Интервью с экспертом компании AT Consulting Антоном Долгоновским

— В условиях современного общества, когда новые технологии появляются и совершенствуются с каждым днем, какие существуют городские средства слежения, способные обеспечить безопасность граждан?

— Сегодня основными городскими средствами слежения являются интеллектуальные аналитические системы видеонаблюдения, системы фото- и видеофиксации нарушений ПДД, а также инструменты слежения за сотовыми телефонами.

Интеллектуальные аналитические системы видеонаблюдения — комплексы программных и технических средств, осуществляющих наблюдение и распознавание лиц, объектов и событий. Например, можно занести изображение лица подозреваемого (даже фотографию из паспорта 10-летней давности), и программа выдаст информацию из имеющегося видеоархива за заданный промежуток времени по лицу в случае его попадания в обзор видеокамер.

Похожую аналитику можно получить, используя цвет или государственный регистрационный знак транспортного средства.

И совсем уникальная функция — «тайм-компрессор»: она позволяет на определенной заданной территории отследить события и лица за определенный промежуток времени.

Это дает возможность избежать многочасовых утомительных просмотров видеоматериалов оперативными службами, так как программа сама формирует информацию в виде небольшого видеоролика.

Системы фото- и видеофиксации нарушений ПДД обеспечивают фиксацию нарушений в области дорожного движения и дают возможность отследить транспортное средство по его госномеру и маршрут передвижения по территории города или нескольких районов.

Очень эффективным инструментом служит слежение за сотовыми телефонами. Спецслужбы могут получать информацию о местонахождении того или иного абонента и по звонкам вычислять контакты. А при постановлении двух IMEI (уникальный идентификатор мобильного устройства. — Газета.Ru) можно обнаруживать контакты даже при отсутствии коммуникации между абонентами по мобильной связи, а также таким образом находить временные телефоны для конфиденциальных разговоров. Поэтому в настоящий момент спецслужбы обладают широкими возможностями для контроля граждан, подозреваемых в преступлениях.

Но при всем этом хотел бы сделать важную оговорку. На мой взгляд, при всех технологических возможностях, которые сегодня могут дать IT-технологии, все же 90% успеха в обеспечении безопасности граждан и предотвращении терактов зависят от оперативно-разыскных мероприятий, которые проводят соответствующие силовые структуры.

— Насколько эффективными являются металлические рамки и сканеры сумок, например, те, которые установлены в метро и аэропортах? Не устарели ли они в техническом плане?

— Большинство терактов предотвращается задолго до того, как террорист направился к месту совершения теракта. Технические средства могут быть лишь последней преградой на пути злоумышленника, как это было в Волгограде 29 декабря 2013 года, когда смертник взорвал себя у досмотровой зоны.

Любые технические средства устаревают со временем. Кроме того, сама рамка или сканер — это только инструмент. Эффективность его применения зависит от людей, которые эти инструменты применяют, от их следования регламентам и в конце концов — от проработанности самих регламентов.

Рамки — это простой способ обнаружить металл в сумках или на теле. А все взрывчатые устройства имеют большое количество металла (оболочка, поражающие элементы). Но при этом надо понимать, что обычные граждане тоже перевозят много металлических предметов.

Тот же ноутбук в металлическом корпусе будет иметь такой же «фон», что и взрывчатое устройство.

Поэтому металлические рамки постоянно срабатывают, и, чтобы выяснить, что находится у человека, необходимо его досмотреть. Для этого требуется много человеческих ресурсов и времени. И если в аэропорту это возможно сделать, то в метро из-за очень большого пассажиропотока это нереально.

Вспомните, какие очереди на вход образуются в аэропорту, если прибывает «Аэроэкспресс» или пять автобусов с туристами (время очереди доходит до 15 минут). А в метро такие поезда прибывают каждые две минуты. И если бы нужно было досмотреть всех пассажиров, которые перевозят металл, то очереди были бы до вечера. Поэтому их использование возможно только в случае реальной угрозы и с привлечением большого количества персонала.

— Эффективна ли в данном вопросе BigData и как она может помочь в борьбе с терроризмом?

— В теории — да. На практике — не особенно. Ключ эффективности — в степени информатизации общества, государственного контроля, создания единого информационного пространства. Такой степени «тоталитаризма» нет даже в США, где по номеру ID гражданина при соответствующем уровне доступа можно получить буквально всю информацию о нем.

Безусловно, анализ данных позволяет выявить подозрительные действия, но для дальнейшего анализа приходится подключаться людям, и тогда приходят на помощь средства видеонаблюдения, прослушивание разговоров, наружное наблюдение.

— Используются ли нейросети и искусственный интеллект российскими спецслужбами для обнаружения или поимки террористов?

— Используются, но только как вспомогательный инструмент.

— Могут ли спецслужбы по специальному запросу получить доступ к социальным сетям или мессенджерам, если у них возникнет подозрение о переписке потенциальных преступников?

— Очевидно, могут. В настоящее время имеется система СОРМ (сокр. от система технических средств для обеспечения функций оперативно-разыскных мероприятий. — «Газета.Ru»), которая контролирует весь интернет-трафик и имеет подключение к некоторым мессенджерам и соцсетям. Сказать точно, какие мессенджеры подключены, а какие нет, невозможно, то же самое касается и соцсетей.

Кроме того, есть уверенность, что в случае реальной угрозы или для раскрытия резонансных преступлений спецслужбы в частном порядке могут получить необходимые данные от всех крупных компаний. Но при этом эти данные будут лишь наводкой и не смогут использоваться в суде.

— Можно ли вычислить потенциального террориста на основании его аккаунта в социальных сетях — групп, которые он посещает, репостов, лайков и прочего?

— Да, подобные инструменты государство использует в качестве вспомогательного инструмента в оперативно-разыскной работе. Мониторинг осуществляется как через программные аналитические комплексы, так и непосредственно вручную по интересующим его гражданам.

Соответствующие органы в своей работе используют прикладные системы, базирующиеся на семантико-лингвистических методах обработки информации, экспертно-аналитические системы, инструментально-моделирующие средства, системы поддержки принятия решений.

Современный терроризм рождается именно в интернет-пространстве. Люди вербуются через интернет при посещении определенных групп, при просмотре экстремистских видеозаписей и т.п. Поэтому анализ соцсетей как раз и дает спецслужбам информацию о лицах, к которым нужно особое внимание.

— Борются ли с проявлениями терроризма ведущие мировые IT-компании — Google, Facebook, Twitter и другие?

— Нужно понимать, что основной целью IT-компаний является извлечение прибыли через предоставление соответствующих услуг — инструментов коммуникации и передачи информации. Условный Facebook Inc. не может нести ответственность, что через его аккаунты террористы общаются друг с другом или вербуют последователей.

Так же как производитель грузовиков не несет ответственности за то, что его автомобили используются для совершения террористических актов.

Основной актор борьбы с терроризмом — это государство, которое через соответствующие нормы обязывает бизнес оказывать ему содействие в этом деле: блокировать страницы, предоставлять переписку по решению суда и так далее. Самое распространенное — это удаление информации экстремистской направленности, а также блокировка аккаунтов, с которых эта информация распространяется.

— Насколько устойчива современная критическая инфраструктура (КИ) к атакам кибертеррористов? Можно ли сравнить последствия выхода из строя объекта КИ со взрывом террориста-смертника?

— Большинство критически важных объектов не имеют прямого выхода в интернет, а их программно-вычислительные ресурсы защищены специальными средствами информационной безопасности. Так что апокалиптические сценарии про взлом программного обеспечения ГЭС для экстренного сбора воды и гибель города в бурном потоке — это сценарий для Тома Клэнси.

Если говорить о потенциальном экономическом ущербе, то да. Вспомните крупнейшие техногенные аварии последних лет: Крым, Саяно-Шушенская ГЭС и так далее. Атака на энергетическую инфраструктуру может привести к перебоям в электроснабжении, а это и отключение больниц от электричества, и отсутствие телефонной связи, и отсутствие освещения на улицах. И такие последствия, конечно, могут привести к гибели людей.

— Какие существуют технические методы контроля автотранспорта?

— Для начала попробуем разобраться, что имеется в виду под «контролем автотранспорта».

Если говорить о мониторинге его перемещения, то здесь и бортовые системы ГЛОНАСС/GPS, и системы фотовидеофиксации, весогабаритного контроля, интеллектуальные транспортные системы. В настоящий момент существуют системы фотовидеофиксации, которые наряду с выявлением нарушений ПДД дают информацию обо всем транспорте, проходящем через них.

Такие системы уже много раз доказали свою эффективность в Москве, когда после совершения преступления в розыск объявляется автомобиль и в системе происходит отображение в реальном времени его следования. Дальше эта информации передается патрулям и происходит задержание.

Если говорить именно об управлении конкретным транспортным средством (ТС), то и здесь существуют возможности дистанционного блокирования угнанного автомобиля, к примеру.

Если же вспомнить недавние события в Берлине, то грузовик же был остановлен в результате автоматического срабатывания тормозной системы, запущенной бортовым компьютером. Установленная в нем тормозная система с помощью подключенной видеокамеры и специальных сенсоров распознает препятствия на пути грузовика и автоматически включает тормоза, если водитель в течение одной секунды не реагирует на предупреждающие сигналы.

Существуют также посты с рамками рентгеновского сканирования, которые позволяют обнаруживать запрещенные предметы не только в кузове или багажнике автомобиля, но и в скрытых полостях. В настоящее время тестируются системы радиационного контроля на дорогах.

— Как в обнаружении террористов могут помочь системы навигации — ГЛОНАСС или GPS?

— Технически любое транспортное средство с бортовыми системами навигации можно отследить, что, возможно, облегчит ведение оперативно-разыскной деятельности. Конечно, это может помочь определить нахождение человека в определенный момент времени.

Например, датчик, установленный на автомобиле, скажет, где транспортное средство находилось в тот или иной момент времени. Это аналогично анализу данных о нахождении сотового телефона, но только более точное.

Например, возможна ситуация, когда на улице произошло преступление, а видеокамеры в том месте установлены не были. Тогда спецслужбы могут найти по данным ЭРА-ГЛОНАСС автомобиль, который в это время был на этой улице. При наличии видеорегистратора в салоне автомобиля можно получить видео с этого места в примерный промежуток времени, установить лица и автотранспорт, который там находился, и задержать преступников. Такой способ, к примеру, был использован при поисках убийц Немцова.

Сегодня мы видим коммерческое применение технологий розыска блокирования угнанных автомобилей. Естественно, что лет через сорок все произведенные автомобили можно будет заблокировать дистанционно, помешав злоумышленнику скрыться с места преступления или не дав ему врезаться в толпу.

Сейчас спецслужбы обладают очень широким арсеналом технических средств для поимки преступников и предотвращения преступлений. Но технические средства являются лишь помощником профессиональному сотруднику. В конечном счете решение принимает только человек.

https://www.gazeta.ru/tech/2017/04/12/10623221/how_to_find_a_criminal.shtml

Во вторник в российскую Госдуму был внесен (и в среду отозван) законопроект, расширяющий полномочия российской полиции. Он предполагал разрешить полицейским, в крайних случаях, применять огнестрельное оружие при скоплении людей. А как обстоят дела в Великобритании? Могут ли британские полицейские применять оружие в случае, например, беспорядков?

Если речь идет об огнестрельном оружии, то инцидент переходит из категории охраны правопорядка на массовом мероприятии («public order») в категорию вооруженного противостояния («firearms»). Но это отдельный разговор и для этого нужно, чтобы в толпе были люди с огнестрельным оружием, стреляющие по полицейским.

• Чем вооружен спецназ полиции Лондона

Применение силы полицией зависит от того как себя ведет масса людей, вышедшая из-под контроля: будь это просто демонстрация протеста или толпа футбольных хулиганов, или же массовые беспорядки, когда полицию забрасывают камнями, кирпичами и «коктейлями Молотова».

В других странах стражи порядка часто «превентивно» разгоняют толпы, особенно если властям не нравится заявленная цель собрания: часто применяются резиновые пули, слезоточивый газ, светошумовые гранаты, водометы и даже — в некоторых странах — огнестрельное оружие.

В Британии, наоборот, учат полицейских по возможности использовать минимальную силу, чтобы обезвредить инцидент и успокоить разбушевавшуюся толпу.

Щиты и дубинки, собаки и лошади

«С практической точки зрения, у британских полицейских довольно-таки узкий выбор средств: это ряды полицейских при щитах и с резиновыми дубинками. Правда, как правило прибегать к более серьезной силе не приходится», — говорит Джеймс Спенсли, специалист по полицейской тактике и директор компании Prime Media Safety.

«Если этот подход не сработает, можно подняться на следующую «ступень по шкале возможностей» и применить конную полицию. Она поможет удержать людей в определенной зоне или медленно вытеснять их в нужном направлении («пассивный нажим»), или сразу разгонять лошадьми («активный нажим»)», — добавляет Спенсли.

Правообладатель иллюстрацииPETER MACDIARMID/GETTY IMAGES

Крайнее средство, к которому британские полицейские когда-либо обращались для контроля толпы (если не считать Северную Ирландию): это специально натренированные полицейские собаки.

В конце концов, что использовать и как — решать полицейскому начальнику.

Теоретически, у британских полицейских есть и другие спецсредства: слезоточивый газ в виде аэрозоля и геля, пластиковые пули, тазеры.

Но если у участников беспорядков есть смертоносное оружие, то будут вызваны специальные вооруженные подразделения (в Лондоне они называются SC&O19), хотя британские полицейские, как правило, не носят огнестрельного оружия.

Где предел?

Во время инцидентов с вышедшей из-под контроля толпой полицейские на основной территории Британии, т.е. в Англии, Уэльсе и Шотландии, такое оружие никогда не применяли и ограничивались, в крайних случаях, использованием специально натренированных собак.

«Добро» на применение пластиковых пуль полицейским давали, хотя и в ничтожном количестве случаев. Примечательно, что в каждом из них, полицейские так или иначе отказывались от их применения и находили другой выход.

Так, кстати, было во время беспорядков, вспыхнувших в разных британских городах в 2011 году: это был, пожалуй, самый серьезный массовый инцидент, с которым британским полицейским пришлось столкнуться в современной истории страны.

Правообладатель иллюстрацииDAN ISTITENE/GETTY IMAGES

«Проблема в том, что если полиция решит применять такой уровень силы как, скажем, пластиковые пули, то закроет себе путь к отступлению. А что если это не сработает? Что дальше? Если в других странах применяют огнестрельное оружие и это не срабатывает — что тогда? Где предел? Так что главное, всегда, это быстро восстановить порядок и всячески избегать конфликта», — объясняет Русской службе Би-би-си Джеймс Спенсли.

Во время беспорядков 2011 года, в некоторых районах Лондона наблюдалось мародерство, но поскольку стражей порядка было относительно мало, полицейские решили не бросать силы на разгон мародеров повсюду, а просто занялись сбором доказательств, чтобы привлечь преступников к ответственности позже.

Согласие публики

«Тогда возник большой вопрос: должны ли были полицейские жестко отреагировать на небольшое число инцидентов с мародерством и разрушить исторически сложившуюся практику мирного поддержания общественного порядка? Они решили, что не стоит рисковать — это вопрос местной культуры охраны правопорядка», — говорит Спенсли.

Но в Северной Ирландии отношения местного населения с полицией сложились иначе. Из-за вооруженных конфликтов в этой части королевства, часто применялась — и до сих пор применяется при необходимости — «дистанционная тактика»: это водометы, слезоточивый газ или пластиковые пули, вдобавок к обычными полицейским, вооруженным щитами и дубинками.

Правообладатель иллюстрацииPETER MUHLY/AFP/GETTY IMAGES

В целом британцы относятся к стражам порядка с уважением и доверием. Это отношение строилось многие десятилетия, и полицейские хорошо это знают.

Они понимают, что применение чрезмерной силы против населения уже вечером будет в заголовках новостей телеканалов, а на следующий день — на первых страницах всех газет, и репутации полиции будет нанесен серьезный урон.

Ведь в Британии работа полиции опирается на согласие публики (то, что по-английски называется «policing by consent»), и непродуманное применение чрезмерной силы может разрушить это доверие в одночасье.

http://www.bbc.com/russian/features-39580805

США: требуются добровольцы для наблюдения за смертной казнью

Гарет Эванс,Корреспондент Би-би-си, Вашингтон

Правообладатель иллюстрацииTERESA CLARK, FACEBOOK

Тереза Кларк трижды была свидетелем казни незнакомых ей людей. В первый раз она ухватилась было за руку мужа, но впоследствии перестала переживать по поводу наблюдаемого.

Эта семейная пара из городка Уэйнсборо в штате Вирджиния добровольно вызывается присутствовать при приведении в исполнение смертных приговоров. Правда, наблюдать первую казнь муж Терезы, 63-летний Ларри, отправился в одиночку.

«Ему было очень любопытно, Я отвезла его, а потом засыпала вопросами, — рассказывает Тереза. — И он сказал мне: ты должна это увидеть».

И она увидела. В 1998 году супруги отправились на свое первое совместное наблюдение за казнью — приводился в исполнение приговор Дугласу Бьюкенену, получившему высшую меру наказания за убийство отца, мачехи и двух сводных братьев.

• Amnesty: число смертных казней в мире упало на треть
• «Левада-центр»: почти половина россиян поддерживает смертную казнь
• Смертная казнь в мире: встречные тенденции

Подобные Терезе и Ларри Кларкам свидетели — юридическая необходимость. В штате Вирджиния, как и в некоторых других американских штатах, где существует смертная казнь, по закону требуется, чтобы на церемонии присутствовали свидетели — люди, не имеющие отношения к преступлению.

«Добровольцы исполняют роль понятых и при отсутствии обычной публики наблюдают за приведением приговоров в исполнение, — рассказывает Роберт Данэм, исполнительный директор Информационного центра по смертным казням. — Этого требует правило публичности подобных процедур».

В вечер казни тюремный автобус отвез Терезу, Ларри и других добровольцев в местное исправительное учреждение Гринсвилл. Пообщавшись с журналистами в кафетерии, они затем отправились в специальную небольшую комнату.

В ярко освещенном помещении было большое смотровое окно. Шторки раскрылись, и наблюдающие увидели каталку. Затем появился Бьюкенен.

Когда ему предложили произнести последнее слово, он ответил: «Давайте уже, поехали. Я готов».

Как рассказывает Тереза, в момент казни заключенные смотрят прямо на комнату для наблюдателей, и стоит полная тишина.

Правообладатель иллюстрацииGETTY IMAGES

«Очень странное ощущение, когда на тебя смотрит человек, который вот-вот умрет», — говорит она.

После приведения приговора в исполнение врач признает заключенного мертвым, и шторки задвигаются. Добровольцев благодарят за оказанную услугу и отправляют по домам.

Эта практика недавно наделала много шуму, когда директор службы исправительных заведений штата Арканзас Уэнди Келли стала зазывать добровольцев во время собрания одной из местных общин, рассказав, что в штате запланированы восемь казней в течение 11 дней, но очень трудно найти достаточное количество свидетелей.

По законам штата, за казнью должны наблюдать не менее шести «уважаемых граждан», они обязаны «засвидетельствовать тот факт, что приговор приведен в исполнение в соответствии с законом».

Ее пиаровский ход сработал: в Арканзасе выстроилась очередь желающих.

39-летняя Бет Виел из Джэксонвилла в Арканзасе написала письмо Келли: «Просьба расценивать это письмо как мою формальную просьбу стать добровольным свидетелем восьми предстоящих казней. Я с радостью готова помочь семьям жертв увидеть ПРАВОСУДИЕ в действии».

Правообладатель иллюстрацииMURDERPEDIA

77-летний Фрэнк Виланд живет и работает в Линчберге, штат Вирджиния. Он вызвался добровольцем наблюдать за четырьми казнями. Он утверждает, что хочет таким образом оказать поддержку правосудию.

В последний раз Виланд присутствовал во время смертной казни в 2006 году, когда приговоренный Брэндон Хедрик предпочел электрический стул смертельной инъекции.

«Этот парень жил неподалеку от меня, и я знаком с некоторыми людьми, знавшими его. Они рассказывали, что он боялся уколов», — со смешком рассказывает Виланд.

Он смотрел, как Хедрика пристегивают ремнями к креслу, как смотритель кладет ему на голову губку, чтобы легче проходил разряд тока. «И следующее, что случилось, было — бум!» — рассказывает он.

«Я смотрел на его руки на подлокотниках кресла и сказал себе, что он наверняка стиснет их. Но этого не произошло. А звук был, как будто удар. Он не бился в конвульсиях, ничего подобного. Если бы у меня был такой выбор, я бы тоже выбрал электрическое кресло».

«Единственное, что хоть как-то указывало на то, что с ним происходит, был небольшой дымок, исходивший от его ног».

Правообладатель иллюстрацииAFP

И все же подобный опыт наблюдения оставляет серьезное впечатление.

«Я вновь и вновь проигрывал все это перед глазами, — говорит Виланд. — Не знаю, почему. Не мог удержаться».

Тереза Кларк рассказывает, что было с ней на следующий день после того, как она увидела первую в своей жизни смертную казнь: «Я сидела в машине во время красного сигнала светофора и смотрела в зеркало заднего вида. И клянусь, я увидела человека, которого только что на моих глазах казнили!»

«Эта картина на всю жизнь остается в твоей голове.» Тем не менее Тереза настаивает: «Если бы сейчас меня позвали, я бы опять пошла».

«Мне тогда пришло на ум — я и сейчас так считаю — эти люди знают, что вот-вот умрут. А те, кого они убили, не знали. У этих все же есть возможность попрощаться, сказать последнее слово. Я им нисколько не сочувствую».

http://www.bbc.com/russian/features-39570555

Суд в жизни россиянина

Российские медиа создают весьма противоречивый образ судьи. Они предстают в телевизионных шоу как солидные мужчины, которые оригинально и увлекательно разрешают сложные споры, громко стучат по столу специальным молотком. Но в репортажах из залов заседаний по громким делам это люди, которые в переполненном зале устало и неразборчиво что-то бубнят, а молотка нигде не видно.

При этом судебная система — это важнейшая часть нашей жизни. Треть взрослого населения утверждает, что так или иначе сталкивалась с судом. Гораздо большее количество людей сталкивалось с ним, не замечая этого: с карточки списали штраф, пришло письмо о взыскании налогов — все это, как правило, судебные решения. Поэтому так важно понимать, как устроена эта система.

Судебная вертикаль

Суды общей юрисдикции (те, что разбирают дела граждан, а не организаций) состоят из четырех уровней. В 2016 году они пропустили через себя 29,7 миллионов дел и материалов.

Первый уровень — мировые судьи. Они рассматривают в первой инстанции уголовные дела о нетяжких преступлениях, гражданские дела, в которых сумма спора не превышает 50 тысяч рублей, и большую часть дел об административных правонарушениях. На них приходится почти две трети дел и материалов.

Второй уровень — районные суды. На них в первой инстанции приходится оставшаяся треть дел и материалов. Они являются апелляционной инстанцией для мировых судей.

Третий уровень образуют суды субъектов федерации (областные, краевые, верховные суды республик), рассматривающие в первой инстанции дела о самых тяжких преступлениях и отдельные нетипичные гражданско-правовые споры. Они являются апелляционной инстанцией для районных судов.

Четвертый уровень — Верховный суд.

Шаблон для штрафов и недоимок

Если мы посмотрим на судебную статистику, то нас шокирует количество дел. За год суды общей юрисдикции и мировые судьи (те, что имеют дело с гражданами, а не с предприятиями) рассматривают в первой инстанции почти 30 миллионов дел и материалов (материал — это, например, решение о взятии под стражу или об условно-досрочном освобождении). То есть принимают 30 миллионов содержательных решений. А судей в этих судах менее 30 тысяч. Получается более тысячи дел в год или четыре-пять дел на рабочий день на одного судью. Можно ли тут успеть назначить по каждому делу заседание, известить стороны, разъяснить сторонам их права, подготовить и написать решение, огласить его? И на то, чтобы вникнуть в рассматриваемый спор, неплохо бы потратить какое-то время. А ведь судья еще болеет, уходит в отпуск, ездит на курсы повышения квалификации. Получается, что на самом деле остается еще меньше времени на одно дело. Самая серьезная нагрузка у мировых судей – они в 2016 году рассмотрели 19,8 миллионов дел и материалов (здесь и далее расчеты на данных Судебного департамента при Верховном суде), а самих судей лишь семь с половиной тысяч. Минимум 11 решений в рабочий день, менее 45 минут на одно решение. Как такое возможно?

СУДЬИ ФАКТИЧЕСКИ ШТАМПУЮТ ПОЛОВИНУ  ГРАЖДАНСКИХ И ПОЛОВИНУ АДМИНИСТРАТИВНЫХ ДЕЛ

Разгадка довольно проста. Российские суды рассматривают огромное количество дел, которые по сути своей не содержат спора. Например, семь миллионов дел — это иски и заявления о взыскании налоговых и пенсионных недоимок и долгов по квартплате (почти все эти дела рассматриваются в мировых судах). Как это выглядит? В суд приходит сотрудник соответствующей организации — налоговой инспекции или сервисной службы — с пачкой бумаг. Разумеется, в подавляющем большинстве случаев вторая сторона не является. И вот судья с помощником, секретарем и представителем истца (заявителя) сидят и превращают заявления в решения (точнее — в судебные приказы, это такая упрощенная форма судебного решения). Грамотный представитель сразу приносит на флэшке все данные, которые можно быстро перенести в текст шаблонного решения.

Кроме налоговых, пенсионных и коммунальных «споров» есть еще два с половиной миллиона абсолютно шаблонных дел. Получается, из гражданских дел половину судьи фактически штампуют (девять с половиной миллионов из 18,3 миллионов). То же самое происходит с половиной дел об административных правонарушениях (3,2 миллиона из 6,4 миллионов). Тот, кого обвиняют в совершении административного правонарушения, не является, и судья, опираясь на документы, выносит решение о штрафе.

Судебное решение дает всем нашим заявителям возможность обратиться в службу судебных приставов или в банк, чтобы взыскать штраф, налоговую недоимку или долг по квартплате.

Шаблон для уголовных дел

Но может быть, уголовные дела рассматриваются иначе? Нет, тут все еще шаблоннее: 67% дел идут в так называемом «особом порядке» — подсудимый признает свою вину и просит не проводить судебное следствие (0,6 миллиона из 0,9 миллиона). Судья, по сути, просто провозглашает приговор, воспроизводящий обвинительное заключение с флэшки следователя, и все заканчивается.

В целом уголовных дел в России немного. Полиция регистрирует около двух миллионов преступлений (что на душу населения в три раза меньше, чем, например, в Германии). Потом в половине случаев находят преступника, и дело направляется в суд. Более чем в 90% случаев подсудимый признает свою вину. Относительно небольшой поток уголовных дел позволяет следователям отбирать те, в которых признание будет получить относительно несложно. Как правило, обвиняемыми оказываются безработные (60%) или люди, занимающиеся ручным трудом (еще 20%). Денег на адвоката у них обычно нет, и, по сути, защитника им назначает следователь. Конечно же, не такого, который удобен подозреваемому, а такого, который удобен стороне обвинения.

МОЖЕТ БЫТЬ, УГОЛОВНЫЕ ДЕЛА РАССМАТРИВАЮТСЯ ИНАЧЕ? НЕТ, ТУТ ВСЕ ЕЩЕ ШАБЛОННЕЕ: 67%  ДЕЛ ИДУТ В ТАК НАЗЫВАЕМОМ «ОСОБОМ ПОРЯДКЕ»

На всем пути от признания обвиняемым (это делает следователь) до обвинительного приговора суда (или его аналога — постановления о прекращении дела по нереабилитирующим основаниям — на основании, например, примирения с потерпевшим) система «выбраковывает» около 1% обвиняемых. То есть в 99% случаев следователь или дознаватель, уже предъявляя обвинение, точно знает, что человек получит обвинительный приговор.

С чем в результате имеет дело суд? С типовым, простым делом (на работу со сложными у следователей тоже нет времени), которое построено по привычной схеме, и по которому обвиняемый признал свою вину. Скорее всего, если такая возможность есть, обвиняемый, как уже было сказано, сам попросил не проводить судебное следствие. В результате судья фактически вынужден работать в режиме формального контролера и штамповщика.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ Братская жизньСветлана Рейтер поговорила с бывшими заключенными колонии №5, в которой отбывает свой срок Олег Навальный, о местных нравах и обычаях

Cудьи, работающие по уголовным делам, менее загружены, но и они постоянно перерабатывают, а дикий поток гражданских дел не дает возможности выделить дополнительных судей на рассмотрение уголовных. Эта перегрузка подталкивает к тому, чтобы «не выпендриваться»: взять обвинительное заключение (подготовленное профессионалом-следователем и проверенное профессионалом-прокурором) и быстро на его базе изготовить решение. Пробубнить его скороговоркой, как требует закон. И все — следующий. Иначе может возникнуть затор.

Конечно, встречаются и дела, в которых подсудимый не признал вину и пригласил сильного адвоката. Такие дела рассматриваются в суде подробно и тщательно. Но их очень немного. В некоторых судах есть даже отдельный судья, который неформально специализируется на подобных «сложных» случаях, пока остальные заняты на конвейере.

Остановить судебный конвейер

«Проверили оформление документов, подставили в шаблон новые данные, изготовили решение, подписали»… Эта постоянная практика убивает в судье собственно арбитра, человека, суть работы которого — применять закон к конкретному случаю, во многом компенсировать несовершенство этого закона. Если бы закон был абсолютно прозрачен и понятен, то суды были бы не нужны — все бы понимали, как по закону, и действовали в соответствии с ним. Но таких законов не бывает нигде и никогда. Суть юридической работы — разобраться в том, какая норма закона и как приложима в конкретном случае. Это может сделать только человек. И отличие судьи от прочих юристов в том, что именно его трактовка становится основанием для последующих действий в отношении людей или их имущества — кто-то отправляется в тюрьму, с чьего-то банковского счета списывают штраф, кто-то вступает в права наследования.

В нашей же системе судья завален заявлениями, с которыми справился бы не то что компьютер — карманный калькулятор из прошлого века. И это накладывает отпечаток на всю судейскую работу. Конечно, в судебной системе работают тысячи добросовестных судей, которые стараются в сложных случаях вникнуть и в само дело, и в законодательство, и в сложившуюся судебную практику. Но привычка, общий формат работы заставляют уделять гораздо больше внимания формальной стороне вопроса, судить «по бумагам», стараться сводить дела к готовым шаблонам. Это ключевой порок нашей судебной системы.

В НАШЕЙ ЖЕ СИСТЕМЕ СУДЬЯ ЗАВАЛЕН ЗАЯВЛЕНИЯМИ, С КОТОРЫМИ СПРАВИЛСЯ БЫ НЕ ТО ЧТО КОМПЬЮТЕР — КАРМАННЫЙ КАЛЬКУЛЯТОР ИЗ ПРОШЛОГО ВЕКА

Если предположить, что рано или поздно нас ждет судебная реформа, то начинаться она должна не с перевоспитания судей, а вот с простого — их надо разгрузить. Судья, которому придется работать не 10-12 часов, как сегодня, а обычные восемь, будет внимательнее относиться к рассматриваемым делам. Судейский корпус не состоит из страшных людей, которые хотят зла. В подавляющем большинстве это добросовестные специалисты. Нужно для начала дать им возможность проявлять свою добросовестность. И потом уже можно будет думать о других реформах.

В качестве первого шага можно было бы исправить очевидную нелепость. Расходы на ведение налогового дела на всех стадиях — в налоговой инспекции, в суде, в службе судебных приставов — составляют порядка 10 тысяч рублей. Часто эта сумма превышает доход, который в результате получает государство. Если налоговые дела, в которых взыскиваемая сумма меньше 10 тысяч рублей, перестанут попадать в суд, то только это даст снижение судейской нагрузки почти на 10%.

Зачем все это судьям

Зачем же люди в такой ситуации идут в судьи? Ведь они понимают, что им предстоит сидеть и по 10-12 часов в день писать стандартные решения по типовым делам. А когда перед ними окажется интересное в профессиональном смысле дело, у них, скорее всего, не будет времени и сил на то, чтобы вникнуть в него, получить профессиональное удовольствие от творческой работы, которой когда-то считалась судейская деятельность. Зачем же они выбирают этот карьерный путь?

Во-первых, важно представить себе, какие у потенциального кандидата в судьи есть альтернативы, а для этого — рутину юридической работы в России. Бюрократизация управленческого аппарата и фетишизация документов сделала ее, по сути, работой внимательного клерка. Следователь, юрист на предприятии, занимающий работой с договорами, чиновник — от всех них требуется усидчивость, внимательность, аккуратность, но не то чтобы эта работа открывала простор для творчества. То есть все остальные варианты юридической карьеры, если не брать в расчет Москву, Петербург и еще пару крупных городов — это примерно такие же бюрократические должности с редкими вкраплениями интересной работы.

Во-вторых, судьи в России, и это, пожалуй, главное достижение судебной реформы первой половины 2000-х, очень неплохо зарабатывают. Статистика и интервью с судьями, которые проводил Институт проблем правоприменения, говорят, что рядовой судья получает с премиями и надбавками 60-90 тысяч рублей — в подавляющем большинстве регионов, особенно за пределами региональных столиц, это очень приличные деньги. Столько же смог бы получать тот же специалист, поднявшись до уровня начальника правового управления мэрии, заместителя прокурора или, скажем, главного юриста довольно крупного предприятия.

В-третьих, наконец, судьям после двадцати лет конвейера положено так называемое «пожизненное содержание». Это сумма, равная средней зарплате судьи по региону. То есть эдакая гигантская по российским меркам пенсия. Есть и другие льготы, но пожизненное содержание — самая главная.

Все это вместе приводит в судейское кресло квалифицированных юристов, которые готовы к большому валу рутинной работы и ориентированы на то, чтобы спокойно доработать до пенсии. Здесь есть и свои положительные стороны — это действительно, как правило, лучшие специалисты, которых можно нанять в конкретном райцентре или небольшом городе. Но с другой стороны, это люди, которые далеко не всегда могут и готовы брать на себя творческую и сложную работу судьи — применять закон там, где есть простор для его толкования.

https://takiedela.ru/2017/04/takaya-rossiya-sudy/

Внезапное появление большого количества молодых (и очень молодых) людей на акциях протеста 26 марта породило новую волну интереса к youth studies разного рода — от популярного жанра «мне рассказал один знакомый» или «а вот я давеча проходил мимо школы» до излюбленного орудия философствующего дурака — исторических параллелей (пока в чести 1968 год, но и вспомнившие хунвейбинов постепенно подтягиваются).

Прежде всего хотелось бы предостеречь от того, чтобы рассматривать протест 26 марта как некий «крестовый поход детей». Это явно не был выход на улицу школьников или студенческий бунт, как в Европе 1968 года. К сожалению, у нас нет никаких внятных данных даже о числе протестовавших, не говоря уж об их возрастном и социальном составе. Но судя по свидетельствам (фотографиям, видео, составе задержанных), которые мы имеем, это был в целом взрослый протест, в котором присутствовала значительная молодежная компонента. Она очень сильно привлекает внимание именно потому, что раньше этих людей не было на протестных акциях — или не было в таких количествах. Традиционно молодые люди мало ходят на митинги и совсем не ходят голосовать. Молодежь — это отсутствующая социологическая страта в нашем политическом процессе.

МОЛОДЕЖЬ — ЭТО ОТСУТСТВУЮЩАЯ СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ СТРАТА В НАШЕМ ПОЛИТИЧЕСКОМ ПРОЦЕССЕ

Что мы на самом деле знаем о наших соотечественниках моложе 25 лет? Прежде всего то, что их немного. Посмотрите на демографическую пирамиду России-2016. Ниже возрастной страты 25-29 лет виден провал — это относительно малочисленное поколение, рожденное в первую половину 90-х. Следующая страта 15-19 еще меньше — продолжение низкой рождаемости второй половины 90-х — начала 2000-х. Начиная с 2002 года рождаемость постепенно растет, и в основании нашей пирамиды мы видим два приличного размера кирпичика — тех, кому сейчас 10 лет и меньше. Но их участие в политическом процессе еще впереди.

Медианный возраст гражданина России — 39 лет (а в 1917 году средний возраст жителя Петрограда был 19 лет). Мы достаточно пожилое и стареющее общество, с преобладанием женщин в каждой следующей по возрасту страте (это объясняется разницей в средней ожидаемой продолжительности жизни между полами — мужчины рано умирают, ярко выраженное гендерное неравенство начинается после 55 лет). Тем не менее, демографическая картина влияет на политические процессы, но не полностью определяет их (иначе страны с похожими пирамидами вели бы себя одинаково, но ничего подобного не происходит). Для стимуляции перемен не нужно ангажировать «большинство», которого с точки зрения политической вообще не существует (субъектностью и бытием в пространстве политического обладает не индивидуум, а структура, организация) — необходимо активное меньшинство, готовое на действие.

ДЛЯ СТИМУЛЯЦИИ ПЕРЕМЕН НЕ НУЖНО АНГАЖИРОВАТЬ «БОЛЬШИНСТВО» — НЕОБХОДИМО АКТИВНОЕ МЕНЬШИНСТВО, ГОТОВОЕ НА ДЕЙСТВИЕ

Не углубляясь сейчас в вопрос, действительно ли молодежь станет таким драйвером протестной активности, заметим лишь, что любое участие молодых и очень молодых людей в политической акции повышает ее ценность медийную и публичную (наша культура рассматривает «молодое» как «хорошее» и «перспективное») и до определенной степени связывает руки репрессивному аппарату, поскольку «воевать с детьми» социально непрестижно и политически невыгодно.

Большинство исследований «поколения Z» делаются с маркетинговыми целями — чтобы понять, как продавать этим людям товары и услуги. Но политическую составляющую из них тоже можно извлечь. Недавнее исследование компании VALIDATA было проведено по заказу Сбербанка и ставило целью определить общие черты россиян от восьми до 25 лет методами фокус-групп, анализа социальных сетей и экспертных опросов. Аналогичное исследование было недавно опубликовано и американской компанией Sparks&Honey. Исследовательская группа «Мониторинг актуального фольклора» РАНХиГС изучает сетевое поведение молодежи и подростков и проводит интервью на протестных акциях.

Полученные данные и по отдельности, и в сравнении в высшей степени поучительны. Из того, что удалось выяснить о российской молодежи, политически значимы несколько факторов: их хорошие (и высоко ценимые) социальные навыки, стремление к совместному действию и похвале, высокий статус нравственных ценностей («честности», «справедливости»), стремление к самовыражению и самореализации («быть собой», «сделать правильный выбор»), отсутствие конфликта поколений и теплые, доверительные отношения с родителями. При этом и дети, и родители считают окружающую действительность хаотичной и мало предсказуемой и не верят в долгосрочное планирование. У детей это выражается в отсутствии стремления к постоянной «на всю жизнь» профессии, у родителей — в нежелании активно влиять на выбор детей, потому что они сами «не знают, как надо». И для детей, и для родителей семья — это первая ценность, создание семьи рассматривается как жизненный успех, более важный, чем построение карьеры или зарабатывание денег.

Что из этого следует? Отсутствие межпоколенческого напряжения — интересная особенность нового времени. Люди, которым сейчас 35 и больше, гораздо чаще имеют плохие отношения с родителями и находятся с ними в остром или вялотекущем конфликте. Если нынешняя молодежь и выходит на улицу, то выходит она не «против старших», а за них — дети и родители разделяют ценности обобщенно понимаемой «справедливости» (эта базовая русская добродетель иногда обозначает честность, иногда — равенство, а иногда — возмездие). Их возмущает одна и та же несправедливость, но реагируют они на нее по-разному — дети более активно, родители более пассивно.

НЫНЕШНЯЯ МОЛОДЕЖЬ ВЫХОДИТ НА УЛИЦУ НЕ «ПРОТИВ СТАРШИХ», А ЗА НИХ — ДЕТИ И РОДИТЕЛИ РАЗДЕЛЯЮТ ЦЕННОСТИ ОБОБЩЕННО ПОНИМАЕМОЙ «СПРАВЕДЛИВОСТИ»

Судя по тому, как высока ценность детей для родителей, они будут бояться за них, но не осуждать их и не отдавать на растерзание государственной машине. Обратите внимание, что популяризироваться будут именно единичные противоположные случаи (как было с историей Варвары Карауловой, которую, насколько можно понять, по правовой неграмотности сдал спецслужбам собственный отец): туманные высказывания типа: «Мы его ничему такому не учили» будут интерпретироваться СМИ как «родители отрекаются от своего ребенка». Это вписывается в общую картину «народа-гитлера», которая как навязывается всеми силами государственной пропаганды (поскольку воображаемое народное варварство есть лучшее оправдание для ограничения гражданских прав), так и добровольно распространяется социальными медиа, ибо «ужасы нашего городка» — это кликбейт, и ничто так хорошо не продается в России, как русофобия.

С точки зрения политической очевидно, что молодые люди нуждаются в образе будущего, во внятных перспективах, в правилах игры, которые они воспримут как справедливые, и в социальных лифтах.

Они их сейчас не только не видят, об этом с ними даже никто не говорит. Они слышат вокруг себя бесконечное обсуждение различных сортов вчерашнего дня — советского, досоветского, 90-х, ранних путинских — и сравнительных достоинств разных покойников — Сталина, Брежнева, Грозного, Николая II. Легко представить, насколько молодого человека должно от этого тошнить (зато самые живые и остроумные исторические ресурсы в социальных сетях — Страдающее Средневековье и Личка императора — созданы студентами!)

25-летние и моложе — люди, выросшие и живущие в сети. Они не то чтобы не смотрят ТВ — они смотрят его иначе. Смотрят отдельные программы, находя их в YouTube. Для развлечения используют YouTube, для новостей и общения — социальные сети. Соответственно, ТВ-пропаганда идет мимо них. Даже если они слушают, они не понимают того, что им говорят, потому что весь строй нашей пропаганды рассчитан на советского человека. Целью ее является активация советских центров в мозгу. А если у вас нет этих центров в мозгу, если вам их не имплантировали при рождении, то это все будет проходить мимо вашей головы.

ВЕСЬ СТРОЙ НАШЕЙ ПРОПАГАНДЫ РАССЧИТАН НА СОВЕТСКОГО ЧЕЛОВЕКА, А ЕСЛИ У ВАС НЕТ ЭТИХ ЦЕНТРОВ В МОЗГУ, ТО ЭТО ВСЕ БУДЕТ ПРОХОДИТЬ МИМО ВАШЕЙ ГОЛОВЫ

Еще одна недооцененная добродетель, объединяющая условное поколение детей и родителей — то, что при более здоровом политическом режиме можно было бы назвать законопослушностью, а в «политическом режиме курильщика» становится протестным инструментом. Это стремление соблюдать правила и желание, чтобы их соблюдали другие.

Обратите внимание, что ни протесты 2011-12 годов, ни события 26 марта 2017 года не были в полном смысле «стихийным выходом людей на улицу». Это всегда были акции с организаторами и повесткой, с попытками — успешными или безуспешными — получить разрешение, и без проявлений агрессии. Это не бунты и даже не протесты против существующего порядка вещей в целом — бывает протест типа «долой» и «аристократов на фонарь», но это не наш случай (по крайней мере, пока). Происходящее у нас описывается термином «легалистский протест», то есть протест в рамках закона, методами закона и против нарушения закона — выборных фальсификаций или коррупции. Люди требуют соблюдения закона, и, видимо, это ощущение дает им чувство собственной правоты, которое позволяет пренебрегать высокими рисками протеста.

ЕСЛИ МОЛОДЫЕ ЛЮДИ ОСОЗНАЮТ СЕБЯ НЕ МАРГИНАЛАМИ И ОТЩЕПЕНЦАМИ, А ЧАСТЬЮ СЕТИ, ТО БУДУТ ПРОДОЛЖАТЬ СВОЮ СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКУЮ АКТИВНОСТЬ

Для людей моложе 25 крайне важно социальное взаимодействие и ощущение своей связи с другими людьми. Это поколение преодоленной советской социальной атомизации. Следовательно, на их последующее политическое поведение будет влиять то, почувствуют ли они связь с другими людьми и их поддержку (вспомним ожидание «похвалы за каждое действие») или одиночество и брошенность. Всех нас пугает разъединенность, но молодым людям особенно важно не ощущать себя изгоями. Есть вероятность, что, если они осознают себя не маргиналами и отщепенцами, а частью сети, то будут продолжать свою социально-политическую активность — тем более, что, по имеющимся данным, у значительной части молодого поколения есть опыт волонтерской и благотворительной работы. По этому параметру видно сходство американского Gen Z и молодых россиян. А нравственно значимая совместная деятельность — лучшее лекарство от страха.

https://takiedela.ru/2017/03/demografiya-protesta/