нанесла свои удары по Всемирному торговому центру и Пентагону. Эти молодые люди — дети интернета и социальных сетей, в то время как Усама бен Ладен и его коллеги были детьми советского вторжения в Афганистан. «Исламское государство» дает своим потенциальным новобранцам чувство принадлежности к чему-то важному, используя знакомые им социальные сети (причем на их родном языке). Это больше, чем понятные религиозные наставления.
Стратегия использования социальных сетей, которую разработал ИГИЛ, направлена конкретно на молодежь всего мира. Разбирающиеся в информационных технологиях кибер-джихадисты используют интернет для привлечения в ряды ИГИЛ недовольных, забытых и незащищенных молодых людей, прививая им свое мировоззрение. Таким образом, для разгрома «Исламского государства» нам нужно дать мусульманской молодежи в онлайне альтернативную самоидентификацию или ослабить то чувство принадлежности, которое ИГИЛ предлагает в киберпространстве. Сегодня это является непременным условием успешного ведения войны.
Следовательно, проблема не только в том, что «Исламское государство» обладает хорошей оперативной безопасностью (чего не было у «Аль-Каиды») и использует созданные Западом инструменты и приложения для оказания воздействия на тех, кто ищет собственное «я». Дело не только в том, что ИГИЛ кодирует сообщения и предпринимает многочисленные хитрые шаги, чтобы его действия не обнаружили западные спецслужбы. Дело не только в том, что СМИ «Исламского государства» публикуют в сети многочисленные, подробные и исчерпывающие наставления по терроризму, вдохновляя насилие дистанционно и зачастую незаметно, и тем самым действуя на опережение. Дело в том, что воспитание и психологическое руководство, к которому стремится каждый в поисках самоидентификации, сегодня проводится не индивидуально или в составе небольшой учебной группы в подвале местной мечети, а с использованием защищенных социальных сетей в интернете.
Мир у террористов плоский — более, чем у всех остальных. Сегодня ИГИЛ проникает во все западные страны благодаря социальным сетям. Убийцы-одиночки каждый месяц убивают людей в разных концах мира. (Может, их лучше называть кибер-убийцами?) Интернет позволяет десяткам тысяч людей слушать одно и то же, одни и те же проповеди, а также смотреть одни и те же видеозаписи казней. «Исламское государство» обнаружило, что экстремизм порождает публичность, а это для него самое важное. Жестокость и зверства стали его официальной политикой, поскольку это создает мощную шумиху в СМИ по всему миру.
Благодаря этим качественным и ужасным видео «Исламского государства» возникло новое явление: порождающая гордость жестокость и чувство психологической сопричастности, а не отвращения. Если «Аль-Каида» использовала интернет для распространения посланий с онлайновым содержанием, то ИГИЛ использует социальные сети, чтобы показывать кадры зверств и жестокостей, чтобы формировать чувство праведности, актуальности и почему-то соучастия.
Второй человек в «Аль-Каиде» доктор Айман аз-Завахири в 2005 году был вынужден написать онлайновое письмо последователям «Аль-Каиды» и извиниться за зверства лидера «Аль-Каиды в Ираке» Абу Мусаба аз-Заркави. (Тот обезглавливал людей, а видеозаписи казней размещал в интернете.) Жестокость вредила репутации «Аль-Каиды». Сегодня преемники Заркави — палачи из ИГИЛ — хвастаются своими казнями, снимая на видео, как они отрубают людям головы, топят их и сжигают заживо. Потом они размещают эти видео в сети, чтобы любой желающий мог их посмотреть. Они очень гордятся своими деяниями. Даже нацисты старались скрывать свои пытки и массовые казни. Мы плохо понимаем это явление и не знаем, какой психологический барьер можно ему противопоставить. А в онлайне мы не можем противопоставить ему ничего.
У ИГИЛ есть своя стратегия «информационного терроризма»: изнурить Соединенные Штаты постоянными угрозами, террором, видеоизображениями и военными успехами, чтобы Запад впал в политический и военный ступор. «Исламское государство» считает, что Запад не в состоянии долгое время вести боевые действия и взорвется изнутри из-за своей политики, нравственного разложения, социального неравенства, эгоизма и стремления к мирским удовольствиям.
Как бороться в мирное время
Чтобы защитить Соединенные Штаты от новых нападений и от ослабления суверенитета в этот период неослабевающего противостояния, следующий президент должен обладать всеми необходимыми средствами и правовыми механизмами для борьбы с врагами в киберпространстве. В ответных действиях США на такую киберактивность должны присутствовать элементы сдерживания и устрашения, возможности для деэскалации международных кризисов и юридическое признание того, что большая часть размещаемых ИГИЛ в онлайне материалов является незаконной.
Как страна мы должны адаптироваться в эту эпоху постоянных конфликтов и соперничества в киберпространстве. Нам нужны согласованные межведомственные действия, чтобы правительство США всей своей мощью и авторитетом могло ударить по злонамеренным силам и предотвратить деятельность противника вместо того, чтобы просто реагировать на нее. Нет сомнений в том, что здесь свою ключевую роль обязаны сыграть американские военные, демонстрируя возможности и решимость Америки в преддверии конфликта, как это делает Министерство обороны в других областях. Мы должны сформировать единодушное мнение о том, когда мы можем и должны отвечать на кибератаки и преступные действия, а также прояснить роль армии в этом общенациональном подходе. Нам необходимо испытывать и развертывать наступательные силы и средства в киберпространстве в таких масштабах и таким образом, чтобы всем было понятно, что свои слова мы в состоянии подкрепить делом. В то же время, нам следует усиливать возможности американского государства по использованию своей власти и влияния и последовательной защите нации посредством законов и норм международного права.
В настоящее время наши подходы к непрекращающейся конфронтации носят почти исключительно оборонительный характер и включают усиление защитных мер американского правительства и укрепление сетей Министерства обороны. Но правильная политика кибернетического сдерживания это сочетание международных норм, провозглашенных на бумаге, публично объявленных и реализованных на практике, а также ясной, четко выраженной реакции на неприемлемую деятельность.
Военачальники должны понять, что сегодняшние условия не соответствуют никакому привычному этапу войны, особенно с учетом того, что термин «этап» был придуман для характеристики двух мировых войн прошлого столетия. Это была ясно различимая форма конфликта, который вряд ли когда-нибудь повторится. Сегодня военное командование должно действовать молниеносно и гибко, оперативно реагируя на любой вызов. Понять характер сегодняшней войны — это непременное условие для того, чтобы устранить новые вызовы нашему суверенитету.
Эпоха неослабевающей конфронтации распространяется не только на США и их противников. Эта война идет во всем мире, и она носит характер малоактивного, постоянного, скрытого, но глобального конфликта в киберпространстве. Следовательно, США необходимо искать союзников и друзей среди единомышленников, дабы вести этот конфликт упорядоченно и во взаимодействии, формируя такие международные нормы и обычаи, какие Запад создал в остальных четырех сферах. Далее, хотя в проведении политики национальной безопасности и в противостоянии в киберпространстве участвует все государство, к этому делу в равной мере причастен и частный сектор. Следовательно, для обеспечения успеха в формировании норм для киберпространства привлечение частного сектора просто необходимо.
Вначале многие аналитики думали, что кибервойна будет возникать часто и отдельно от традиционной войны, и что она будет оказывать колоссальное влияние. Но похоже, что это не так. Возможно, кибервойна действительно будет важна; возможно даже, что она будет решающим фактором. Но скорее всего, она будет дополнением к военной мощи государства, частью более масштабного военно-политического противостояния между государствами и негосударственными силами. То есть, операции в киберпространстве будут важны, но их станут включать в качестве составного элемента в национальную и военную стратегию государства, а не вести отдельно и самостоятельно. Но здесь важнее другое. Киберпространство будет выгодно авторитарным государствам, которые в мирное время нарушают суверенитет, закон и предлагаемые нормы, если США не заставят их расплачиваться за такие войны.
Министерство обороны участвует в кибервойне, чтобы проецировать военную мощь через эту сферу, и потому что кибератаки и их последствия приводят в действие неотъемлемое право США на самооборону. Другие ведомства, скажем, Министерство юстиции, внутренней безопасности, торговли, энергетики, а также разведывательное сообщество в целом, тоже не могут стоять в стороне, и многие из них участвуют в киберобороне. Но поскольку государства борются в киберпространстве, США должны приберечь свое право на ведение войны для тех случаев, когда оборонительных мер и средств правовой защиты недостаточно, либо они неприменимы.
Для США Вторая мировая война началась 8 декабря 1941 года, когда они объявили войну Японии. А 11 декабря Америка объявила войну Германии. Сегодня Соединенные Штаты, скорее всего, уже ведут войну против определенных противников без ее объявления, и эти конфликты могут перерасти, а могут и не перерасти в более крупные и реальные боевые действия. Враги и в прошлом проводили информационные операции, дополняя ими свои военные действия и захваты территорий. Сегодня информационные операции в киберпространстве это средство манипулирования новыми геополитическими реалиями, которые позволяют отказаться от физической оккупации территорий.
Киберпространство наиболее выгодно тем силам, которые не очень привержены строгому соблюдению законов и любят проводить информационные операции. Дело в том, что киберпространство дает таким силам прямой выход на людей, на которых они хотят влиять. Соединенным Штатам нет нужды мастерски осваивать методы пропаганды, троллинга в российской манере и китайских промышленных краж. Но они должны признать, что их противники переместили войну «влево», и решить, как можно побеждать в эту новую эпоху неослабевающей конфронтации.
Нравится нам это или нет, но сегодня все формы конфронтации и войны включают в себя пятую сферу — киберпространство. А в будущих войнах может оказаться гораздо больше маневрирования в мирное время и манипуляций с информацией, чем сегодня. Чем быстрее мы поймем, как наши противники «воюют» в мирное время, и что необходимо для противодействия им и для победы на нулевом этапе, тем больших успехов мы добьемся в защите своего суверенитета и в недопущении перерастания конфликтов в реальные войны.
Джеймс Ван Де Вельде (James R. Van De Velde)
Источник: http://inosmi.ru/
