Екатерина Трифонова
Корреспондент отдела политики «Независимой газеты»

Влияние массмедиа, культуры и воспитания на уровень насилия в обществе сильно преувеличено, считает когнитивный психолог Стивен Пинкер. По его мнению, вместо того чтобы искать, кто учит детей агрессии, лучше попытаться понять, как человек с детства учится свою агрессию сдерживать. Издательство «Альпина нон-фикшн» к ярмарке non/fiction19 выпустило его книгу «Чистый лист. Природа человека. Кто и почему отказывается признавать ее сегодня», в которой ученый объясняет, почему врожденный характер некоторых человеческих свойств стали отрицать и чем это может навредить. «Теории и практики» публикуют отрывок.

«Чистый лист: Природа человека. Кто и почему отказывается признавать ее сегодня

Раньше считалось, что современные охотники-собиратели, позволяющие нам составить впечатление о жизни в доисторических обществах, участвуют исключительно в ритуальных стычках, которые прекращаются, как только падет первый воин. Сегодня стало известно, что они убивали друг друга в таких масштабах, в сравнении с которыми ужасы наших мировых войн меркнут. Археологические данные тоже не дают повода для оптимизма. Похороненные в земле и спрятанные в пещерах, лежат молчаливые свидетели кровавой доисторической эпохи, растянувшейся на сотни тысяч лет. В раскопках находят скелеты со следами скальпирования, с повреждениями от топора и с застрявшими стрелами; томагавки и булавы, бесполезные на охоте, созданные специально для убийств; фортификационные сооружения, такие как частоколы из заостренных палок. Наскальные рисунки на разных континентах изображают людей, стреляющих друг в друга из луков, метающих копья или бумеранги, и людей, поверженных этим оружием. Десятилетиями «антропологи мирного толка» отрицали, что какая-либо группа людей когда-либо практиковала каннибализм, но свидетельства обратного накапливались, а недавно была найдена и неопровержимая улика. В раскопках стоянки 850-летней давности на юго-западе Америки археологи обнаружили человеческие кости, которые были разрублены точно так же, как кости животных, употребляемых в пищу. Найдены следы человеческого миоглобина (мышечного белка) на черепках керамической посуды и — о да! — в окаменевших человеческих экскрементах. Представители Homo antecessor, родственника общего предка неандертальца и современного человека, тоже резали и убивали друг друга, так что насилие и каннибализм можно проследить на протяжении как минимум 800 000 лет.

Война — это лишь один из способов убийства человека человеком. В большинстве регионов мира война сводится к насилию меньшего масштаба — к этническим и территориальным конфликтам, кровной мести и обычным убийствам. И несмотря на несомненный прогресс, ничего похожего на мир мы здесь не наблюдаем. Хотя в странах Запада число убийств сократилось за последнее тысячелетие как минимум десятикратно, а то и стократно, в XX веке только в Соединенных Штатах от рук убийц погибло около миллиона человек, и для американца вероятность в течение жизни стать жертвой убийства составляет порядка половины процента.

История вменяет нашему виду в вину не только количество убийств, но и их атрибутику. Сотни миллионов христиан украшают свои дома и тела копией приспособления, ставшего орудием немыслимо мучительной смерти людей, которые были помехой для римских политиков. И это лишь один пример бесчисленного разнообразия пыток, изобретенных человеческим умом за тысячелетие, и многие из них достаточно привычно воспринимаются и в нашем лексиконе: распять, четвертовать, содрать кожу, забить камнями, задушить, сжечь заживо, посадить на кол, удавка, виселица. […]

Сокращение насилия в большом и в малом — одна из основных наших нравственных задач. Мы должны использовать все доступные нам интеллектуальные средства, чтобы понять, что же в человеческом разуме и в нашем социальном устройстве заставляет людей убивать и мучить друг друга. Но, как и в случае других нравственных вопросов, исследованных в этой части книги, попытке выяснить, что происходит, мешает стремление узаконить «правильный» ответ. Что касается насилия, «правильный» ответ состоит в том, что оно никак не связано с человеческой природой, это патология, вызванная пагубным влиянием извне. Насилие — поведение, которому нас учит культура, или инфекционное заболевание, распространенное в определенной среде.

Эта гипотеза стала центральной догмой светской веры и постоянно декларируется в публичных проповедях, словно ежедневная молитва или клятва верности. Вспомните резолюцию ЮНЕСКО, предложенную Эшли Монтегю, о том, что биология поддерживает этику «всеобщего братства», или антропологов, считавших, что «ненасилие и мир, вероятно, были нормой для большей части доисторического периода человечества». В 1980-х многие общественно-научные организации одобрили Севильское заявление, в котором говорилось, что утверждать, будто сам мозг человека предполагает насилие или что наш вид прошел отбор по склонности к насилию, «некорректно с научной точки зрения». «Война — это не инстинкт, это изобретение», — писал Ортега-и-Гассет, проводя параллель с другим своим заявлением, что у человека нет природы, есть только история. Недавняя Декларация ООН по искоренению насилия в отношении женщин объявляет, что «насилие — часть исторического процесса, оно неестественно и не предопределено биологически». В сообщении, сделанном в 1999 году Национальным объединенным фондом по предотвращению насилия, утверждается, что «насилие — это выученное поведение».

Еще один признак этого основанного на вере подхода к насилию — твердая уверенность, что конкретные средовые объяснения верны. Постоянно повторяется, что мы знаем причины насилия и знаем, как избавиться от него. Только недостаточная настойчивость мешает нам сделать это. Вспомним слова Линдона Джонсона: «все мы знаем», что условия, в которых расцветает насилие, — это неграмотность, дискриминация, бедность и болезни. Статья, опубликованная в популярном журнале в 1997 году и посвященная насилию, цитирует клинического генетика, вторящего Джонсону:

Мы знаем, что порождает насилие в нашем обществе: бедность, дискриминация, ошибки системы образования. Не гены — причина насилия в обществе, а наша социальная система.

Авторы статьи, историки Бетти и Дэниел Кевлс, соглашаются:

Нам необходимо лучшее образование и питание, нам нужно вмешиваться в дисфункциональные семьи и в жизнь детей, подвергающихся жестокому обращению, вплоть до изъятия их из-под контроля некомпетентных родителей. Но подобные решения будут стоить дорого и вызовут неоднозначную общественную реакцию.

Догма, что насилие — это выученное поведение, заставляет искать причины насилия в конкретных составляющих американской культуры. Член группы по контролю детских игрушек недавно сказал журналисту: «Насилие — выученное поведение. Каждая игрушка учит. Вопрос в том, чему вы хотите научить своих детей». Жестокость на экране — еще один обычный подозреваемый. Как недавно написали два эксперта по охране здоровья:

Реальность такова, что дети учатся ценить и использовать насилие для решения проблем и для того, чтобы справиться с сильными чувствами. Они учатся этому у ролевых моделей в семье и обществе. Они учатся этому у героев, которых мы показываем им по телевидению, в кино и видеоиграх.

Жестокое обращение с детьми, против которого недавно было выдвинуто обвинение в книге Ричарда Родса «Почему они убивают» (Why They Kill), — третья предполагаемая причина. «Трагедия в том, что люди, которые были жертвами насилия, очень часто становятся преступниками сами», — сказал президент Фонда политики уголовного судопроизводства. «Это замкнутый круг, который можно разорвать, однако это потребует определенных расходов. Как общество, мы не вкладывали сюда ресурсов». Обратите внимание, что в этих напыщенных утверждениях («насилие — выученное поведение») звучат скорее уверенность, что это истина («реальность такова»), и обвинение, что нам не хватает настойчивости («мы не вкладываем сюда ресурсы»), чем признание непонимания, как решать эту проблему.

Многие объяснения винят «культуру», воспринимаемую как суперорганизм, который учит, раздает команды и распределяет награды и наказания. […] Когда культура воспринимается как сущность со своими убеждениями и желаниями, убеждения и желания реальных людей не имеют значения. После того как Тимоти Маквей взорвал административное здание в Оклахома-сити в 1995 году, убив 168 человек, журналист Алфи Кон озадачил американцев, которые «разглагольствовали о личной ответственности», приписав ответственность за взрыв американскому индивидуализму: «Пагубное пристрастие к конкуренции — часть культуры этой страны. И в классах, и на спортивных полях нас учат, что другие люди — препятствие для личного успеха». Похожее объяснение возлагало вину за взрыв на американские символы, такие как государственная печать, на которой изображен орел, сжимающий в лапе стрелы, и девизы штатов, в том числе «Живи свободным или умри» (Нью-Гэмпшир) и «Мечом мы устанавливаем мир, но мир под знаменем свободы» (Массачусетс).

Новая популярная теория относит американскую склонность к насилию к опасной и типично американской концепции мужественности, насаждаемой с детства. Социальный психолог Элис Игли объясняет всплеск эпизодов беспорядочной стрельбы в общественных местах так: «Такое поведение было частью мужской роли, как она интерпретировалась в американской культуре, начиная с традиций первых поселенцев». В соответствии с этой теорией, популяризованной бестселлерами вроде книг Дэна Киндлона «Воспитывая Каина» (Raising Cain) и Уильяма Поллака «Настоящие мальчики» (Real Boys), мы сейчас переживаем «национальный кризис мальчишества в Америке», спровоцированный тем, что мальчиков принуждают отделяться от своих матерей и подавлять свои эмоции. «Что с нашими мужчинами?» — спрашивает статья в Boston Globe Magazine. «Агрессивное поведение, эмоциональную отчужденность и высокий уровень наркотической зависимости невозможно объяснить гормонами», — отвечает она. «Проблема, говорят эксперты, в культурных представлениях о мужественности — все они содержатся в одной фразе: “настоящий мужчина”».

«Всего 200 исследований были посвящены поиску связи между насилием в массмедиа и агрессивным поведением, и больше чем в половине случаев доказать связь не удалось»

Утверждение, что «насилие — это выученное поведение», — мантра, повторяемая благонамеренными людьми, чтобы показать свою уверенность в том, что уровень насилия можно снизить. Оно не основано ни на каких адекватных исследованиях. Печально, что, несмотря на повторяющиеся заверения, будто «мы знаем, какие условия порождают насилие», на самом деле мы вряд ли имеем об этом какое-то представление. Резкие колебания уровня преступности — подъем в 1960-х и в конце 1980-х, снижение в конце 1990-х — не поддаются каким-либо простым объяснениям. И роль обычных подозреваемых совершенно не доказана, а некоторые идеи о причинах насилия заведомо ложны. Это наиболее очевидно в отношении таких факторов, как «питание» и «болезни», которые бездумно включены в список социальных зол, предположительно порождающих насилие. Мягко говоря, нет никаких свидетельств, что насилие возникает из-за недостатка витаминов или из-за бактериальных инфекций. Но и другие гипотетические причины также страдают от недостатка доказательств.

У агрессивных родителей дети часто агрессивны, но люди, которые делают из этого вывод, что агрессии учатся от родителей в «замкнутом цикле насилия», не учитывают вероятность того, что склонность к насилию может быть и унаследована, а не только выучена. До тех пор пока мы не посмотрим на приемных детей и не покажем, что они ведут себя скорее как их приемные, а не как их биологические родители, «циклы насилия» ничего не доказывают. Да и психологи, замечающие, что мужчины совершают больше актов насилия, чем женщины, и возлагающие вину на культуру «мужественности», носят интеллектуальные шоры, которые не дают им заметить, что мужчины и женщины различаются не только социальными ролями, но и биологически. Американские дети, конечно, знакомы с жестокими ролевыми моделями, но они также знают о клоунах, священниках, фолк-певцах и трансвеститах; вопрос в том, почему дети предпочитают подражать одним, а не другим.

Чтобы показать, что причины насилия лежат в особых мотивах американской культуры, нужны как минимум свидетельства, что другие культуры, в которых присутствуют те же мотивы, тоже более склонны к насилию. Хотя даже существование такой корреляции не доказывало бы, что это культурные мотивы порождают насилие, а не наоборот. Но начнем с того, что такой корреляции может и не существовать.

Во-первых, не только американской культуре присуще насилие. Насилие существует во всех обществах, и Америка не самая жестокая страна в истории и даже в современном мире. В большинстве стран третьего мира и во многих бывших республиках Советского Союза насилия гораздо больше, хотя там и нет ничего похожего на американскую традицию индивидуализма. Что касается культурных норм маскулинности и сексизма, в Испании есть мачизм, в Италии — браггадочио, а в Японии — жесткие гендерные роли, и при этом уровень убийств там в разы меньше, чем в Соединенных Штатах, где феминизм имеет больше влияния. Архетип мужественного героя, готового на насилие ради защиты справедливости, — один из самых распространенных мотивов мифологии, и он присутствует во многих культурах со сравнительно низким уровнем насильственных преступлений. Джеймс Бонд, например, у которого даже есть лицензия на убийство, — британец, а фильмы о боевых искусствах популярны во многих промышленно развитых странах Азии. В любом случае только книжный червь, никогда не видевший ни одного американского фильма или телепрограммы, может считать, что они восхваляют жестоких фанатиков вроде Тимоти Маквея или подростков, расстреливающих одноклассников в школьной столовой. Мужественные герои в массмедиа высокоморальны: они сражаются с плохими парнями.

Для консервативных политиков и либеральных работников здравоохранения идея, что главная причина насильственных преступлений в Америке — это насилие в средствах массовой информации, — глубинное убеждение. Американская медицинская ассоциация, Американская психологическая ассоциация и Американская академия педиатрии докладывали Конгрессу, что из 3500 исследований, изучавших эту связь, только 18 ее не обнаружили. Любой специалист в области общественных наук почует здесь сомнительный запашок, и психолог Джонатан Фридман решил проверить цифры лично. На самом деле всего 200 исследований были посвящены поиску связи между насилием в массмедиа и агрессивным поведением, и больше чем в половине случаев доказать связь не удалось. В прочих исследованиях были выявлены незначительные корреляции, которые можно объяснить и другими причинами, например что агрессивные дети ищут жестоких развлечений и просмотр насыщенных действием лент на короткое время (но не навсегда) возбуждает их. Фридман и несколько других психологов, делавших научные обзоры, пришли к заключению, что наблюдение насилия на экране либо незначительно влияет на агрессивное поведение в жизни, либо не имеет никакого эффекта вообще. Реальные примеры из новейшей истории говорят то же самое. Веками до изобретения кино и телевидения люди обнаруживали больше жестокости, чем теперь. Канадцы смотрят те же телевизионные шоу, что и американцы, но уровень убийств в Канаде в четыре раза ниже. После того как в 1995 году британская колония остров Святой Елены обзавелась телевидением, ее жители не стали более агрессивны. Увлечение жестокими компьютерными играми началось в 1990-х, а уровень преступности в этот период снизился.

А как насчет других привычных подозреваемых? Оружие, дискриминация и бедность влияют на уровень насилия, но ни в коем случае не прямо или однозначно. Оружие действительно упрощает убийство — разрядить пистолет порой легче, чем разрешить конфликт, что умножает количество смертей в крупных и мелких стычках. Тем не менее в те времена, когда огнестрельное оружие еще не было изобретено, уровень преступности был устрашающе высок во многих обществах. Кроме того, люди не убивают друг друга автоматически только потому, что у них есть доступ к оружию. Израильтяне и швейцарцы вооружены до зубов, но уровень насильственных преступлений против личности в этих странах ниже, да и среди американских штатов самый низкий уровень убийств в штатах Мэн и Северная Дакота, где пистолет есть почти в каждом доме. Идея, что оружие увеличивает количество преступлений со смертельным исходом, звучит, безусловно, правдоподобно, однако доказать ее так трудно, что в 1998 году ученый-правовед Джон Лотт опубликовал статистику и ее анализ в книге под названием, опровергающим этот тезис: «Больше оружия — меньше преступлений» (More Guns, Less Crime). Даже если он не прав, а я подозреваю, что это так, доказать, что больше оружия — больше преступлений, не так-то легко.

Что касается дискриминации и бедности, то и здесь сложно доказать прямую причинно-следственную связь. Китайские иммигранты в Калифорнии в XIX веке и американские японцы во время Второй мировой войны сталкивались с жесточайшей дискриминацией, но они не отреагировали на нее повышением уровня насилия. Женщины беднее мужчин, в деньгах нуждаются сильнее — чтобы прокормить детей, однако они вряд ли пойдут грабить, угрожая применением силы. Различные субкультуры с одинаковым уровнем бедности могут радикально различаться по уровню насилия, и, как мы увидим далее, во многих культурах довольно обеспеченные люди могут с готовностью открывать огонь на поражение. И хотя никто не стал бы возражать против продуманной программы, которая гарантированно сокращает преступность, нельзя относить ее высокий уровень на счет недостаточной настойчивости в выполнении социальных программ. Первый расцвет этих программ пришелся на 1960-е годы, время, когда количество насильственных преступлений резко подскочило.

Исследователи, ориентированные на науку, повторяют другую мантру: «Насилие — это проблема здравоохранения». Согласно выводам Национального института психиатрии, «агрессивное поведение можно лучше понять — и предотвратить, — если подходить к нему как к заразному заболеванию, которое распространяется среди наиболее восприимчивых к инфекции людей и бедноты». Теории общественного здравоохранения вторили многие профессиональные организации, например Американское психологическое общество и Центры по контролю и профилактике заболеваний, а также такие разные политические фигуры, как министр здравоохранения администрации Клинтона и республиканский сенатор Арлен Спектер. Подход с позиции здравоохранения пытается определить «факторы риска», более свойственные бедной, чем материально благополучной среде. Они включают недостаток заботы и жестокое обращение в детстве, жесткое и непоследовательное воспитание, развод родителей, плохое питание, отравление свинцом, травмы головы, запущенный синдром гиперактивности и дефицита внимания, употребление алкоголя и крэк-кокаина во время беременности.

Исследователи, принадлежащие к этой традиции, гордятся тем, что их подход и «биологический» (они анализируют телесные жидкости и изучают снимки мозга), и «культурный» (они ищут в окружающей среде причины, которые влияют на состояние мозга и которые можно было бы искоренить неким эквивалентом санитарных мероприятий). К сожалению, в этой аналогии есть очевидный изъян. Определение болезни или расстройства гласит, что это страдание, которое испытывает больной человек из-за неправильного функционирования механизмов его собственного тела. Но, как сказал один из авторов журнала Science: «В отличие от большинства болезней, обычно не агрессор считает агрессию проблемой, а его окружение. Агрессивные люди могут считать, что действуют нормально, а некоторые даже наслаждаются своими периодическими агрессивными вспышками и сопротивляются лечению». Кроме банальности, что одним людям и местам насилие свойственно больше, чем другим, теория общественного здравоохранения ничего не может нам предложить. […]

«Чтобы понять насилие, нужно забыть о нашем отвращении к нему и выяснить, почему оно иногда может быть выгодно с личной и с эволюционной точки зрения»

Есть много причин считать, что человеческая агрессивность — не болезнь или отравление в буквальном смысле, а часть нашего устройства. Прежде чем представить их, позвольте мне развеять два опасения.

Первое — что поиск корней агрессивности в человеческой природе равносилен сведению причин насилия к плохим генам жестоких личностей и оскорбительному предположению, что в этнических группах с высоким уровнем насилия такие гены должны быть распространены больше.

Нет сомнений, что некоторые индивиды по природе своей более склонны к насилию. Начнем с мужчин: во всех культурах мужчины убивают мужчин в 20–40 раз чаще, чем женщины — женщин. И львиная доля убийц — молодые мужчины в возрасте от 15 до 30 лет. К тому же некоторые из них более агрессивны, чем другие. Согласно одной из оценок, 7% молодых мужчин совершают 79% насильственных преступлений. Психологи обнаружили, что индивидуумы, склонные к насилию, имеют вполне определенный склад личности. Они импульсивны, не слишком умны, гиперактивны и страдают от дефицита внимания. Их описывают как обладателей «оппозиционного темперамента»: они злопамятны, легко раздражаются, сопротивляются контролю, целенаправленно выводят людей из себя и склонны перекладывать вину на других. Психопаты, люди, у которых отсутствует совесть, — самые жестокие из них и составляют значительный процент убийц. Эти личностные черты проявляются в раннем детстве, сохраняются на протяжении всей жизни и в значительной степени наследуемы, хотя, конечно, далеко не полностью.

Садисты, горячие головы и прочие прирожденные убийцы — лишь часть проблемы насилия, и не только из-за вреда, который они причиняют, но и из-за агрессивной позиции, в которую они загоняют других, вынуждая их прибегать к сопротивлению и самозащите. Но главная моя мысль в том, что они не основная часть проблемы. Войны начинаются и заканчиваются, уровень преступности скачет, общества меняются с милитаристских на пацифистские и обратно за одно поколение, и все это без всяких изменений частоты проявления генов. Хотя сегодня этнические группы различаются по среднему уровню насилия, эта разница не нуждается в генетическом объяснении, потому что уровень насилия в группе в один исторический период сравним с данными для любой другой группы в другой период. Покладистые сегодня скандинавы — потомки кровожадных викингов, а Африка, разрушенная войнами, последовавшими за распадом колониализма, очень похожа на Европу после падения Римской империи. Вероятно, у любой этнической группы, добравшейся до сегодняшнего дня, в недалеком прошлом были воинственные предки.

Второе опасение — что, если люди наделены мотивацией насилия, они не могут его не проявлять или же должны быть агрессивны постоянно, словно тасманский дьявол из диснеевского мультфильма, который мечется по округе, оставляя за собой хаос и разрушение. Этот страх — реакция на допотопные идеи об обезьянах-убийцах, жажде крови, стремлении к смерти, территориальном инстинкте и жестоком мозге. В действительности если мозг и оснащен стратегиями насилия, то это стратегии, обусловленные обстоятельствами, связанные со сложной системой, вычисляющей, когда и где их следует применять. Даже животные используют агрессию весьма избирательно, а люди, чья лимбическая система связана с увеличенными лобными долями, разумеется, тем более рассудительны. Большинство взрослых людей сегодня живут, вообще не используя «клавиши насилия».

Так каковы же свидетельства, что в процессе эволюции наш вид мог развить механизмы произвольного насилия? Первое, о чем нужно помнить, что агрессия — это организованная, целенаправленная деятельность, а не явление, которое может произойти в результате случайного сбоя. Если ваша газонокосилка не останавливается после того, как вы отпустили рычаг, и повреждает вам ногу, вы можете предположить, что рычаг заело или что-то еще сломалось. Но если газонокосилка лежит в засаде, выжидая, когда вы выйдете из гаража, и потом гоняется за вами по лужайке, вы будете вынуждены прийти к выводу, что кто-то установил в нее чип с соответствующей программой.

Тот факт, что и наши кузены шимпанзе не гнушаются умышленным геноцидом, повышает вероятность того, что к насилию нас приспособили не только специфические особенности конкретной человеческой культуры, но и силы эволюции. А повсеместность насилия в человеческих обществах на протяжении истории и в доисторический период — это еще более явный намек на то, что мы к нему приспособлены весьма неплохо.

Если же рассматривать человеческое тело и мозг, то можно найти более явные признаки их приспособленности для агрессии. Крупный размер, сила и массивность мужского торса выдают зоологические тайны эволюционной истории насилия в ходе мужского соперничества. Есть и другие признаки — влияние тестостерона на доминантность и склонность к насилию, эмоция гнева (вместе с рефлексивным оскаливанием зубов и сжиманием кулаков), реакция вегетативной нервной системы с говорящим названием «дерись или беги» и тот факт, что дезорганизация тормозящих систем мозга (алкоголем, повреждением амигдалы, лобных долей или дефектом генов, задействованных в метаболизме серотонина) может привести к агрессивным атакам, инициированным нейронными цепями лимбической системы.

Мальчики во всех культурах по собственному желанию участвуют в грубых играх без правил, которые, несомненно, представляют собой подготовку к дракам. […] И дети проявляют насилие задолго до того, как на них смогут повлиять военные игрушки или культурные стереотипы. Самый агрессивный возраст — это не юность, а раннее детство: по данным проведенного недавно крупного исследования, почти половина мальчиков в возрасте двух лет и несколько меньший процент девочек дерутся, кусаются и пинаются. Его автор подчеркивает: «Малыши не убивают друг друга, потому что мы не даем им в руки ножи и пистолеты. Вопрос… на который мы пытались ответить последние тридцать лет, — как дети учатся агрессии. Но это неверный вопрос. Правильный вопрос — как они учатся агрессию сдерживать».

Насилие занимает ум человека в течение всей жизни. По данным независимого исследования, проведенного в нескольких странах психологами Дугласом Кенриком и Дэвидом Бассом, более 80% женщин и 90% мужчин фантазируют об убийстве людей, которые им не нравятся, особенно соперников в любви, приемных родителей и тех, кто унижает их публично. Люди всех культур получают удовольствие, размышляя об убийствах, если судить по популярности детективных романов, криминальных драм, шпионских триллеров, шекспировских трагедий, библейских историй, героических мифов и былин. […] Людям также нравится смотреть на стилизованные битвы, которые мы называем «спортом»: соревнования по стрельбе, погони, драки, где есть победитель и побежденный. Если судить по языку, то и множество других действий воспринимается как форма агрессии: интеллектуальные прения (срезал, уничтожил, разгромил идею или ее защитника), социальные реформы (победить преступность, бороться с предубежденностью, война с бедностью, война с наркотиками) и лечение заболеваний (победить СПИД, борьба с раком).

На самом деле сам вопрос, что пошло не так (социально или биологически), когда человек совершил насилие, неправильно поставлен. Почти все мы признаем, что насилие необходимо — для защиты себя, своей семьи, невинных жертв. Философы-моралисты подчеркивают, что существуют обстоятельства, в которых даже пытки оправданны, — например, когда пойманный террорист заложил бомбу с часовым механизмом в многолюдном месте и отказывается сказать, где именно. Вообще, будет ли агрессивный склад ума назван героическим или патологическим, часто зависит от того, чьим интересам он служит. Борец за свободу или террорист, Робин Гуд или вор, член добровольческой организации по охране порядка или линчеватель, защитник или милитарист, мученик или камикадзе, генерал или главарь банды — это субъективное, оценочное суждение, а не научная классификация. Я сомневаюсь, что мозг или гены большинства прославляемых героев отличаются от мозга и генов их осуждаемых двойников.

В этом вопросе я согласен с радикальными учеными, которые настаивают, что мы никогда не поймем насилия, изучая только мозг или гены склонных к нему людей. Насилие — не только биологическая и психологическая, это еще социальная и политическая проблема. Тем не менее феномены, которые мы называем «социальными» или «политическими», — это не внешние явления, которые, подобно пятнам на солнце, мистическим образом влияют на человеческие дела, это представления, разделяемые индивидуумами в конкретном месте и времени. Так что невозможно понять насилие без всестороннего осмысления человеческого разума. […]

Первое, что нужно сделать, чтобы понять насилие, — забыть о нашем отвращении к нему и выяснить, почему оно иногда может быть выгодно с личной и с эволюционной точки зрения. А для этого нужно переформулировать вопрос: не почему насилие совершается, а как нам удается его избежать. Мораль, в конце концов, не появилась в момент Большого взрыва, заполнив Вселенную подобно фоновой радиации. Ее изобрели наши предки после миллиардов лет нравственно нейтрального процесса, известного как естественный отбор.

https://theoryandpractice.ru/posts/16380-litsenziya-na-ubiystvo-pochemu-chelovek-sklonen-k-agressii-i-kak-kultura-vliyaet-na-uroven-nasiliya

«Создайте у заключенных чувство тоски, страха, ощущение произвола, что их жизнь полностью контролируется нами… Мы будем разными способами отнимать их индивидуальность. Все это в совокупности создаст у них чувство бессилия. Значит, в этой ситуации у нас будет вся власть, а у них – никакой», – наставлял участников знаменитого Стэнфордского эксперимента его автор, американский психолог Филипп Зимбардо.

Что такое хорошо

…а что такое плохо? Так вот, «плохо» – это «осознанный, намеренный поступок, совершаемый с целью нанести вред, оскорбить, унизить, дегуманизировать или уничтожить других людей, которые ни в чем не виноваты; или использование личной власти и авторитета Системы для того, чтобы поощрять людей или позволять им совершать подобные поступки от ее имени. Коротко говоря, «зная, что такое хорошо, поступать плохо» – такое определение злу дает Филипп Зимбардо в своей книге, посвященной Стэнфордскому эксперименту «Эффект Люцифера. Почему хорошие люди превращаются в злодеев». Но что это за эксперимент такой?

Самые психологически устойчивые

«Едва ли эти молодые люди понимают, что сегодня церковные колокола Пало-Альто звонят по ним. Скоро их жизнь изменится совершенно неожиданным образом. Воскресенье, 14 августа 1971 г., без пяти десять утра», – так начинает свой рассказ Филипп Зимбардо.

Пало-Альто – небольшой калифорнийский городок, к которому примыкает кампус Стэнфордского университета. Здесь, в подвале факультета психологии, была устроена тюрьма. Понарошку. На объявление участвовать в эксперименте за 15 долларов в день (или 76 долларов, учитывая инфляцию по состоянию на 2006 год) откликнулось 70 человек. Зимбардо и его коллеги выбрали 24. Самых здоровых и психологически устойчивых.

Стэнфордский эксперимент. Почему хорошие люди совершают плохие поступки?

Все участники были мужчинами, учащимися колледжей, по преимуществу выходцами из средних слоев. Группу поделили на две части. Первая должна была играть роль охранников, вторая – заключенных. Никто не хотел быть тюремщиком, поэтому Зимбрадо отобрал их путем жеребьевки. Это потом они будут думать, что в охранники их взяли за высокий рост (хотя никакой среднестатистической разницы в росте между двумя группами не было). А пока… Они выбирали форму для своей роли в местных магазинах. И еще им раздали зеркальные солнцезащитные очки. Чтобы не было видно глаз… Охранники должны были носить их все время пока находятся на службе. Сам Зимбардо стал «управляющим» тюрьмы.

Заключенных одели в грубые миткалевые робы и дали им резиновые шлепанцы. Нижнего белья на них не было – это должно было поменять их привычную осанку и заставить ощущать дискомфорт. На одной ноге у каждого была надета небольшая цепочка, символизирующая несвободу. На голове – чулки, чтобы имитировать бритые головы. Вместо имен – номера, которые они должны запомнить. Две недели (именно столько должен был продлиться эксперимент) к ним будут обращаться исключительно по номерам.

Все это должно было дезориентировать заключенных и погрузить их в тюремную атмосферу. Максимально настоящую. Если исключить физическое и сексуальное насилие, которое было строго-настрого запрещено с самого начала. Зимбардо интересовала реакция человека на ограничение свободы, условия жизни за решеткой и влияние навязанной социальной роли на поведение. В первую очередь его внимание было приковано к заключенным. Но очень быстро оно переключилось на охранников, а сам эксперимент вскоре вышел из-под контроля.

Эффект Зимбардо

«Есть большая разница между вашей Стэнфордской «тюрьмой понарошку» и реальными тюрьмами – там совсем другие заключенные и охранники, чем у вас. В реальной тюрьме мы имеем дело с социопатами, жестокими парнями, которым ничего не стоит нарушить закон или напасть на охранников. Нужны действительно крутые охранники, чтобы их контролировать, готовые, если нужно, свернуть им шеи. Ваши милые стэнфордские мальчики совсем не такие грубые и жестокие, как настоящие охранники и заключенные», – эти слова сказал Зимбардо один из консультантов эксперимента, полицейский по имени Билл.

В 2015 году вышел фильм режиссера Кайла Патрика Альвареза, посвященный Стэнфордскому эксперименту с одноименным названием.
В 2015 году вышел фильм режиссера Кайла Патрика Альвареза, посвященный Стэнфордскому эксперименту с одноименным названием.

И попал пальцем в небо. Но перед началом эксперимента никто об этом и подумать не мог. А унижения заключенных начинаются почти сразу. Несмотря на смущение и неловкость, большинство охранников довольно быстро осваивают свою роль. Их можно понять: что будет, если они не будут жесткими? Вероятно, заключенные перестанут их слушать?

Вероятно, они сорвут эксперимент? Вероятно. Но жесткость не значит жестокость. Как далеко она может зайти в обычном психологическом эксперименте?

Стэнфордский эксперимент. Почему хорошие люди совершают плохие поступки?

Уже на второй день охранники решают, что их подопечные несерьезно относятся к их авторитету. Решив проучить непокорных, они срывают одеяла с их кроватей, а потом волочат по колючим кустам. Чтобы достать колючки из одеял, арестантам понадобится не меньше часа. Если, конечно, они хотят спать под одеялами. Сами того не осознавая, тюремщики добиваются, чтобы узники делали бессмысленную и бесполезную работу. Как в любой тюрьме. Как в армии. Как в любой административной системе. Даже в школе. Это нужно для власти и контроля. Для подавления воли, свободы и индивидуальности.

Охранники стравливают заключенных друг с другом, выбрав «хороший» и «плохой» тюремный корпус. «Плохих» заставляют чистить унитазы голыми руками, подолгу отжиматься, забирают у них матрасы, дабы те спали прямо на бетонном полу.

На четвертый день тюремщики – чтобы пресечь попытки к бегству (которые и впрямь предпринимались), – уговаривают местную полицию перенести импровизированную тюрьму в настоящую – в один из неиспользуемых тюремных корпусов. К счастью, тщетно. Из-за чего сам Зимбардо, по его выражению, «был зол и раздосадован». Он сам входил в роль садиста-охранника.

Уже на пятый день начинаются гомосексуальные издевательства. Тюремщики и не подозревают, что все происходящее фиксируется на скрытые видеокамеры. Из одной такой записи: «Ты будешь невестой Франкенштейна, – говорит один из охранников по фамилии Барден заключенному под № 2093. – № 7258, ты будешь Франкенштейном. Я хочу, чтобы ты ходил, как ходит Франкенштейн, и говорил, что любишь № 2093». Он заставляет арестантов придвигаться друг к другу, имитируя половой акт. «Как собаки, правда? Так собаки делают! Он уже готов, разве нет? Смотрите, он стоит сзади, это собачий стиль! Почему вы не сделаете это как собаки?» – хохочет другой тюремщик, Хеллман.

Все участвующие в эксперименте, включая команду психологов-наблюдателей и самого Зимбардо, настолько вжились в роли, что не обращали внимание на страдания заключенных и не рассматривали всерьез их жалобы. Пока в дело не вмешалась аспирантка Стэнфордского университета и невеста Зимбардо Кристина Маслак, до того в эксперименте не участвовавшая. Она подняла вопрос об этичности его продолжения, и эксперимент прекратили уже на шестой день.

Абу-Грейб

– тюрьма в 32 км от Багдада. В 2004 году здесь разразился международный скандал. Американский канал CBS рассказал о пытках американских солдат над заключенными. И не просто рассказал, а показал фото, которые делали сами охранники-солдаты. Тут они позируют на фоне живой пирамиды из голых арестантов, там – избивают их до смерти.

Заключенных насиловали, заставляли ходить на четвереньках и лаять, вылавливать еду из туалетов, раздев догола и надев на голову полиэтиленовые пакеты, водили на поводке. И постоянно фотографировали. «Один американец сказал, что изнасилует меня. Он нарисовал женщину у меня на спине и заставил встать меня в постыдную позицию, держать в руках собственную мошонку», – рассказывал один из узников.

Среди устроителей всех этих непотребств были и женщины – военнослужащие армии США Линди Рана Ингланд и Сабрина Харман. Одни из самых жестоких охранников, как это ни парадоксально. Широко улыбаясь, Сабрина Харман позировала на фоне замученного до смерти иракца по имени Манадела аль-Джамади, а одного заключенного заставила стоять с пакетом на голове и с привязанными к его рукам, ногам и гениталиям проводами, объявив ему, что если тот пошевелится, убьет его током (на самом деле провода не были подключены к электричеству, но можно представить, что испытывал заключенный).

Система

События в Абу-Грейб заставили вновь вспомнить о Стэнфордском эксперименте. В том числе Филиппа Зимбардо, который заинтересовался этой историей. И непросто заинтересовался, а сделал вывод: военное командование и правительство неправильно подходят к делу. Обвинения касались лишь злоупотреблений нескольких «паршивых овец» армии США. Зимбардо считает, что причина в Системе.

«Главный урок Стэнфордского тюремного эксперимента очень прост: ситуация имеет значение, – пишет Зимбардо. – Социальные ситуации зачастую оказывают более мощное влияние на поведение и мышление отдельных людей, групп и даже лидеров нации, чем мы привыкли думать. Некоторые ситуации оказывают на нас столь сильное влияние, что мы начинаем вести себя так, как раньше и вообразить не могли… Самый важный урок СТЭ (Стэнфордского тюремного эксперимента. – NS) заключается в том, что Ситуацию создает Система. Она обеспечивает узаконенную поддержку, власть и ресурсы, благодаря которым возникают те или иные ситуации».

Благодаря Системе обычные люди разрешают себе вести себя как тираны («ведь это – норма»). Большинство людей не задумываются о правильности или неправильности этой нормы. Она правильная, и все тут. Потому что так делают все, потому что так надо. Большинство не думают. А если думают, то в конце концов поддаются искушению быть как все. Это легче и безо­паснее.

Эксперимент Милгрэма и Хофлинга

В 1963 году другой американский психолог Стэнли Милгрэм из Йельского университета усадил троих человек за устройства с кнопочками. Первый из них был экспериментатором, второй – «учителем», третий – «учеником» (на самом деле это был актер). Экспериментатор требовал от «учителя» задавать «ученику» простые задачки на запоминание. При каждой ошибке «ученика» било током (так думал «учитель», «ученик», конечно, только притворялся). С каждой новой ошибкой экспериментатор требовал от «учителя» увеличивать силу тока, аргументируя это различными доводами. Начав всего с 15 В, 26 испытуемых из 40 участвовавших в эксперименте дошли до «заветных» 450 В. Лишь пятеро остановились на 300 В, когда «ученик» начал проявлять первые признаки недовольства, четверо остановились на 315 В, двое – на 330 В, по одному человеку остановились на показателях 345, 360 и 375 В.

Стэнфордский эксперимент. Почему хорошие люди совершают плохие поступки?

Похожий эксперимент в 1966 году провел психиатр Чарльз Хофлинг, который обзванивал сестринские пункты в больницах разного типа и, представляясь одним из докторов, приказывал медсестрам вколоть тому или иному пациенту 20 мг опасного вещества Астротена. Это вдвое превышает допустимую норму в 10 мг, о чем прекрасно знали медсестры. Но это их не остановило. 21 из 22 сестер беспрекословно выполнила предписание врача, которого и в глаза не видела. Конечно, всех их вовремя остановили, никто из пациентов не пострадал. Ведь это был всего лишь эксперимент.

Бездумное подчинение авторитетам, свойственное абсолютному большинству людей, и подходящая идеология, лежащая в корне любой системы, способны на многое. В том числе на самые кровавые преступления, такие как нацизм и пытки инквизиции. Все это и сейчас вокруг нас. Где-то в меньшем масштабе, где-то в большем. Дедовщина в армии, притеснение женщин, издевательства в школе, избиение родителями детей, жен – мужьями. На все это большинство закрывают глаза. В том числе полиция. Это как бы есть, но в то же время этого как бы нет. Вроде бы плохо, и вроде бы «с кем не бывает». Вроде бы надо возмутиться, но «зачем конфликтовать», «выносить сор из избы». И вообще, «сами разберутся». Потому что это своеобразная норма.

Мнение

– Когда говорят про Стэнфордский эксперимент, очень часто используют слово «случайно», – говорит психоаналитик, специалист Европейской конфедерации психоаналитической психотерапии, Любовь Заева. – Случайный выбор участников, случайное разделение их на две группы. Однако с позиции психоанализа следует говорить именно о неслучайности многих деталей.

У каждого человека есть садистические и мазохистические наклонности. Именно они, как разные формы ненависти, помогают нам с младенчества требовать то, что необходимо для выживания, и выражать недовольство, если наши потребности не удовлетворяются вовремя или в желаемом объеме. В норме эти драйвы (влечения. – NS) постоянно ищут выхода из природных «хранилищ» и «фабрик» бессознательного, но при этом контролируются внешними и внутренними нравственными правилами, жизненными принцами. И чем более зрелое у человека Эго и Суперэго, тем выше вероятность, что он не переступает какую-то черту не потому, что его накажут, а потому что не видит в этом удовольствия и целесообразности. То есть одно дело, когда я боюсь что-то делать и потому не делаю. Другое – если нет в этом потребности, я не хочу это делать.

Вернемся к эксперименту. Когда был объявлен клич о наборе, на него откликнулись именно те люди, у кого объявленная тема – тюрьма – уже вызвала не отвращение, а любопытство. То есть им изначально захотелось в это поиграть, а значит, реализовать какие-то свои фантазии и желания. Иначе они бы просто не откликнулись. Дальше уже не столь важно было, по какую сторону черты они оказались, потому что садизм и мазохизм – это одни «песочные часы», которые могут поворачиваться то так, то эдак, в зависимости от степени вытесненности каких-то желаний, страха проявления своих истинных желаний, степени внутренней дозволенности.

«Тюремщики» получили от авторитетной фигуры – автора эксперимента Зимбардо – разрешение на свободную реализацию садистических драйвов. То есть изначально участники были подобны подросткам, у которых их идентичность формируется во многом за счет агрессивной самоидентификации и конкуренции, форма проявления которых и способность сублимирования зависят от степени инфантильности. На Зимбардо же была спроецирована роль Взрослого, носителя Суперэго, закона и правил. А если вынесенное вовне Суперэго разрешило свободу драйвов, то дальше уже каждый руководствовался степенью своих желаний. То есть все участники эксперимента еще до начала активной фазы действий уже желали отреагирования каких-то подавленных до этого желаний. Неслучайно и то, что участники были студентами, то есть вчерашними подростками, у которых желание свободного выхода запретных драйвов очень велико и легко может стать сильнее принципа реальности.

Не будем забывать, что в основе любой идеи лежит бессознательное желание автора-создателя отреагировать нечто. То есть уже сама задумка эксперимента была обусловлена некими садистическими желаниями Зимбардо. Часть из них была воплощена активно – в виде организации шокирующих условий, правил, а часть – в виде пассивного наблюдения за страданиями участников.

Таким образом, этот эксперимент не столько об условиях потери социальных ролей и самоидентификации, сколько о силе садомазохистических драйвов лиц с, вероятно, пограничной организацией личности. Потому что принцип реальности остановил бы обычного невротика на стадии любопытства, но не дал бы ему нарушить границы внутренней дозволенности путем свободного участия в фантазии из внутренней реальности под названием «Тюрьма». Мы идем лишь в те сценарии и пространства, которые близки нам, знакомы хотя бы отдаленно. Мы можем примерять лишь те роли, информация о которых уже есть в нашем внутреннем опыте…

https://naked-science.ru/article/psy/stenfordskiy-eksperiment-pochemu

Орлова Светлана Викторовна,
аспирант Департамента политологии,
Финансовый университет,
Москва, Россия

Революции и угрозы дестабилизации по-
литических режимов на протяжении всей
мировой истории были неотъемлемой
частью политической жизни общества. Однако
если прежде власть захватывалась и сменялась
преимущественно посредством военных пере-
воротов, т.е. силовых захватов, то в последние
десятилетия прокатилась волна «бархатных»,
а затем «цветных» революций и революций
«арабской весны», которые показали возрос-
шую актуальность ненасильственных методов
борьбы. Идеологом таких ненасильственных
технологий противодействия и «цветных» ре-
волюций является американский социолог
Дж. Шарп [1].
Трансформацию методов дестабилизации
обусловило укрепление и развитие гражданского
общества. Таким образом, основное внимание
в рамках рисков и угроз со стороны граждан-
ского общества по отношению к действующему
режиму сместилось с насильственного фактора
на ненасильственный. В то же время привычные
технологии и механизмы противодействия на-
сильственным угрозам устарели, и на передний
план выходят новые способы сдерживания и ми-
нимизации возникающих рисков.
Методы противодействия угрозам повышения
конфликтогенности можно условно разделить
на две группы:
1) профилактические, или превентивные, ме-
тоды, которые используются для недопущения
появления угрозы дестабилизации или для пре-
дотвращения дальнейших рисков на начальном
этапе развертывания оппозиционной деятель-
ности;
2) оперативные методы, которые использу-
ются непосредственно в ответ на агрессивные
дестабилизационные шаги.
В качестве профилактических мер необходимо
укреплять государственную идеологию и назы-
вать вещи «своими именами», т.е. понимать, что
даже «цветная» революция является незаконным
актом, подрывающим общественный порядок
и безопасность, чтобы устранить романтические
иллюзии, которые имеются у молодой части насе-
ления (чем успешно пользуются оппозиционеры
для привлечения поддержки).
Исследователи выделяют четыре основные
группы мер по превентивному противодействию
повышению конфликтогенности гражданского
общества: нормативно-правовые, администра-
тивные, информационные и экономические [2].
Нормативно-правовые методы представляют
собой законодательные правки, направленные
на препятствование активной оппозиционной
деятельности и ее поддержке. В качестве примера
можно привести внесение изменений в Феде-
ральный закон от 12.01.1996 № 7-ФЗ «О неком-
мерческих организациях» (далее — Закон об НКО),
в соответствии с которыми понятие некоммер-
ческой организации было расширено за счет
некоммерческой организации, выполняющей
функции иностранного агента (п. 6 ст. 2 введен
Федеральным законом от 20.07.2012 № 121-ФЗ).
Данный закон направлен на исключение неотсле-
живаемого финансирования оппозиционных ор-
ганизаций из-за рубежа и осуществление контро-
ля над финансовой поддержкой оппозиции со
стороны других государств. Примечательно, что
после принятия данного закона было выявлено
более 200 некоммерческих организаций, фи-
нансирование из-за рубежа которых составляло
более 6 млрд рублей, а 22 подобные организации
участвовали в политической деятельности, элек-
торальных процессах и подготовке законопроек-
тов [3]. Позднее, в мае 2015 г., был принят закон
о нежелательных иностранных и международных
организациях, позволяющий ограничивать или
запрещать деятельность соответствующих НКО,
в связи с угрозой основам конституционного
строя России, ее обороноспособности или безопа-
сности. В апреле 2017 г. Генпрокуратура России
признала нежелательной в России деятельность
иностранных неправительственных организа-
ций OR (Otkrytaya Rossia) («Открытая Россия»,
Великобритания), Institute of Modern Russia, Inc
(«Институт современной России», США) и Open
Russia Civic Movement, Open Russia (Общест-
венное сетевое движение «Открытая Россия»,
Великобритания). Примечательно, что все вы-
шеуказанные организации связаны между собой
и восходят к основанному в Нью-Йорке в 2010 г.
«Институту современной России».
Таким образом, нормативно-правовые меры
по противодействию повышению рисков и угроз,
выражающиеся в принятии, редакции или изме-
нении законодательной базы, являются эффек-
тивным превентивным методом профилактики
возникновения или развития оппозиционной
угрозы и ее поддержки, как внутри государства,
так и за его пределами.
Что касается административных методов, то
они обладают более широкими возможностя-
ми для предотвращения дестабилизационных
29
угроз на этапе их подготовки. «Пик эффектив-
ности использования административных ме-
тодов приходится на задачу по достижению
организационного силового превосходства над
сторонниками „цветной” революции (оппо-
зиционерами). Это возможно, в частности, на
основе формирования общественно-полити-
ческих партий и организаций патриотической
направленности, поддержки их деятельности,
предоставления информационного, организа-
ционного и отчасти материального ресурса в со-
четании с чинением тех или иных препятствий
для деятельности оппозиционеров» [3]. Таким
образом, административные меры по проти-
водействию представляют собой технологии,
направленные на укрепление и стабилизацию
поддержки государственного строя и достиже-
ние численного и силового превосходства над
ресурсами оппозиции, в том числе посредством
действий, направленных на ослабление сил
и ресурсов оппозиции.
Ослабление ресурсов оппозиции также мо-
жет быть достигнуто посредством применения
экономических мер противодействия. Данные
методы показывают свою эффективность на всех
этапах деятельности оппозиции, однако ключевая
роль отводится экономическим мерам на этапе
профилактического предотвращения возникно-
вения угроз. Экономические меры выражаются
в ослаблении и подрыве финансовой базы оппо-
зиционного движения. В основе экономических
мер лежат технологии по замораживанию дея-
тельности внутренних экономических субъек-
тов, обеспечивающих материальную подпитку
«цветной» революции, и их дальнейшему разо-
рению, нейтрализации активности иностранных
экономических структур на территории нашей
страны, которые поддерживают деструктивные
силы; блокировке, накоплению и перемещению
финансов и материальных средств [3].
Самыми важными мерами противодейст-
вия оппозиционным настроениям и действи-
ям являются, несомненно, информационные.
Именно они играют ключевую роль в противо-
действии революции на всех этапах ее станов-
ления. Особое значение имеет также тот факт,
что информационные технологии используются
и оппозиционерами, поэтому так важно опе-
ративно начать использовать данный ресурс
наиболее эффективным образом. Государству
необходимо использовать информационные
методы посредством СМИ и Интернета для соз-
дания и поддержания необходимого имиджа
за рубежом, делегитимизации оппозиции и пр.
Правильное использование информационных
ресурсов позволяет нейтрализовать реализацию
оппозиционных сценариев или предотвратить
возможную угрозу дестабилизации. «Цветная»
революция не может существовать без сетевых
ресурсов. Выражаясь образно, это ее воздух, ее
пространство, ее инструмент. Попытки лобового
решения проблемы — нейтрализация «цветной
угрозы» путем технического отключения сетевых
ресурсов в государстве — удались в Китае, Иране
и отчасти в Беларуси. Уже во время «арабской
весны» эта тактика оказалась бесплодной. При-
чина одна: мировым сообществом во главе с США
доступ граждан к сетевым ресурсам был объявлен
одним из фундаментальных прав человека [3]. Так,
«твиттер-революция» в Иране в 2009 г., ставшая
одной из первых революций, организованных
и транслируемых посредством социальных сетей,
была значительно подорвана благодаря закрытию
доступа к основным социальным сетям в стране
и блокировке сотовой связи. В результате собы-
тия в Иране не привели к смене политического
режима, ограничившись беспорядками. Таким
образом, информационные меры по противодей-
ствию угрозам дестабилизации должны сочетать
использование государством информационных
технологий для укрепления собственного поло-
жения и нейтрализации оппозиционных угроз,
а также эффективную политику правящего ре-
жима по контролю СМИ.
Можно утверждать на основе вышеизложен-
ного, что профилактические методы противо-
действия строятся на сборе информации отно-
сительно сторон, заинтересованных в реализа-
ции дестабилизационных сценариев, размеров
вложенных ими средств и групп, готовых ими
воспользоваться. Основной вопрос профилак-
тики «цветной» революции — выяснение того,
кто, сколько и каких ресурсов выделил и кто, как
и когда собирается ими воспользоваться. Как ни
парадоксально звучит, но ответы на эти вопросы
не являются «страшной» тайной: они обсужда-
ются на сетевых форумах, печатаются в статьях,
обсуждаются в теледебатах. Общеизвестным стал,
к примеру, тот факт, что беспорядки на Болотной
площади финансировались из-за рубежа, а ак-
тивисты «Левого фронта» — Константин Лебе-
дев и Леонид Развозжаев — охотно принимали
советы известного грузинского политика Гиви
Таргамадзе [3].
Таким образом, основной целью при профи-
лактическом противодействии является выясне-
ние информации, так как своевременно полу-
ченная информация позволяет наиболее быстро
и эффективно нейтрализовать возможную угрозу
и не допустить ее развития.
В том числе, для того, чтобы определить
зарождающийся риск повышения конфликто-
генности населения, исследователи предлагают
обратить внимание на следующие показатели:
1. Активизация социальных опросов со сто-
роны неправительственных организаций.
2. Увеличение их финансирования.
3. Появление в оппозиционных СМИ «разоблачительных»
материалов.
4. Публичные оппозиционные мероприя-
тия [4].
Cбор информации о данных показателях спо-
собен предоставить правящему режиму пре-
имущество в быстрой и эффективной борьбе
с оппозиционными настроениями и существенно
повысить шансы на нейтрализацию угрозы в за-
чатке или победу в развернувшемся конфликте.
Оперативные меры противодействия исполь-
зуются уже при фактическом наступлении оппо-
зиции, в отличие от превентивных или профи-
лактических мер, направленных на предотвраще-
ние угрозы еще до зарождения оппозиционных
настроений или на начальной стадии развития
конфликта. Оперативное противодействие долж-
но осуществляться только после выявления до-
стоверной информации относительно лиц или
групп, являющихся движущими силами, оцен-
ки степени угрозы и имеющихся ресурсов для
ее нейтрализации. После эффективной работы
с информацией может быть выбран наиболее
подходящий оперативный метод противодейст-
вия, соответствующий располагаемым ресурсам
и достаточный для нейтрализации угрозы име-
ющейся степени.
Среди оперативных мер противодействия
рискам и угрозам выделяют следующие:
1. Персонификация действий оппозиции.
2. Делегитимизация оппозиции.
3. Призыв к ответственности участников
оппозиции за нарушение общественного по-
рядка.
4. Опровержение слухов и развенчивание
дезинформации со стороны оппозиции, что не
только очистит противоборствующую сторону
от клеветы, но и подорвет доверие сторонников
оппозиции к ней.
5. Формирование нужного информационно-
го эмоционального фона и политических уста-
новок в преддверии важных событий.
6. Работа со СМИ.
7. Внешнее давление на оппозицию.
8. Смена навязываемой оппозицией модели
коммуникации [4].
Таким образом, в соответствии с оцененной
степенью угрозы и располагаемых ресурсов мо-
жет быть выбрана одна или совокупность выше-
указанных мер по противодействию, которые
также можно разделить на меры по укреплению
действующего режима (формирование нужного
фона и политических установок, работа со СМИ)
и меры, ослабляющие оппозицию (персонифи-
кация, делегитимизация, внешнее давление).
Особый интерес представляет также смена
модели коммуникации. Поскольку коммуникации
находятся в поле информационных технологий,
которые для достижения своих целей используют
и государство, и оппозиция, то манипулятивные
модели коммуникации также доступны обеим
сторонам. Задачей правительства в таком случае
является распознавание модели, внушаемой
оппозицией, и ее дискредитация. Всего можно
выделить четыре основные манипулятивные
модели коммуникации: «спираль молчания»,
«диффузия», модель «привратника» и структу-
ра новостей. Модель «спираль молчания» осно-
вывается на социологическом феномене того,
что индивидуум, находящийся в меньшинстве,
обычно скрывает свое мнение, чтобы не отли-
чаться от большинства. В то же время, посредст-
вом манипуляции СМИ, большинство переста-
ет чувствовать себя большинством и начинает
меньше выражать свое мнение. Таким образом,
модель «спираль молчания» представляет собой
искажение реальности, превращая большинство
в меньшинство и, наоборот, с целью получить
выгодную статистику. Модель «диффузии», в свою
очередь, основывается на том, что существует 5%
критического населения, которое необходимо
склонить на свою сторону, а затем идеи начнут
распространяться дальше, и по достижении 20%
процесс уже невозможно будет остановить. Мо-
дель «привратника» представляет собой контроль
потока новостей и создание фильтра на восприя-
тие только выгодной информации, в то время как
новости представляются сквозь призму заданной
идеологии [5].
Таким образом, оперативные меры проти-
водействия имеют обширный инструмента-
31
рий, однако, как и в случае с профилактическим
противодействием, на первый план выходят
информационные методы воздействия и вза-
имодействия. Если превентивные информа-
ционные меры направлены в первую очередь
на укрепление действующего режима, то опе-
ративные информационные меры направле-
ны больше на ослабление роли оппозиции, ее
делегитимизацию, а также на трансформацию
модели коммуникации.
Оппозиционное движение всегда идет по
одному сценарию, известному еще со времен
«бархатных» революций и использовавшемуся
в «цветных» революциях и революциях «арабской
весны», поэтому, отследив его начальный этап,
можно просчитать все ходы наперед.
Можно выделить следующие этапы реализа-
ции сценариев «цветных» революций:
1. «Любая цветная революция начинается
с формирования в стране организованного про-
тестного движения — основной движущей силы
будущей цветной революции.
2. Из подполья эта сеть выходит на улицы
крупных городов одновременно и по условно-
му сигналу, который носит название инцидента.
Таким инцидентом может стать любое событие,
шокирующее общество и получившее мощный
общественный резонанс. Как правило, его ини-
циируют специально.
3. После того, как инцидент произошел,
протестная сеть выходит из подполья на ули-
цы, где группы активистов из ячеек становятся
катализатором стихийных массовых процессов,
вовлекающих в этот процесс все большие слои
населения.
4. Формирование политической толпы. Для
этого выбирается достаточно большая площадь
(майдан), где могли бы разместиться значи-
тельные массы народа.
5. От имени толпы к власти выдвигаются
ультимативные требования, под угрозой массо-
вых беспорядков и — реже — физического унич-
тожения. В том случае, если власть не выдер-
живает этого напора, стихия ее сметает. Если
власть принимает вызов и выражает готовность
сопротивляться, толпа становится основным
таранным фактором удара, который наносят по
власти авторы цветной революции. В дальней-
шем такая революция неизбежно перерастает
в мятеж, а в некоторых случаях — в граждан-
скую войну, сопровождающуюся военной ин-
тервенцией» [6].
Cценарий ненасильственных революций
повторяется в каждой стране, в которой резко
повышается конфликтогенность гражданско-
го общества. В связи с этим для превентивного
или оперативного противодействия государству
необходимо четко отслеживать начало первого
этапа и принимать незамедлительные действия
для недопущения последующих.
На предварительной стадии подготовки «цвет-
ных» революций основными направлениями
работы являются (т.е. на них и направлено про-
тиводействие):
1. Аналитическая и исследовательская рабо-
та, когда требуется насторожиться.
2. Деятельность иностранных дипмиссий
и спецслужб (необходимо сделать все достоя-
нием общественности).
3. Работа с элитами (встречи с партиями, оп-
позицией, интеллигенцией, бизнесом, общест-
венными организациями, правозащитниками).
4. Взаимодействие с масс-медиа (выведение
СМИ из-под иностранного влияния).
5. Сотрудничество с неправительственными
организациями (социально ориентированными
НКО).
6. Организация скрытых и использование
легальных финансовых потоков (контроль всех
финансовых потоков).
7. Подготовка, раскрутка и обучение массо-
вого протестного движения (необходимо пре-
пятствовать возможному развитию массового
протестного движения, особенно студенческого
и молодежного).
8. Работа с общественными движениями,
организациями, различными группами, поли-
тическими партиями и категориями населения
(посредством «Гражданского университета») [2].
Применительно к России исследователями
были сформулированы следующие основные
принципы противодействия:
1. Бороться с технологиями государственных
переворотов можно только технологиями тако-
го же уровня.
2. Своевременно выявлять и перекрывать
каналы перевода денег криминальным и про-
тивоправным организациям.
3. Вовлекать молодежь в конструктивную де-
ятельность в целях предотвращения вовлечения
в оппозиционные и деструктивные движения.
4. Совершенствовать региональную полити-
ку (Кавказ, Сибирь, Дальний Восток) для пре-
дотвращения регионального сепаратизма [4].
тема номера: «СТАТИКА И ДИНАМИКА ПОЛИТИЧЕСКИХ СИСТЕМ»
32
гуманитарные науки. вестник финансового университета  4’2017
Если учесть все вышесказанное, становится
очевидным тот факт, что основным условием
успешного противодействия является достиг-
нутая различными способами максимизация
поддержки государственного режима и мини-
мизация поддержки оппозиции.
Успешный опыт противодействия дестабили-
зационным угрозам может быть проиллюстри-
рован на примере Беларуси, Ирана и ряда стран
«арабской весны».
Так, в 2010 г. правительство Беларуси залило
каток на месте сбора оппозиционеров на митинг,
а в 2006 г. изъяло палатки и еду у митингующих.
Таким образом, правительство не запрещает
устраивать митинги, но чинит значительные
препятствия этой деятельности.
В Иране «твиттер-революция» была оста-
новлена и предотвращена посредством запрета
основных интернет-сайтов, социальных сетей
и сотовой связи.
В ряде арабских стран, затронутых «арабской
весной», также удалось не допустить дестабили-
зации режимов. Так, богатые нефтяные монархии
Персидского залива имели возможность отку-
питься от протестующих, повысив социальные
выплаты или единовременно выплатив большие
суммы каждой семье. В странах Северной Аф-
рики (Марокко и Алжир) оппозицию умерили
принятием номинальных реформ, которые, по
сути, не изменили и не демократизировали име-
ющийся строй.
Таким образом, успешный опыт государств, не
допустивших развертывания революции и смены
политического режима, можно и нужно исполь-
зовать для построения наиболее эффективной
стратегии противодействия.

http://www.intelros.ru/pdf/gumnauka/2017_04/4.pdf

Реальные доходы россиян на одном графике: что изменилось за 17 лет?

Росстат ежегодно подсчитывает не только доходы россиян в номинальном или денежном выражении, но и их покупательную способность. Проще говоря, сколько мы смогли бы купить на эти деньги товаров и услуг по нынешним ценам. Так формируется показатель реальных доходов населения, который падает уже несколько лет подряд. Это означает что россияне беднеют и могут позволить себе гораздо меньше чем раньше.

Если отразить реальные доходы на графике, то получится, что после кризиса 2008 года рост стал замедляться, а после 2013 года сошел на нет и стал отрицательным. С 2014 года реальные доходы россиян так и не могут вернутся хотя бы к плюсу. Это происходит потому, что цены стали расти быстрее, чем наши зарплаты. Правда стоит отметить, что этим летом они падать перестали, но не надолго – в августе падение продолжилось.

Россияне могут меньше себе позволить купить многих товаров – Росстат регулярно оценивает покупательную способность. Так, например, в первом полугодии 2013 года мы могли себе позволить купить 95,4 кг говядины, а в первом полугодии 2017 года уже 92,2 кг, раньше – 231,1 кг замороженный рыбы, а теперь только 170,5 кг,  вместо 593,2 литров питьевого молока, теперь 475,2 литра, а вместо 39 килограммов черного чая только 27,9 кг.

Для нас подорожали в реальном выражении большинство товаров потребительской корзины. В среднем мы можем купить теперь на 7-15% меньше товаров, чем могли бы четыре года назад.

Среди главных причин снижения реальных зарплат сильная зависимость экономики от государственного сектора – он формирует около 40% ВВП. При котором государство, как главный работодатель не может повышать зарплаты работникам бюджетного сектора, поскольку это сильно увеличит нагрузку на бюджет. Бизнес тоже слабо увеличивает расходы на оплату труда – слишком велика налоговая нагрузка и издержки, а потребительский спрос из-за этих же доходов остается на крайне низких отметках и не может стимулировать производство товаров и услуг. На уровне жизни населения это сказывается негативно – свыше 52% доходов идут только на еду, остальное – на коммунальные платежи и непродовольственные товары. Стоит ли говорить, что на накопления уже денег не остается.

http://nashdom.us/home/public/publikatsii/realnye-dokhody-rossijan-na-odnom-grafike-chto-izmenilos-za-17-let

Сергей Владимирович Карелов – председатель совета Лиги независимых экспертов в области информационных технологий (ЛИНЭКС).

Поляризация общества во многих странах достигла небывалой степени. Первопричины раскола, как правило, политические. Однако его следствия распространяются практически на любые области: экономику, образование, историю, искусство, технологии.

При этом характерно, что вне зависимости от конкретности вопроса стороны занимают полярные позиции, считая свой подход единственно верным.

И не важно, о чем идет речь: аборты, ГМО, школьная программа, глобальное потепление, экономический курс, отношение к мигрантам и т.д.

Почему так получается? Можно ли достичь сближения позиций сторон? Возможен ли хотя бы со временем выход на консенсус?

До сих пор на практике ответы на эти вопросы были отрицательные. Но вот появляется шанс. Новое исследование предлагает усовершенствованную методику оценки мотивации, заставляющей людей непоколебимо стоять на своей точке зрения, невзирая ни на какую аргументацию противной стороны.

Эта методика способна как минимум предоставить сторонам возможность понять, как и почему формируется раскол мнений. А как писали Стругацкие, понять – значит упростить. В данном случае упростить понимание сторон. А в идеале упростить достижение консенсуса.

Но прежде, чем рассказать о результатах этого исследования, давайте разберемся в фундаментальных истоках мотивации, заставляющей людей наперекор всему держаться за уже сложившиеся в голове представления. Мотивации, абсолютно универсальной для всех и каждого. Мотивации, уходящей корнями в далекое эволюционное прошлое человека, а в будущем способной поставить его в заведомо проигрышную позицию перед искусственным интеллектом, не имеющим тяжелой эволюционной наследственности.

Аргументы, логика и упрямец-человек

«Человек, который в чем-то твердо убежден, трудно меняет свои убеждения. Скажи ему, что ты с ним не согласен, он отвернется. Покажи ему факты или цифры, и он поставит под сомнение источник, откуда они взяты. Апеллируй к логике, он не поймет, о чем ты».

Эта эффектная фраза из вышедшей в 1956 году книги выдающегося психолога Леона Фестингера, автора популярного ныне термина «когнитивный (мыслительный) диссонанс». Он в этой работе описывает феномен мотивированного рассуждения, уже хорошо известного в середине прошлого века, когда Фестфингер исследовал психологию людей, верящих в скорый конец света и присутствие на Земле инопланетян.

За прошедшие полвека данный феномен получил немало новых убедительных экспериментальных подтверждений. На основе экспериментов была разработана теория мотивированного рассуждения, ставшая ключом к анализу нейропсихологических причин устойчивого существования полярных мнений даже по вопросам, относительно которых существуют неопровержимые доказательства.

Наиболее интересное и познавательное популярное описание данного феномена и теории приводится в знаменитом на Западе, но практически неизвестном у нас эссе Криса Муни «Наука о том, почему мы не верим науке».

Воспользуюсь выдержками из этих материалов для прояснения вопроса.

Мотивированное рассуждение/аргументация (Motivated reasoning) – это мыслительный (когнитивный) процесс, в ходе которого некоторые идеи ставятся конкретным человеком выше других, потому что новая идея не эквивалентна оригинальной идее, уже сидящей у него в голове.

В ходе этого мыслительного процесса у индивида формируется предрасположение:

– к трактовке предъявленных ему доказательств как согласующихся с уже имеющимися у него представлениями;

– к корректировке того, что им считается беспристрастными логическими выводами.

Результат мотивированных рассуждений – самообман, зарождающийся в привязке к уже существовавшим мыслям, к которым человек привык.

Современная нейронаука утверждает, что мотивированные рассуждения, вызванные эмоциями, и есть результат эволюционного развития человека, требующего от нас максимально быстрых реакций на раздражители со стороны окружающей среды.

Эмоции и разум тесно связаны, а бессознательные чувства возникают быстрее, чем сознательные мысли.

Объем ежесекундно поступающей в мозг извне информации, получаемой через органы чувств, составляет примерно 10–20 млн бит.

В этом объяснении анализ сознательной реакции человека показывает, что объем информации, обрабатываемой в мозгу за секунду, составляет всего лишь около 60 бит.

Разница между этими двумя массивами информации фильтруется и обрабатывается человеком неосознанно, влияя на формирование и уровень эмоций.

Чувства быстрее разума? Весьма важные с точки зрения эволюции эмоции – это страх и агрессия, контролируемые сдвоенным центром управления эмоциональными реакциями и принятием решений – областью мозга, называемой «амигдала» (миндалевидное тело).

Внешние органы чувств передают сигналы в амигдалу, которые она может классифицировать как опасность. В этом случае амигдала выбирает вариант защитной реакции – страх или агрессию. Часто это явление называют fight or flight reflex – рефлекс «сражайся или беги».

Физиологическая реакция в обоих случаях похожая – идет сигнал в гипофиз, запускается реакция эндокринной системы, и в кровь поступает доза адреналина. Только в случае «беги» руки холодеют, а кровь приливает к ногам (чтоб быстрее бежали), тогда как в варианте «сражайся» – наоборот (чтобы лучше было махаться).

Что здесь особенно важно: наличие реальной внешней опасности для такой реакции необязательно. У человека может просто возникнуть мысль, ассоциированная с опасностью, но амигдала все равно сработает на один из вариантов «сражайся или беги».

Так оно, собственно, и происходит при поступлении «на вход» человеку новой идеи, не согласующейся с его привычными представлениями.

Возникает страх перед новым и неизвестным. Отрицательным ответом на него выступает инстинкт защиты – нужно сражаться. Но с кем? Конечно, неплохо было бы отреагировать на физическом уровне и дать в лоб носителю полярной идеи. Но ведь носителя может рядом и не быть, если идею узнал от других (прочел, услышал). Потом ведь за рукоприкладство придется отвечать. А если еще оппонент солидный человек и вообще как-то сразу махаться из-за идей и теорий не очень эффектно. И поэтому инстинкт защиты переводится на психологический уровень.

Включается один из видов психологической защиты, называемый рационализацией, при которой человек оправдывает свои спорные поступки или чувства, объясняя их рациональными, логическими причинами.

Суть процесса рационализации в том, что это неосознанная попытка личности избежать внутреннего конфликта и поддержать самоуважение к себе любимому. В результате у человека возникает ощущение, что он сделал сознательный выбор, в то время как в действительности его поведение было продиктовано эмоцией – страхом перед неизвестным и нежеланием нанести ущерб собственной идентичности.

Говоря словами политолога Артура Лупиа из Университета Мичигана, «мы отторгаем «враждебную» информацию и сохраняем при себе «дружескую». Мы используем рефлекс «сражайся или беги» не только по отношению к хищникам, но и по отношению к новой информации, не согласующейся с привычным ходом мыслей».

Сегодня есть немало сторонников и такого мироустройства. Иллюстрация Depositphotos/PhotoXPress.ru
Сегодня есть немало сторонников и такого мироустройства. Иллюстрация Depositphotos/PhotoXPress.ru
Логика слабее эмоций, как и аргументы

Человек – разумное существо и руководствуется не одними эмоциями. Мы также думаем, оцениваем аргументацию, делаем логические выводы.

Но в том-то и фишка, что рациональное мышление медленное, а эмоциональная реакция несравненно быстрее.

И в тот момент, когда включается рациональное мышление, подсознательная негативная реакция на новую информацию уже сформировалась. Человеку ничего не остается, как, включив психологическую защиту – рационализацию, убедить себя, что он мыслит логично. Хотя на самом деле он просто подгоняет факты под ту версию, которая не противоречит его убеждениям.

Как хорошо сформулировал психолог из Вирджинского университета Джонатан Хейдт: «Мы думаем, что рассуждаем как ученые, а на самом деле мы думаем как адвокаты. Наши рассуждения – это способ получить заранее определенный результат, то есть доказать, что мы правы, а они нет».

Однако все вышесказанное вовсе не означает, что мы не склонны воспринимать мир объективно. Отнюдь! Но на пути к объективности у нас возникает более приоритетная (с точки зрения эволюции) задача – защита личной точки зрения и собственной идентичности. А решение этих приоритетных задач заставляет нас оказывать сильное сопротивление изменениям своих убеждений, несмотря на то что факты говорят против них.

Как говорится, если факты не совпадают с нашими представлениями, тем хуже для фактов.

Люди просто не считают научный источник достоверным, если его выводы противоречат их глубинным представлениям и тем самым создают для них риск ущерба самоуважению.

Характерно, что более высокий уровень образования только ухудшает ситуацию – более образованный еще активней отбрасывает чужую информацию.

Социальные психологи Чарльз Табер и Милтон Лодж объясняют это так: «Малообразованные люди, которым не нравится какое-то явление, будут его просто отрицать. Зато образованные идут на шаг дальше и начинают выдвигать контраргументы».

На самом деле образованные люди – столь же предвзятые и эмоционально заряженные, как и малообразованные. Но они могут генерировать все новые и новые объяснения того, почему они правы. И поэтому добиться от них изменения убеждений становится еще труднее.

Аналогичным образом сказывается и мнение человека о собственной осведомленности в вопросе. Чем оно выше, тем сильнее эмоциональный заряд защитной реакции.

Инвестбанкир имеет минимальные шансы поменять точку зрения о низких инвестиционных рисках компании Х, даже если ему весьма аргументированно обосновывают обратное. Тогда как студента ВШЭ еще есть шанс переубедить… Но все равно небольшой.

Итог всего вышеописанного печален. Как и говорил Леон Фестингер: «Факты, цифры, логика, рациональная аргументация – ничто не поможет переубедить человека, если у него сработает защитная реакция мотивированного рассуждения».

Получается, что у нашего интеллекта есть почти непреодолимый барьер – наше собственное мотивированное рассуждение. И это делает мир куда менее разумным, чем он мог бы быть.

Сражайся или смывайся

Возможно, кто-то из читателей подумает: ну что такого страшного, ведь тысячи лет люди жили со своими мотивированными рассуждениями – и ничего. Выжили да еще интеллектуально выросли.

Но в том-то и штука, что ситуация человечества кардинально поменялась с переходом к постиндустриальному информационному обществу. Рефлекс «сражайся или беги», игравший в прошлой эволюции человека важнейшую роль, уже потерял свой высший приоритет для выживания.

А самое ужасное, что в информационном мире, в который мы все больше погружаемся, мотивированное рассуждение становится фактором негативного эволюционного отбора. Оно мешает познанию, подталкивает к неверным решениям, не позволяет верно оценивать источники новой информации, предрасполагает к вере фейковым новостям (если их элементы уже надежно укоренились в сознании). В информационном мире мотивированное рассуждение становится примерно таким же негативным фактором для познания, каким в предыдущих эпохах была слепота. Выжить можно, но дорога к знаниям, сложным профессиям, исследованию мира для слепых крайне затруднена.

Вот несколько примеров того, насколько отличны представления миллионов людей от современной научной картины мира.

Согласно опросам Гэллапа, в США доля людей, придерживающихся научной точки зрения, что человек – продукт эволюции, лишь 15 %. В России после 70 атеистических лет советской власти таких ненамного больше – 26%.

Больше всего поражает даже не малость доли людей, знающих об эволюции и признающих эти знания за научную истину. Самое ужасное, что эта доля почти не изменилась за последние 30 лет.

За это время в мире произошло несколько десятков головокружительных открытий. Проведены сотни авторитетных исследований. Написаны тысячи толковых популярных статей и книг. Все это практически никак не сказалось на представлениях людей о происхождении человека и его эволюции.

Почему мозг не умнеет

В США с 2001 года и поныне правильные ответы на все девять вопросов дают лишь 6% опрошенных (по России данных нет).

Лучше ситуация с людьми, изучавшими физику и биологию в институтах. Однако и среди них только половина смогла правильно ответить на все девять вопросов.

И опять же самое ужасное – в вопросе об эволюции человека, несмотря на колоссальный прогресс в науке, ничего не меняется. Так в чем же дело, почему прогресс науки, образование, СМИ, Интернет и даже соцсети (!) не в состоянии повысить уровень знаний населения в очевидных для сегодняшней науки вопросах, имеющих под собой надежные научные доказательства?

Оказывается, проблема вовсе не только в неосведомленности людей. Она преодолевается просвещением. Другая и непреодолимая пока что проблема – это упертость людей, не желающих менять свою точку зрения вследствие мотивированного рассуждения.

Новая статья «Это не мой консенсус: мотивированные рассуждения и источники научной неграмотности», опубликованная в последнем номере рецензируемого международного журнала Public Understanding of Science, продолжает серию публикаций об исследованиях мотивированного рассуждения, проводимых вот уже несколько лет тремя университетами США. Автор новой статьи Джош Пасек (Университет Мичигана) занимается исследованиями политических коммуникаций, изобретая оригинальные методологии опросов с использованием новейших технологий, медиапсихологии и науки о данных.

Несколько лет назад Пасек задался вопросом, почему общественный консенсус по многим важным научным вопросам оказывается невозможен, несмотря на наличие прекрасной доказательной базы, подтверждающей современные научные взгляды по этим вопросам.

Исследования привели Пасека к заключению: современная одномерная модель оценки признанности научных идей и теорий ошибочна.

В одномерной модели основным источником неверного понимания или интерпретации какой-либо идеи/теории считается недостаточная осведомленность (отсутствие или нехватка знаний) в конкретном вопросе. На самом же деле основной источник – вовсе не нехватка знаний, а много что еще. И среди прочего уже знакомое нам мотивированное рассуждение.

Как показал Пасек, в общем случае есть несколько причин, по которым люди могут неправильно отвечать на конкретный научный вопрос:

– люди не имеют информации по данному вопросу;

– они имеют неверные представления о том, что говорит наука по данному вопросу;

– они знают, что говорят ученые, но это противоречит их собственным представлениям или несет риск для их самоидентификации.

В зависимости от причин ответа человека можно отнести к одной из следующих категорий:

– неосведомленный,

– дезинформированный,

– несогласный.

Современные методики опросов оперируют лишь двумя противоположностями:

– ответ либо правильный,

– либо ошибочный.

Гэллап все упростил…

Однако с учетом различных причин, лежащих в основе ошибочных ответов, ситуация оказывается иной. Делая вывод об ошибочности современной модели оценки научных знаний в обществе, Пасек предлагает распутывать клубок ошибок путем определения четырех мыслительных состояний, свойственных каждому респонденту:

– знание,

– обучение,

– незнание,

– неверное представление.

В качестве примера Пасек предлагает не простой, а двойной вопрос. По вашему мнению, большинство ученых согласилось бы, что люди, как мы их знаем сегодня, развились из более ранних видов животных? А вы сами согласны, что это так?

На основе соотношения ответов и мыслительных состояний методика Пасека позволяет с помощью логистической регрессии предсказать долю несогласных среди респондентов, то есть тех, кто знает, что говорят ученые, но с этим несогласных, поскольку это противоречит их собственным представлениям или несет риск для их самоидентификации.

Доля таких несогласных в примере сформулированного выше вопроса об эволюции человека в расчетах Пасека получилась равной 16,5%.

А теперь сравните этот результат с общепринятой интерпретацией опросов общественного мнения Гэллапа.

Как я уже отмечал, по данным Гэллапа, в США по вопросу, является ли человек продуктом эволюции:

– доля людей, придерживающихся научной точки зрения, составляет лишь 15%;

– доля придерживающихся иных позиций – соответственно 85%.

Согласно же Пасеку, расклад такой:

– доля людей, придерживающихся научной точки зрения, на самом деле, куда больше – 46,1%;

– при этом доля неосведомленных о научной точке зрения – 36,1%;

– доля упертых (несогласных) в силу собственных мотивированных рассуждений – 16,5%;

– доля дезинформированных (имеющих неверные представления о том, что говорит наука по данному вопросу) – 1,3%.

Как говорится, почувствуйте разницу.

А это значит, что если мы не будем содействовать сближению сторон, раскол будет нарастать, а мотивированные рассуждения, подпитываемые пропагандой и фейковыми новостями, переключат наш рефлекс боязни нового из состояния «сражайся или беги» в состояние «сражайся или умри».

http://www.ng.ru/stsenarii/2017-11-28/13_7124_collapse.html

Ангелина Кречетова

Искусственный интеллект Facebook получил новые возможности и сможет искать людей с суицидальными намерениями по всему миру. Отключить технологию, следящую за постами и видеосвязью, пользователи не смогут
Facebook объявил о совершенствовании системы, позволяющей с помощью технологий искусственного интеллекта определить суицидальные намерения пользователей. Об этом сообщил основатель социальной сети Марк Цукерберг. Он отметил, что теперь ресурсу не потребуются обращения со стороны друзей такого пользователя. Представитель соцсети добавил, что функцию нельзя будет отключить.

Система, созданная для профилактики самоубийств, будет анализировать сообщения пользователей и предупреждать их друзей о том, что им нужна помощь. Ранее технология требовала пользователя или одного из своих друзей написать в поддержку просьбу о помощи, теперь же искусственный интеллект может самостоятельно сигнализировать об этом модераторам.

Система как «читает» сообщения пользователя, так и «просматривает» его трансляции в Facebook Live. Если она обнаруживает признаки, которые идентифицируются как «мысли о самоубийстве», то эти сообщения перенаправляются специально обученным модераторам Facebook, которые, в свою очередь, при необходимости могут связаться с пользователем, оказавшимся под угрозой.

Вице-президент Facebook по управлению продуктами Гай Розен отмечает, что преимущество усовершенствованной системы в том, что она может помочь пользователю еще до того, как кто-то из его близких заподозрит неладное.

Экспансия добрых намерений
Кроме того, теперь компания модернизирует свое программное обеспечение для распознавания образов в других странах после успешных тестов в США, чтобы обнаружить пользователей с суицидальными намерениями. Розен добавил, что за прошедший месяц сотрудники Facebook проверили более 100 подобных случаев, как сообщил Techcruch.

«Это направлено на то, чтобы сохранить минуты на каждом этапе (реагирования), особенно если речь о (сервисе прямых трансляций) Facebook Live. За последний месяц Facebook инициировала около 100 «профилактических проверок», когда сотрудники соответствующих служб посещали пользователей. Были случаи, когда люди приходили, а пользователь еще вел трансляцию», — рассказывает вице-президент компании.

В компании подчеркнули, что теперь постараются привлечь специалистов, которые смогут работать на местных языках круглосуточно. «Скорость действительно имеет значение. Мы должны оказывать помощь людям в режиме реального времени», — подчеркивает топ-менеджер Facebook. Сейчас компания уже заключила соглашения о партнерстве в этой сфере с 80 организациями, которые занимаются срочной психологической помощью.

Социальная сеть начала тестировать ПО в США в марте 2017 года, тогда компания сканировала текст сообщений Facebook и комментарии на наличие фраз, которые могут быть сигналом о надвигающемся самоубийстве.

Facebook не раскрывал технические детали программы, отмечая лишь, что программа ищет определенные фразы, которые могут быть ключом, например, вопросы «Все в порядке?» и «Могу ли я помочь?». Затем отчет получает модератор и после этого пользователь или его друзья. Сообщения также могут перенаправляться на телефонную линию помощи. В редких случаях сотрудники Facebook связываются с местными властями для вмешательства.

Теперь эти инструменты также будут доступны за пределами США в первый раз — Facebook расширяет их в глобальном масштабе (за исключением стран Евросоюза, где использование такой технологии конфликтует с местным законодательством в области защиты частной информации).

Этические вопросы
Представитель Facebook ответил Techcrunch отрицательно на вопрос о возможности отключения новой функции соцсети. Собеседник издания добавил, что функция предназначена для повышения безопасности пользователей социальной сети, и если кому-то не понравятся такие ресурсы поддержки от Facebook, то они будут автоматически скрыты.

При этом сотрудник соцсети уклонился от ответа на вопрос, собирается ли соцсеть использовать эти технологии для выявления других постов — например, политической или криминальной направленности.

«Со всем страхом насчет того, как ИИ может быть вредным в будущем, хорошо напомнить себе, как ИИ фактически помогает спасти жизнь людей сегодня», — отметил основатель Facebook в сообщении в социальной сети. Глава службы безопасности в Facebook Алекс Стамос также прокомментировал опасения пользователей и журналистов. По его словам, Facebook крайне серьезно относится к использованию технологий искусственного интеллекта. Он выразил уверенность, что риск злонамеренного использование таких технологий будет присутствовать всегда, а потому обществу необходимо уже сегодня выработать нормы работы с ними, не забывая о той пользе, которую подобные технологии могут принести человеку и найти пределы допустимого.

Заявление Стамоса совпало с очередными опасениями главы SpaceX и Tesla Илона Маска, который в своем Twitter вновь выразил уверенность в необходимости регулирования искусственного интеллекта и робототехники. Бизнесмен подчеркнул, что государство должно регулировать эти области так же, как оно регулирует рынок продуктов питания, фармацевтический рынок, авиастроительный, автомобильный и другие. «Общественные риски требуют общественного контроля», — уверен миллиардер.

http://www.forbes.ru/tehnologii/353495-facebook-nachnet-iskat-suicidalnye-posty-po-vsemu-miru

Анатолий Комраков

Эксперты Всемирного экономического форума составили рейтинг государств по влиянию организованной преступности на ведение бизнеса. Оказалось, что в мире нет стран, предприниматели которых не сталкивались бы с необходимостью откупаться от преступности. По этому показателю Россия заняла 86-е место из 137 стран. РФ оказалась единственной страной БРИКС, где показатель улучшился с 2012 года.

Всемирный экономический форум (ВЭФ) опубликовал рейтинг стран по степени влияния организованной преступности на местный бизнес. Этот показатель учитывается при оценке глобальной конкурентоспособности каждой из 140 стран.

ВЭФ оценивает страны по 12 основным показателям, таким, например, как размер рынка, состояние высшего и профессионального образования, уровень развития инфраструктуры и состояние институтов. Но каждый из них подразделяется на субпоказатели. В понятие «состояние институтов» как раз и входит уровень организованной преступности наряду с нецелевым использованием госсредств, взятками, независимостью судов, надежностью услуг полиции, фаворитизмом в решениях правительственных чиновников и т.д.

Эксперты Всемирного экономического форума задавали руководителям компаний вопрос, в какой степени организованная преступность (мафиозно-ориентированный рэкет, вымогательство и т.п.) накладывает расходы на бизнес. Если расходы на это огромные, то ставится 1 балл, если затрат нет, то страна получает высший балл – 7.

Оказалось, что в мире нет стран, бизнес которых не сталкивался бы с необходимостью откупаться от организованной преступности. Даже в самой благополучной по этому показателю Финляндии показатель составляет 6,8 балла. Второе-третье места поделили еще одна северная страна – Норвегия – и жаркий Оман, у них по 6,6 балла. Полюс преступного зла находится в Латинской Америке. Организованные преступные группировки Сальвадора, Гондураса, Венесуэлы, Мексики, Гватемалы, Ямайки и Колумбии поставили эти страны на последние места в рейтинге. Занявшему последнее, 137-е место Сальвадору присвоены 1,5 балла.

В Европе традиции не нарушаются, и, несмотря на титанические усилия властей, итальянская мафия жива: бизнесмены именно этой страны опустили ее в рейтинге на 123-е место (3,5 балла). Второй снизу из стран Евросоюза идет Болгария – 119-е место с 3,5 баллами.

Среди стран, входивших в состав бывшего Советского Союза, самые плохие показатели у Украины (113-я позиция с 3,9 балла), а самые хорошие – у Эстонии (10-я позиция). Грузия на почетном 38-м месте с 5,5 балла, бронза среди бывших советских республик у Азербайджана – 43-е место и 5,3 балла.

У грандов G7 довольно скромные места чуть выше середины списка. США и Германия с 5 баллами ровно входят в группу из 10 стран, которые делят места с 57-го по 66-е. В этой же группе оказались и два представителя Евразийского экономического союза (ЕАЭС) – Армения и Казахстан.

Еще один участник ЕАЭС – Россия – занимает в рейтинге 86-е место, расположившись между Сенегалом и Кабо-Верде, у нее 4,5 балла. Если сравнить этот показатель, например, со странами БРИКС, то только у Китая сейчас показатель лучше – 4,6 балла, он на 79-м месте. Индия на 89-м с 4,4 балла, а вот Бразилия и ЮАР идут плотной группой, разделив 121–122-е места с 3,6 балла. В этой группе стран только Россия улучшила свои позиции, если сравнивать, например, с баллами, полученными в 2012 году (у РФ тогда было только 4 балла).

Если вернуться к ЕАЭС, то можно сказать, что Белоруссия вообще не участвует в глобальном рейтинге ВЭФ, а в Киргизии оргпреступность заедает бизнес на 4,2 балла (102-е место).

«Сегодня рэкет и крышевание в России ушли в прошлое. Преступность сейчас сосредоточена в основном на криминальных сферах, бизнес стал менее уязвим для преступных группировок, особенно если говорить об иностранных проектах, – сказал «НГ» президент Русско-азиатского союза промышленников и предпринимателей (РАСПП) Виталий Монкевич. – Иностранные инвесторы предпочитают «заходить» в Россию через партнеров, у которых уже выстроен бизнес и где всевозможные проблемы с оргпреступностью либо уже решены, либо их решение берут на себя российские партнеры. Второй вариант – начинать свой бизнес в РФ через госструктуры: многие иностранные инвесторы начинают лоббировать свой проект через собственные министерства, в результате такие проекты контролируются на госуровне двух стран, что ограждает бизнес от внимания криминальных структур. Некоторые выходят на российский рынок через российские общественные организации, которые обеспечивают контакты инвестора с представителями органов власти. Еще один вариант – действовать через корпорации развития, которые сейчас есть в российских регионах. В результате сегодня практически любой иностранный проект, даже с минимальным объемом инвестиций, курируется госструктурами, что является достаточно существенной защитой от оргпреступности».

«Организованную преступность часто вменяют самим предпринимателям, – утверждает сопредседатель «Деловой России» Андрей Назаров. – Практика 2017 года показала, что статья 210 «Организация преступного сообщества» продолжает набирать популярность. И хотя она предназначалась законодателем для борьбы с преступной группой, фактически применяется в том числе и в отношении предпринимателей. Причем если у предпринимателя в компании есть бухгалтер и, скажем, уборщица, то это уже готовый состав преступной группы».

По словам Назарова, чаще всего статью 210 применяют в довесок к мошенничеству, таким образом «утяжеляя обвинение». «Статьей предусмотрено наказание от 12 до 20 лет лишения свободы, а предъявление обвинения по ней позволяет содержать под стражей обвиняемых до полутора лет. Это оказывает мощнейшее психологическое давление и дезориентирует не только руководителя предприятия, но и его сотрудников, в том числе и свидетелей по делу. И, конечно же, нельзя не учитывать репутационный ущерб, который несет фирма в этом случае», – сказал «НГ» Назаров.

http://www.ng.ru/economics/2017-11-28/1_7124_bisness.html