Развитие технологий и распространение высшего образования в России к 2025 году откроют перед ней потенциал для колоссального экономического рывка, считает ректор Высшей школы экономики Ярослав Кузьминов. Однако если власти не расставят правильно приоритеты, те же условия приведут к структурному кризису и волне массовой эмиграции.

Об этом основатель и глава одного из крупнейших российских научно-исследовательских центров, где получают образование почти 30 тысяч студентов, заявил на Гайдаровском форуме в Москве.

Кузьминов и его коллеги участвовали в работе над всеми программами экономических реформ последних 15 лет: программой Германа Грефа, Стратегией-2020, а сейчас вместе с главой Центра стратегических разработок Алексеем Кудриным разрабатывают новую программу, появление которой ожидается в ближайшее время.

В своем докладе Ярослав Кузьминов неожиданно заявил о том, что для выхода на высокий экономический рост Россия должна, по сути, обратиться к советскому опыту: сделав ставку на сохранение бесплатного образования, здравоохранения и на поддержание социального сектора.

Русская служба Би-би-си решила разобраться в том, что предлагает ректор ВШЭ.

Надежда на средний класс

По мнению Кузьминова, сегодня 40% россиян могут быть отнесены к среднему классу: «Это люди, которые тратят на необходимые, или предписанные, расходы меньше половины дохода. Мы с вами должны ожидать не сокращения и даже не замораживания среднего класса в России, хотя сейчас об этом многие говорят, в десятилетней перспективе мы должны готовиться к его расширению».

О сокращении среднего класса в России на фоне кризиса свидетельствует ряд недавних исследований. В частности, эксперты Sberbank CIB подсчитали в октябре, что с третьего квартала 2014 года по третий квартал 2016 года в России перестали себя относить к среднему классу 14 миллионов человек. В то же время общее число таковых составляет 51% (Кузьминов дает цифру 40%).

Одним из важных критериев самоопределения в качестве среднего класса является, по мнению ректора ВШЭ, уровень образования: «Человек с высшим образованием относит себя к среднему классу автоматически, он ищет работу с высокой самостоятельностью, с интересным социальным окружением». Премия за высшее образование в России удерживается, по его словам, на уровне 60% и является одной из самых высоких среди развитых стран.

Шанс на рывок

«В 2000 году из 100 занятых высшее образование имели 22 человека. В 2015 году — 32 человека. К 2025 году — это будет около 50 человек. Россия станет практически мировым лидером. В этом наш исторический шанс, и в этом же вызов для нашей экономики и социальной сферы», — считает Кузьминов.

Наличие квалифицированной рабочей силы вкупе с дальнейшим технологическим прогрессом даст России к 2025 году или потенциал для колоссального экономического рывка, или структурный социальный кризис и волну массовой эмиграции.

Вся проблема в том, какую стратегию экономического развития выберет правительство, какие акценты оно расставит. Акценты, которые предлагает расставить ректор ВШЭ, частично отсылают к советскому опыту. Он видит три драйвера развития экономики:

1. Значительный рост доходов: «Уже 50 лет, как произошел исторический переворот: экономике стал выгоден не дешевый, а дорогой работник. Платежеспособный спрос населения выступает, наряду с экспортом, одним из источников роста экономики… Россия сегодня вступила в период роста за счет внутренних источников. Поэтому идея подстегнуть рост за счет замораживания трудовых доходов является, мягко говоря, близорукой.
2. Массовое высшее образование: «Мы ни в коем случае не должны отказываться от массового высшего образования, мы должны подкрепить его профессиональными стандартами… Дополнительным источником потребительской и социальной свободы в России является сохранение бесплатного образования, бесплатной медицины, сохранение на приемлемом уровне пенсии. Если бы Егор Гайдар провел бы социальную реформу, которую не завершил в 1992-1995 годах, то размер среднего класса, на наш взгляд, был бы меньше. Он составлял бы 25%, а не 40%».
3. Удачная миграционная ситуация: «Дешевая рабочая сила без социальной нагрузки. Нижние 10% нашего рынка труда сформированы трудовыми мигрантами, которые получают значительно меньше, где предприниматель не платит социальных платежей».

Препятствия на пути рывка

Правильные акценты предполагают и своевременную нейтрализацию негативных факторов, к которым Кузьминов относит следующие:

1. Низкое качество охраны здоровья: «Я говорю не только и не столько о медицине, сколько об охране здоровья в широком смысле, об образе жизни. Это серьезный тормоз, он лишает Россию примерно 10% потенциальной рабочей силы».
2. Неэффективная пенсионная система и система ОМС: «Они препятствуют развитию страхового и финансового рынка и уже сегодня не востребуются двумя верхними децилями населения по доходам».
3. Неготовность работников инвестировать в повышение квалификации: «У нас по сравнению с развитыми странами, где до 40% взрослого населения учится, учится около 10% взрослых. Это очень мало. Это плохая сторона хорошего явления, которое называется «привычка населения к бесплатному образованию».
4. Отсутствие профессиональных стандартов на рынке труда: «У хорошего работника должны быть шансы на то, что его увидят и оценят по справедливости, вне зависимости от того, в каком регионе, в какой компании он работает. Тогда он будет готов инвестировать в свое развитие».
5. Сохраняющийся сектор бедности, не совпадающий с низкой социальностью: иначе говоря, бедность в России — не признак асоциальности или маргинальности — бедно в России живут вполне ответственные, трудящиеся семьи с детьми, матери-одиночки и т.д.. «Они получают недостаточно поддержки — и это реальный тормоз, потому что дети этих семей не получают достаточных шансов для того, чтобы быть эффективными работниками».
6. Нелегитимность неравенства в глазах населения: «У нас проблема — и бедность, и неравенство, потому что психологически до сих пор значительная часть населения не увидела, что богатые тоже несут социальные обязательства пропорционально своим доходам».

Драйверы, которые больше не действуют

По мнению Ярослава Кузьминова, ряд драйверов экономического роста, двигавших экономику на протяжении 15 лет путинского роста, сейчас грозят стать проблемой для дальнейшего развития.

1. Огромный неформальный сектор: «У нас туда вымывается по несколько процентов в год с крупных предприятий, и он стал реальным препятствием для существования социальной сферы. Он является серьезным препятствием и для качества рынка труда, для профстандартов.
2. Миграционная ситуация: «С 2020 или 2025 года — не знаю точно когда, но сложившаяся миграционная ситуация перевернется и из источника роста российской экономики станет причиной ее экономического отставания. Дело в том, что традиционные для нас миграционные потоки — вот эти семь миллионов мигрантов — они могут перейти в другие страны, и уже начали активно переходить. Это арабские страны, европейские страны».
3. Квазибесплатная система пенсионного, социального, медицинского страхования: «Понятно, что она квазибесплатная: все равно это недоплачивается работнику в итоге, но отсутствие собственного вклада работника не дает возможности эффективно развивать и увеличивать пенсионные и медицинские накопления [в данном случае имеется в виду то, что деньги, которые работодатель направляет за работника во внебюджетные фонды, он на самом деле недоплачивает самому работнику, хотя формально эти деньги отчисляются не с зарплаты, а из фонда оплаты труда — Би-би-си]

Где брать деньги

«России не хватает сейчас примерно 1% ВВП в образовании, примерно 2% в здравоохранении, а чтобы верхние два дециля получали бы пенсию, нам не хватает в нынешней пенсионной системе где-то 0,5-1% ВВП», — считает Кузьминов.

Поскольку бюджет ограничен, то неизбежно придется делать выбор и перераспределять имеющиеся средства. Однако есть и дополнительные источники:

• Соплатежи работников в пенсионную, медицинскую систему: «Это может дать 1% ВВП, но 1% ВВП все равно потребуется из бюджета. Я думаю, что дополнительно обкладывать еще одним процентом работодателей вредно и нельзя»
• Переход к прогрессивной шкале налога на доходы физических лиц, что даст еще 1% ВВП: «Это психологически разрядит ситуацию. Это будет жестом государства по отношению к тем, кто зарабатывает мало, кому не повезло. Нужно показать, что те, кому повезло, они вкладывают больше».
• Пенсионная реформа: «Нужно повышение пенсионного возраста, сокращение досрочных пенсий. Я напомню, что сейчас средний возраст выхода на пенсию по стране — 54 года. Реформа даст примерно 2% ВВП на рубеже 2028-2030 года».

От Союза криминалистов и криминологов.

Решения плеяды экономистов во главе с Е.Т. Гайдаром привели в своё время страну на грань гражданской войны. В последствиями от приватизации, проведённой той же командой, предстоит разбираться не одному поколению россиян, и эти последствия ещё долго будут влиять на криминогенную ситуацию в стране. Однако экономисты волны 1990-х годов (воспитывавшиеся, к слову, в советских весьма обеспеченных партийных семьях) упорно тянут всех к ещё большим социальным потрясениям.

Государственная Дума 11 января в первом чтении приняла законопроект, переводящий домашние побои из разряда уголовных преступлений в административные правонарушения. Это вызвало бурное обсуждение как среди самих парламентариев, так и в обществе. Правозащитница Алена Попова, основатель и руководитель фонда Human Capital, провела пикет у стен Госдумы, протестуя против законопроекта. «Лента.ру» выслушала ее аргументы, а также позицию противоположной стороны — представителя организации «Родительское всероссийское сопротивление», юриста Александра Коваленкина.

Декриминализировать нельзя криминализировать

«Лента.ру»: Что привело вас к стенам Госдумы?

Алена Попова: Мы как люди, борющиеся с домашним насилием, выступаем против этого закона потому, что он декриминализирует побои. Аргумент Елены Мизулиной, называющей криминализацию побоев «законом о шлепках», — это вранье. Сам по себе шлепок не является побоями. Побои оставляют ссадины, синяки, то есть последствия насилия, которые можно зафиксировать. Как надо шлепнуть своего ребенка по попе, чтобы у него остался синяк?
Алена Попова
Аргументация «Единой России», поддержавшей законопроект, такова: статью 116 Уголовного кодекса по представлению Верховного суда частично декриминализировали в июне 2016 года, оставив уголовную ответственность в случае насилия в отношении родственников. Павел Крашенинников, депутат ЕР, внес тогда поправку с абсолютно логичной формулировкой о том, что более 40 процентов побоев совершается именно внутри семьи. И если уж убирать уголовную ответственность, то для всех. Но эту статью в принципе нельзя было декриминализировать. За 2015 год по официальной статистике 50 тысяч человек пострадали от домашнего насилия, причем 11 тысяч — дети и пенсионеры, и 36 тысяч — женщины. Получается, что депутаты нагородили непонятно что и теперь непонятно, как со всем этим разбираться.

Согласно законопроекту, декриминализируется только первый случай насилия…

Согласно законопроекту, первый случай нанесения побоев рассматривается как административка, а второй — как уголовное преступление. Но уголовное дело будет заведено только по частному обвинению. То есть женщина, которую избили (80 процентов жертв — женщины) должна сама собрать все доказательства, найти деньги, пойти в суд…

Например, Наталье Тунниковой, жертве домашнего насилия, сегодня пришла повестка в суд. Ее избивал сожитель. В последний раз он потащил ее за волосы выбрасывать с балкона 16 этажа. Она нащупала первый попавшийся предмет, которым оказался нож, и ткнула обидчика между ребер. Он отлежал в больнице три дня и уехал в Египет. Сейчас ей предъявят обвинение по второй части статьи 111 УК (Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью), по которой грозит до 10 лет тюремного заключения. Из-за того, что она не дала себя убить, ее посадят, а ему теперь не будет ничего.

Он ведь нанес легкий вред здоровью — синяки. Я считаю, что штраф в размере от 1500 до 5000 рублей не остановит такого человека. Равно как я не считаю возможным, чтобы родители отстаивали свое право наносить ребенку синяки и ссадины. Нас пугают ювенальной юстицией, которая будет забирать детей за побои, — но если такое происходит, нужно что-то делать. Если родители регулярно наносят травмы ребенку, значит, в семье происходит нечто нехорошее.

Неработающая система

Защитники декриминализации говорят, что уголовная статья о побоях не работает. Полиция неохотно заводит уголовное дело, которое отнимает много времени, и в большинстве случаев это заканчивается ничем. Административное разбирательство идет проще. Так, может быть, это правильный подход?

Эту аргументацию сегодня использовала депутат Ольга Баталина из «Единой России», но она несостоятельна. Если закон не работает, надо сделать так, чтобы он работал. У Уголовного кодекса есть одно важное качество: он превентивно ограничивает человека от совершения противоправных действий. Одно дело, когда грозит штраф в полторы тысячи рублей и больше ничего, другое — когда могут посадить в тюрьму.

После июньских поправок к статье 116, оставивших уголовное преследование в отношении близких людей и сожителей, принцип обвинения перевели из частного в частно-публичное (меня избили, а дальше этим занимаются следственные органы, я не должен сам доказывать, что я жертва). С новым законом эту норму отменят, хотя статистики по таким делам еще нет и сказать, работает закон или нет, невозможно. Депутаты жалуются, что в полиции не хватает рук, говорят, мол, наша система не функционирует. И что же теперь? Пусть так будет и дальше?

Что нужно сделать, чтобы система заработала?

Прежде всего нужно принять полноценный закон о домашнем насилии. Следует ввести механизм охранного ордера. Если я знаю, что меня изобьют, или меня избили, и я не хочу, чтобы это повторилось, то требую охранное предписание. Так уже сделали в Белоруссии, и у них хорошая статистика. По охранному ордеру насильник не имеет права приближаться к жертве. Если он это правило нарушил, ему грозит тюрьма. Охранный ордер также хорошо работает, если жертва сама идет на контакт — значит, она осознает степень опасности, и ордер отменяется.

Второе, что должен сделать этот закон, — закрепить переход частного обвинения в публичное, о чем мы уже говорили. Не жертва доказывает, что она жертва, а следственные органы. Многие насильники угрожают жертвам, женщины приходят, пишут заявления, а потом забирают их из-за страха.

Такой законопроект есть. На него получен положительный отзыв правительства. Один из его авторов — депутат Салия Мурзабаева от «Единой России». Он лежит у Тамары Плетневой, члена фракции КПРФ, председателя комитета по вопросам семьи, женщин и детей. Его нужно вынести на чтение и начать обсуждать. Это единственный разумный выход из сложившейся ситуации.

Не случится так, что этот закон лишь добавит работы полиции, а средств и сил нет?

Ничего подобного. У нас есть статистика ближних стран (Белоруссия, Казахстан). Случаев насилия становится меньше, и полиции, наоборот, проще. Правоохранители получают возможность обучить сотрудников, воспитать квалифицированный состав, им это как раз выгодно. Сейчас система не работает, потому что вина всегда перекладывается на жертву. Выходит, государство защищает насильника.

Общество и насильник

У нас не только государство, но и общество оправдывает насильника, и таких защитников, пропагандирующих «Домострой», в том числе женщин, — много. Вроде бы еще недавно такого не было.

Нет, российский социум всегда был таким. Вспомним поговорку «бьет — значит, любит». В «Тихом Доне» Шолохова есть сцена, в которой Степан избивает Аксинью всеми возможными способами с подробным описанием. И та говорит ему: «Бей!», ожидая, что ее должны побить. У нас есть церковь, регулярно ссылающаяся на Послание апостола Павла («да убоится жена мужа своего») — мы знаем, что у нас население массово переквалифицировалось из фанатов коммунизма в фанаты РПЦ, и поэтому слово церкви теперь играет значимую роль.

Сейчас просто больше каналов коммуникации, выражения своих взглядов, и они вот так и выражаются. Действительно, большинство женщин оправдывают насилие, потому что они не видят других вариантов, обществу внушена идея о том, что жертва «сама виновата». Есть и поговорка «не выноси сор из избы». Если происходит какой-то коллапс в семье, мать говорит дочери: мол, «сама такого себе выбрала». А если та решит пойти в полицию, то: «он же отец твоих детей, что ты делаешь!»

Я не фанат Путина, но для любителей «Домостроя» в наших листовках есть цитата с его последней пресс-конференции, на которой он сказал, что нельзя оправдывать шлепки и телесные наказания. Пусть консервативная часть населения, раз для них Владимир Владимирович такой авторитет, опирается на его видение проблемы.

Как можно изменить общество? Этим должно заниматься государство, общественные организации или еще кто-то?

Необходима пропаганда ненасилия. Нужны фильмы, реклама, слоганы, бренды, выступающие против насилия. Безусловно, общество должно приветствовать защиту жертвы, а не защиту насильника. Мальчикам надо рассказывать о том, что нужно уважать девочек, что они не имеют права применять физическую силу. Точно так же и девочка должна уважать мальчика и также не имеет права на физическую силу. Необходимо договариваться.

Я считаю, что это, безусловно, вопрос воспитания с детского сада и школы. Надо не уроки православия вводить, а уроки этики, логики и правоведения, на которых детям будут говорить, что по Конституции оба пола равны в правах, и 21-я статья запрещает применение насилия в принципе, потому что оно унижает человеческое достоинство. Надо развивать культуру кризисных центров, куда женщины могут уходить, избегая ситуации насилия. В СССР — как к нему ни относись — были женсоветы, структуры, порицающие применение силы в семье.

А мужчины-жертвы семейного насилия, кто они?

Пять процентов жертв действительно мужчины. Это необязательно муж, это может быть отец, которого избивает дочь, сын, которого избивает мама или бабушка. То есть мужчины, не относящиеся к категории равновозрастных. Статистика агрессии детей в отношении своих пожилых родителей зашкаливает. Отмена уголовного преследования наверняка повлечет повышение смертности в старшей возрастной группе.

В пикете у Госдумы были и другие активисты, те, кто выступают за декриминализацию семейного насилия. Кто это?

Это «Родительское всероссийское сопротивление», считающее, что в своем нынешнем виде эта уголовная статья дает право изымать детей из семьи за родительские «шлепки». Эти люди — нормальные родители. Но почему-то они отметают аргументацию о том, что престарелых надо защищать от побоев, что детей в принципе нельзя бить, а побои и шлепки — не одно и тоже.

«Лента.ру» выяснила позицию «Родительского всероссийского сопротивления» по вопросу декриминализации семейных побоев. На вопросы ответил юрист организации Александр Коваленкин.

Прут от куста

«Лента.ру»: Вы называете уголовную статью о семейном насилии «законом о шлепках», но органы опеки изымают детей из семьи не по этой статье.

Коваленкин: Да, это действительно так. Но на практике происходит по-другому: если в детском саду у малыша заметили синячок, ссадинку, его могут сразу не вернуть родителям, передав в полицию. У меня был случай, когда ребенка отдали не его матери, а деду, бывает, что ребенка кладут в больницу в целях изоляции.

Заявляют детские сады или школы. У них есть свои инструкции межведомственного взаимодействия. Я разговаривал с полицией, спрашивал, почему они отдали ребенка деду, но угрожали матери — «А нам так опека сказала». То есть полиция в рамках межведомственного взаимодействия полностью теряет понимание того, кому она подчинена. По законам изъятие ребенка и уголовное наказание за побои — вещи несовместимые, потому что изымать можно при угрозе здоровью, а побои по определению — не угроза здоровью. Но на практике детей просто отбирают по приказу, причем до суда, хотя по этой статье можно и судить.

Адвокат Болдырев сообщал на сайте Адвокатской палаты о случае в Новосибирске. Муж с женой примирились, но по закону при частно-публичном обвинении примирение запрещено. Добрые правоохранители подсказали им, как переквалифицировать дело по 115-й статье. Она более суровая, но по ней примирение разрешено. Вот такие парадоксы в этом законе были.

Вам не кажется, что из-за декриминализации первого случая семейного насилия и открытии уголовного дела в последующих в порядке частного обвинения пострадавшие просто перестанут обращаться за помощью?

Это из аргументации феминистского крыла. Там есть два типа аргументации. Одна касается мужей и жен, и тут они говорят, что женщин надо защищать. Другая, которая нас больше волнует, не феминистская, а ювенальная составляющая, то, что связано с воспитанием детей. И здесь все просто вернется к нормальной практике — в предыдущие годы по 116-й статье родителей вообще не привлекали, так как считалось, что это незначительные вещи, особенности воспитания. Всех же родители шлепали так или иначе.

Но во время шлепков обычно не остается следов.

Шлепков — да. А если снимут след от ремня или прута какого-нибудь… У меня был случай — мать испугалась за ребенка, который под машину чуть не выскочил. Она его тут же дернула на себя, отстегала каким-то прутом от куста и угодила в полицию. Все обошлось, но нам потребовалось обращаться в министерство и отменять приказ об изъятии ребенка.

А как насчет побоев жен мужьями и того, что дети часто поколачивают своих престарелых родителей?

Что значит часто? Сегодня, к сожалению, и в Думе звучали цифры, совершенно не соответствующие действительности. Их распространяет центр «Анна», получивший 530 тысяч долларов от Charles Stewart Mott Foundation. Они тысячекратно преувеличены.

То есть эти случаи единичны?

Не единичны, но важно понимать, что эти показатели не выходят за пределы прошлых лет. Ничего экстраординарного в обществе не происходит, чтобы принимать такие законы. Более того, статистика свидетельствует: по сравнению с 1990-ми годами сейчас насилия вдвое меньше.

Должен быть установлен порог невмешательства в семейные дела (это наша идея). Ребенок часто падает сам, ставит синяк, его ведут в больницу, а потом в дом приходит полицейский. Это не должно быть предметом разбирательства — «а вдруг его побили». Общество вгоняют в какую-то паранойю и диктатуру.

Часто ли этот закон так применяется — рассматривают каждую ссадину?

В данном случае это просто приказ Минздрава, согласно которому врач, если он имеет основания подозревать насилие в отношении ребенка, доносит в полицию. И он трактует закон так, что любой синяк, любой ушиб становится поводом для подозрения. Было интервью со старшим уполномоченным по делам несовершеннолетних полиции Железнодорожного района Новосибирска. Она сказала, что при выезде по сигналам медиков не было ни одного случая, когда бы родитель был оправдан.

Может, стоит не менять законодательство, а улучшить работу правоохранительных органов?

Возможно. Мы как общественники стараемся беседовать с полицейскими, но мы мало что можем сделать. Надо работать на уровне идеологии, внушать, что никто не защитит детей лучше, чем их родители. Исключения бывают, но ради них нельзя перестраивать общество.
Беседовал Михаил Карпов

Источник: https://lenta.ru/articles/2017/01/13/jily_bily/

Ведомства посылают запросы, обмениваются, в том числе с коллегами из зарубежья, документами с помощью обычной почты. На пересылку-переписку иногда уходит полтора-два года, в то время как СИЗО переполнены. Каждого заключенного необходимо кормить и содержать. На охрану, содержание и ремонт помещений, обеспечение постельными принадлежностями, медобслуживание, ЖКХ и прочее уходит порядка 50 тысяч рублей в месяц на каждого задержанного.

Бывший сотрудник оперативных служб МВД, доктор юридических наук, автор ряда книг о защите пострадавших от преступлений Петр Скобликов ответил на вопросы Pravda.Ru на эту тему.

— Как оцениваете идею электронного документооборота в органах предварительного расследования? Оправдано ли это?

— Оправдает ли себя реализация этой идеи, каков будет эффект от нее, зависит от многих обстоятельств. Прежде всего, отмечу: такая инициатива предполагает значительные финансовые вливания в уголовный процесс. Где их взять? В прошлом году у нас в стране было резкое падение ВВП. В нынешнем году российская экономика находится в состоянии рецессии и по итогам года рост не прогнозируется. Имеются ли в таких условиях в федеральном бюджете средства, предназначенные на введение электронного производства в органах дознания, предварительного следствия и контролирующих их органов? Судя по тому, что параллельно обсуждаются иные идеи — о повышение пенсионного возраста и об увеличении налоговых ставок — средств в бюджете не хватает на традиционные расходные статьи. Если средств нет, где их взять? Перераспределить бюджет? Тогда за счет чего? Образования? Медицины? Пенсионеров? Зарплаты работников правоохранительных органов, военнослужащих? Чего-то иного?

Кроме того, целесообразно подсчитать, хотя бы ориентировочно, какая сумма требуется? Эту сумму кто-либо подсчитал? Боюсь, что нет. Ведь потребуется тотальное оснащение работников дознания и предварительного следствия, прокуратуры современной компьютерной техникой, надежными телекоммуникационными сетями, необходимым программным обеспечением. Потребуется оплатить обучение сотрудников, вести в штат дополнительные должности технических работников и консультантов для обеспечения бесперебойного процесса. Понадобится, видимо, создать дата-центры. Это в свою очередь тоже предполагает наличие так называемого железа, но помимо устройств для хранения информации нужны будут дополнительные помещения, специальное программное обеспечение (которое следует разработать), обеспечение надежности хранения накапливаемой информации, потому что в уголовном процессе речь, как правило, идет о сведениях, составляющей ту или иную тайну: нотариальную, медицинскую, семейную, тайну следствия и проч. Во что все это обойдется бюджету? Сколько миллиардов рублей? Десять, пятьдесят, сто, пятьсот? Или более?

Почему? Да потому, что если электронный оборот будет не вместе с ним, а вместо него, тогда это — просто беда. Ведь реализовать электронный оборот везде и для каждого сейчас и в обозримом будущем невозможно. Как я уже сказал, необходимо обучение работников предварительного следствия, прокуратуры, их руководителей и многих других. Но это не все.

Необходимо также обучение и техническое оснащение тех, с кем дознаватели и следователи вступают в деловые контакты. Это лица, которые оказывают юридическую помощь на этом этапе предварительного расследования, — защитники, представители потерпевших и других участников уголовного процесса. Это специалисты и эксперты. И не только. В орбиту предварительного следствия может попасть кто угодно, любой гражданин. В роли потерпевшего, подозреваемого-обвиняемого, свидетеля и др.

И что, у нас любой гражданин (а нас более 100 млн.) находится на соответствующем уровне технической оснащенности и достаточно образован, подготовлен? Разве у всех нас есть электронная подпись, все мы имеем свободный доступ к Интернету, имеем необходимый набор гаджетов и легко создаем электронные документы? Отнюдь.

В таком случае, даже если электронный оборот будет вводиться, то на первом этапе разумно сделать его лишь в качестве дополнения к уже существующему порядку; стоит задача создания некой разумной модели интеграции одного с другим. А подобный проект есть? Нет! И разработка проекта, сама по себе, кстати, тоже требует финансовых вливаний.

— Но если электронный документооборот будет просто дополнением, то, вероятно, еще больше времени будет уходить на оформление документов?

— Если у дознавателя, следователя, прокурора есть в кабинете компьютер, процессуальные документы не пишутся авторучкой. Так происходит, по крайней мере, лет двадцать. Они создаются в компьютере. Электронный документооборот скорости оформления документу не прибавит. Может ускориться его доставка. А может и замедлится либо быть вовсе заблокированной. Например, если получатель процессуальной информации не имеет доступа к интернету, электронной почты.

Дополнение предполагает выбор, выбор оптимального способа контакта. Выбор будет зависеть от того, есть ли у человека возможность, удобно ли ему воспользоваться электронной почтой, создать и прислать электронный документ, заверить его цифровой подписью. Тогда, теоретически, отправитель сможет также просто и быстро получить в ответ электронный документ.

У кого такой возможности нет — тот сможет по-прежнему пользоваться традиционной почтой, отправить документы с нарочным, приехать за ними лично. У всех лиц, участвующих в уголовном процессе, у потерпевших, их представителей, подозреваемых, обвиняемых, их защитников, у свидетелей, гражданских истцов, гражданских ответчиков, их представителей — должен быть выбор.

— Насколько ускорится уголовный процесс, если в деятельность органов, которые его осуществляют, все же будет внедрен электронный документооборот?

— Ваш вопрос предполагает, что уголовный процесс значительно тормозится от того, что документы, направленные традиционной почтой, долго идут до адресатов. Это ошибочное представление. Основным содержание уголовно процесса является производство тех или иных следственных, иных процессуальных действия. На продолжительность этих действий электронный документооборот вряд ли повлияет. Допустим, следователь поехал в следственный изолятор для проведения очной ставки между обвиняемыми. Не могу себе представить, как указанные лица смогут поставить электронную подпись под протоколом, но даже если смогут, вряд это будет быстрее, чем использование авторучки.

Чтобы пригласить, вызвать на следственные действия участников процесса, уже сейчас используются самые оперативные и современные средства — мобильные телефоны (звонки, sms), сообщения по электронной почте. Действующий закон этому не противоречит.

В ряде случае дознаватель, следователь, прокурор обязан направить заинтересованным лицам те или иные процессуальные документы. Вот здесь, действительно, время теряется и процесс тормозится. Но за счет чего? Мое изучение показывает, что письмо традиционной почтой доставляется обычно за несколько дней. В Москве, к примеру, это занимает от двух до пяти дней. Но если Вы сравните дату, поставленную на документе, с датой на первичном почтовом штемпеле (дата сдачи письма на почту), то обнаружите, что эти даты расходятся часто между собой на неделю, порой на две недели, а иногда и на месяц! Бывает и еще хуже. Документам присваивается исходящий номер, в учетных журналах они числятся отправленными, но в почтовые отделения не сдаются. Соответственно, их невозможно получить. Вот здесь имеют место наибольшие временные потери, вот здесь-то, прежде всего, надо оптимизировать процесс!

— Почему так происходит, как вы описываете и, главное, что же делать?

Так происходит потому, что документы изготовляются и направляются адресатам со значительным опозданием. А чтобы создать видимость соблюдения законности, на документы ставятся даты «задним числом». Ставят те даты, в которые документы должны быть отправлены, но реально на почту они сдаются много позже. При таких обстоятельствах электронный оборот скорость подготовки документов не увеличит. Как я уже сказал, они и сейчас изготовляются на компьютере. А их распечатывание на принтере занимает несколько секунд.

Теперь по второй части Вашего вопроса — что делать… Если кратко, то надо внести в законодательство правило, согласно которому все (или, для начала, наиболее важные) процессуальные документы направляются получателю заказной почтой. Таким отправлениям в почтовом отделении, по действующему порядку, присваивается уникальный номер, почтовый идентификатор, поэтому получатель, а также лица, контролирующие дознавателя, следователя, легко могут отследить через сайт Почты России, когда реально было отправлено письмо и когда было получено. Нарушения будут просто и быстро выявляться, иметь убедительную доказательную базу.

Опережаю Ваш возможный вопрос. Финансовые затраты на предлагаемую новацию сопоставимы с размером премии, полученной руководителем почтового ведомства и вызвавшей недавно заметный общественный резонанс. Потому что правоохранительные ведомства уже сейчас тратят средства на приобретение конвертов, бумаги, принтеров, расходных материалов к ним и оплату почтовых услуг. Вот эти последние станут чуть выше, вместо простого отправления надо будет оплатить заказное. Иные траты не изменятся.

Более подробно данную идею я раскрыл в статьях, опубликованных в авторитетных юридических журналах. Приглашаю читателей портала Правда.Ру с ними ознакомиться. Ищите: 1) Скобликов П. А. Отказ в доступе к правосудию пострадавшим от преступлений: проблемы и решения // Законодательство. 2012. № 8. С. 72-78; 2) Скобликов П. А. Противодействие необоснованным и незаконным отказам в возбуждении уголовных дел уголовно-процессуальными средствами // Судья. 2013. № 9. С. 43-46.

Увы, хотя прошло несколько лет, законодатель данную идею не заметил. А проблема только обостряется…

— Могло бы внедрение электронного делопроизводства разгрузить СИЗО?

— Переполненность следственных изоляторов — это отдельная тема. Почему внедрение электронного оборота в уголовный процесс приведет к уменьшению числа лиц, взятых под стражу? Разве здесь есть прямая связь? И отчего, если обвиняемые выйдут на свободу, станет лучше законопослушным гражданам? В чем благо, когда грабители, разбойники, бандиты, убийцы, распространители наркотиков, мошенники, разработавшие и реализовавшие хитроумные схемы, похитившие значительные средства у многих людей, будут выпущены из СИЗО? Обвиняемого объявляет преступником суд. Но становятся преступниками задолго до суда, в момент совершения преступления. Если судебный приговор еще не состоялся, это не уменьшает общественной опасности таких лиц, и не гарантирует, что они не совершат новых преступлений, будучи выпущенными на свободу.

Может быть, если обстановка в СИЗО неприемлемая, следует озаботиться наведением порядка в них? И когда появятся дополнительные деньги в бюджете страны, направлять их на эти цели, а не на мифический электронный документооборот?

Читайте больше на http://www.pravda.ru/news/expert/28-11-2016/1318994-skoblicov-0/#

Марина Солдатенко, психолог Кризисного центра помощи женщинам и детям:

Сначала женщина терпит побои, потом муж ломает ей нос или ребра — и это теперь подпадает под административную ответственность. Как такое возможно? Если муж неоднократно избивает свою жену, это говорит о том, что там нездоровые отношения. В большинстве европейских стран принят другой закон: ударил человека — значит совершил преступление. Сломал другому человеку нос — какая разница, родственник он тебе или нет?

Вряд ли эти поправки укрепят семью, как того хочет Елена Мизулина. Надо заниматься профилактикой проблемных отношений, но у нас нет на это ресурсов. Этим должно было бы заниматься государство: министерство внутренних дел, образования, здравоохранения. Нужно с детства приучать детей к тому, как вести себя друг с другом. Нельзя просто так взять и стать насильником. Это долгий путь — насильниками чаще всего становятся люди, которые получили множество психологических травм в детстве.

Если бытовые побои будут переведены в разряд административных правонарушений,  мы развяжем насильникам руки. Нужно учитывать, что большинство насильников — социопаты. Им нужны меры более внушительные, чем административное наказание. Для социопатов очень важно, чтобы был кто-то сильнее их. Раньше это был Уголовный кодекс, а теперь ничего страшного нет — ну штраф, ну общественные работы. Ну, проведут в полиции беседу с насильником. А вернется он куда? Домой, где ничего не поменялось, к жене-жертве.

Домашнее насилие станет нормой. Бьет — ну, подумаешь.

Максим Мазуровский, президент общественной организации «Мама»:

От того, что наказание смягчится, домашнего насилия больше не станет. Раньше была  уголовная ответственность, можно было сесть на два года. Сейчас — исправительные работы и штраф. Эта разница не остановит мужчину, который решил поколотить свою жену. Зато женщины смогут чаще писать заявления на своих мужей. Так что эти поправки более перспективны, чем предыдущий вариант закона.

Поставьте себя на место жены: она заявила на мужа, ему грозит двухлетний срок. И семья разрушена. Ведь все-таки не силой муж заставил жениться на себе, жена его любит, у нее есть к мужу чувства и обязательства. Не всегда же он ее бьет, зачем-то она с ним живет, что-то от него получает.

Раньше женщина думала: пусть бьет, но кормит семью. Теперь сможет подать на него заявление, чтобы ему выписали профилактический штраф.

Евгений Бабушкин:
День насилия и верности

В День семьи, любви и верности мы публикуем новый очерк из цикла «История зла»: как любили и строили отношения в традиционной семье — в Российской империи

Герман Стерлигов, предприниматель:

Я — православный христианин, я наказывал и буду наказывать своих детей. Я —  уголовник. Что по первой редакции закона, что по второй.

Священное Писание говорит мне: «Участи наказание сыну своему». Депутаты Государственной думы говорят: мы запрещаем тебе наказывать детей. Кого мне как христианину слушать? Бога или депутатов?

Жена — это другая тема. Детей и жен специально смешали, чтобы запутать людей. Это путаники, депутаты — слуги дьявола. Они подменяют тезисы.

Детей муж наказывать обязан, а жену может наказывать в зависимости от ситуации. Нет в Священном Писании обязанности мужа наказывать жену, а наказывать детей — есть.

Домашнее насилие — термин, который придумали, чтобы запудрить головы людям. Поставили в ряд наказание детей и убийство ребенка. Но наказание ребенка — великое благо, а убийство ребенка — великое зло. Насилие бывает благом, но одно дело — избивать детей, а другое — наказывать. А по поганым юридическим формулировкам избивать и наказывать — одинаковое зло.

Что делают люди, которым плевать на Священное Писание? Они придумывают свои термины, влазят в чужие семьи и разрушают их, чтобы дети стали сиротами. Тогда с детей можно что-то поиметь. Есть два типа людей, которые в этом заинтересованы: извращенцы и трансплантологи. В Государственной думе огромное количество извращенцев и тех, кто пользуется органами детей для пересадки в свои стареющие тушки. Для этого потрошат детей на органы, причем потрошат живых, чтобы органы были живыми. Разрушение семей подобными законами — только средство. Цель — создание рынка детских органов для трансплантологов всего мира.

Андрей Синельников, заместитель директора центра по предотвращению насилия «Анна»:

Преступления в отношении близкого человека более опасны, чем драка на улице. В  отличие от уличного хулигана, который не знает, где вы можете спрятаться, близкий человек знает круг ваших родственников и знакомых, к которым вы можете прийти.

Новый законопроект не может быть полезным. Большинство склонных к агрессии мужчин станут чувствовать себя безнаказанными. Представьте: муж ударил жену, она вызвала участкового. А тот говорит: идите к мировому судье, мы здесь ничем помочь не можем. Как показывает практика, до мирового судьи доходит максимум 10 процентов пострадавших. На женщину ложится ответственность за сбор доказательств, за составление правильного юридического заявления, за составление списка свидетелей, то есть фактически на нее ложится роль следователя.

Не хватает всеобъемлющего закона по профилактике семейного насилия. Чтобы мужчины остановились, не доводя его до более тяжких последствий. На моей памяти самый большой штраф, который был присужден семейному насильнику, —  5 тысяч рублей.

Инфографика: Илья Углев