Среди похищенных ценностей – знаменитый бриллиант «Санси» (53,5 карат), которым в разное время владели султан Индии Ранджандра, португальский король Альфонс, министр финансов Франции маркиз де Санси, кардинал Мазарини, английские короли Джеймс I и Яков II… Позднее, при Наполеоне I, сокровища были найдены и возвращены в казну – все, кроме «Санси». Император, большой любитель драгоценностей, смириться с этим никак не мог. Узнав, что в Вене продаётся бриллиант, похожий по описанию на разыскиваемый, Наполеон отправил в Австрию опытного шпиона по кличке Блейвейс.

Шпион отличался знанием всех европейских языков и умением перевоплощаться в любой образ. Из Парижа он выехал, переодевшись элегантной французской кокоткой.

Однако миссия императорского посланника не увенчалась успехом: продаваемый в Вене бриллиант весил всего 50 карат и имел коричневый оттенок – это был явно другой камень. Настоящий же «Санси» обнаружился лишь спустя четверть века, в 1830 году.

Русский промышленник и предприниматель Николай Демидов, владевший уральскими медеплавильными заводами и имевший деловые связи в Европе, приобрёл драгоценный камень за 500 тысяч франков у одного парижского маклера. Сведения о конфиденциальной сделке каким-то образом просочились в прессу – разразился скандал. Французское правительство возбудило против Демидова иск по обвинению в незаконном присвоении и хранении бриллианта, являющегося национальным достоянием Франции. Человек, продавший Демидову злосчастный камень, оказался доверенным лицом герцогини Беррийской, представительницы древнего французского рода, некогда приближённого к королевскому двору.

Герцогиня заявила на суде, что, действительно, непродолжительное время владела, а затем продала бриллиант «Санси», который достался ей по наследству от бабушки, сорок лет назад получившей камень в подарок от Людовика XVI. Этой истории никто не поверил (поговаривали, что свидетельство герцогини обошлось Демидову в 150 тысяч франков), но дело в конце концов было закрыто, и «Санси» остался в России.

О дальнейшей судьбе бриллианта известно следующее. В 1889 году «Санси» каким-то образом попал к историку Люсьену Фалайзу. Через три года бриллиант купил для своей жены лорд Уильям Астор, а в 1919-м камень перешёл к его невестке леди Астор. Семейство Астор владело «Санси» до 1978 года, после чего камень был продан Банку Франции за 1 миллион долларов. С тех пор и по сей день им могут любоваться посетители Лувра.

Игорь Джохадзе. Криминальная хроника человечества

В 1919 году Саенко был назначен на пост командира комендантского взвода Харьковской ЧК, затем отряда особого назначения, помощника начальника уголовного розыска Харьковского губисполкома.

Саенко «прославился» массовым совершением внесудебных казней, в том числе расстрелял епископа Никодима. Владимир Хлебников вспоминал: «Специальность харьковского ЧК, где действовал Саенко, было, например, скальпирование и снимание перчатки с кистей рук» или «Тот город славился именем Саенки. Про него рассказывали, что он говорил, что из всех яблок он любит только глазные…».

Образ Саенко, как страшного комиссара, которого побаивался даже Нестор Махно нашёл отражение в романе Алексея Толстого «Хождение по мукам».

Когда Белая Армия генерала Деникина ненадолго выбила большевиков из Харькова, была создана специальная комиссия по установлению фактов злодеяний Саенко. Из мест массового захоронения извлекались тела людей, казненных лично Саенко или по его приказу. Все трупы были изувечены.

Впрочем, следует отметить, что в 1918 году белогвардейцами в Белгороде был повешен родной брат Саенко – Владимир, так что повод для мести у страшного комиссара был более, чем достаточный.

В Гражданской войне в России рыцарей не было ни с одной стороны.

Степан Саенко счастливо избежал сталинских репрессий, хотя практически все его соратники были уничтожены. Он был директором завода, депутатом и общественным деятелем. Получил государственные награды и стал пенсионером союзного значения.

По материалам Интернет-ресурсов

профессор

Игорь Михайлович Мацкевич

Союз криминалистов и криминологов поздравляет с днем рождения кандидата юридических наук, доцента кафедры Патентного права и правовой охраны средств индивидуализации Российской государственной академии интеллектуальной собственности Пономареву Наталью Геннадьевну!

Уважаемая Наталья Геннадьевна, желаем Вам вдохновения для научной работы и практики, прекрасного настроения и крепкого здоровья!

Из приговора: Судебным следствием установлено: Райхман в период 1936–1940 г.г. систематически участвовал в фальсификации следственных дел на советских граждан, ложно обвиняя их в совершении тяжких государственных преступлений. В частности, при его участии были сфальсифицированы дела по обвинению быв. Председателя Совнаркома Карельской АССР Гюллинга, быв. секретаря Карельского Обкома КПСС Ровио, быв. Председателя Западно-Сибирского Крайисполкома — члена КПСС с 1912 года Грядинского, быв. Секретаря Свердловского Обкома КПСС Столяра, члена Президиума ВЦИК старого большевика Шотмана, журналиста, Депутата Верховного Совета РСФСР Кольцова, быв. члена КПСС Пригожина и других.  В результате ложных обвинений перечисленные лица были осуждены к расстрелу и расстреляны.

В 1947 году Райхман, находясь в командировке в качестве уполномоченного МГБ СССР по борьбе с оуновским подпольем в Львовской области, ориентировал местных работников госбезопасности на применение мер физического воздействия к арестованным. Арестованная Ивасюк Анна под физическим воздействием оговорила себя и других лиц в принадлежности к оуновскому подполью.

В 1949 году Райхман, выполняя провокационное задание быв. министра Госбезопасности СССР Абакумова по компрометации начальника Главного Штаба ВВС СССР генерал-полковника Судец, принимал участие в незаконном аресте и длительном содержании под стражей адъютанта Судец — лейтенанта Балакирева и порочных методах допроса (продолжительное оставление без сна и угроза избиением).

Что же касается остальных предъявленных Райхману по обвинительному заключению обвинений, в том числе и пособничества Берия в его вражеской деятельности, то они в суде не нашли своего подтверждения, а поэтому в этой части обвинения он подлежит оправданию за недоказанностью.

На основании изложенного и руководствуясь ст. ст. 319 и 320 УПК РСФСР Военная Коллегия Верховного Суда СССР приговорила Райхмана Леонида Федоровича к лишению свободы в ИТЛ сроком на десять (10) лет, с поражением прав, предусмотренных п. п. «а», «б», «в» ст. 31 УК РСФСР сроком на три (3) года. Лишить Райхмана медалей: «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 г.г.»; «XXX лет Советской Армии и Флота»; «За победу над Японией»; «За оборону Москвы». Возбудить ходатайство перед Президиумом Верховного Совета СССР о лишении Райхмана двух орденов Красного Знамени, трех орденов Красной Звезды, ордена Кутузова 2 степени, ордена Знак Почета, медалей «За отвагу» и «За боевые заслуги».

На основании п. «в» ст. 5 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 27 марта 1953 года «Об амнистии» срок наказания — лишения свободы — Райхману сократить наполовину, т.е. до пяти (5) лет.

Примечательно, что незадолго до этого 21 марта 1953 года по постановлению следственной части МВД СССР Райхман был освобожден из тюрьмы, куда он был отправлен по обвинению в злоупотреблении служебным положением. Райхман был категорически не согласен с вынесенным приговором суда. В письме Райхмана председателю Президиума Верховного Совета СССР К. Е. Ворошилову, 17 августа 1956 года он в том числе писал: с 1951 по 1953 год я находился под следствием в МГБ по клеветническому обвинению во вредительстве и национализме. Дело мое было прекращено. Ныне, Военная Коллегия Верхсуда подтвердила правильность этого прекращения. В конце августа 1953 года я снова без всякой вины был арестован Прокуратурой СССР по обвинению в заговорщической деятельности. На меня не было не только никаких материалов, но вообще не было ни единой бумажки. Через 32 месяца после ареста — в мае 1956 года — обвинение было переквалифицировано на пособничество изменнику Родине Берия и вредительство, и я был предан суду. 15 августа 1956 года Военная Коллегия Верховного Суда полностью оправдала меня по этим обвинениям, но за нарушение законности приговорила по ст.193 п.17 (с применением амнистии) к 5 годам лишения свободы с зачетом предварительного заключения с 17 марта 1952 года. Факты, послужившие основанием для такого приговора, появились в моем деле в конце 1955 и в 1956 году, т. е. через 2–2,5 года после моего ареста. Из лиц, перечисленных в приговоре, к Ивасюк я совершенно не причастен. На суде она заявила, что никогда не видела меня. Я также никогда не ориентировал работников УМГБ Львовской области на применение мер физического воздействия к арестованным. Эта часть приговора полностью опровергается стенограммами всех совещаний, проводившихся при моем участии во Львове, имеющимися в моем деле показаниями на суде сотрудника КГБ СССР (б. Зам.Нач.УМГБ Львовской области) полковника Козлова А.С. и показаниями ряда б. сотрудников УМГБ Львовской области на предварительном следствии. К секретному задержанию Балакирева и к незаконным методам его допроса я также непричастен. Это он подтвердил на суде. О какой-либо провокации против генерала Судец мне ничего не было известно, и вообще о подобной провокации никаких материалов в деле нет. Более того, я и сейчас утверждаю, что никакой провокации не было, а лишь производился по заданию И.В. Сталина розыск лица, звонившего в МК ВКП(б) и сообщившего о якобы связи Судец с изменником Родине Токаевым. Это может быть подтверждено работниками КГБ СССР генералами Питоврановым и Шубняковым, которые не были вызваны в суд и не были допрошены на предварительном следствии, несмотря на мои неоднократные ходатайства. Что же касается перечисленных в приговоре дел (лиц) периода 1936–38 г.г. (в приговоре ошибочно указано 1936–1940 г.г.; все эти дела были при Ежове), то ни одного из них я не вел и к их аресту никакого отношения не имел. Мое участие выразилось лишь в том, что я по приказанию руководства учинил согласительную подпись (как нач. отделения) на обвинительных заключениях; за исключением дел Кольцова и Пригожина, на которых я и обвинительных заключений не подписывал. Вся моя роль в деле Кольцова заключалась в том, что уже после его ареста, к которому я не имел никакого отношения, я составил по приказанию руководства постановление, точно соответствовавшее имевшимся тогда материалам на Кольцова. В деле же Пригожина вообще нет ни единой моей подписи. Я тогда работал в Ленинграде, где был арестован Пригожин, а следствие по его делу велось в Москве. Из перечисленных в приговоре лиц, я один раз допрашивал Гюллинга, который подтвердил мне показания, данные им ранее в Карелии, и один раз принимал участие в допросе Грядинского, уже после того, как он сознался на допросе у Ежова и неоднократно писал ему подробные заявления с признанием своей вины. После моего участия в допросе Грядинского его допрашивали Вышинский и Шейнин, которым он подтвердил все ранее данные показания, а равно подтвердил эти показания на суде. Вместе с тем и на предварительном, и на судебном следствии по моему делу было установлено, что я никогда не только не применял мер физического и иного незаконного воздействия на арестованных , но был решительным противником подобных мер. На заседании Военной Коллегии свидетели подтвердили мое объективное отношение к делам и показали, что в 1937 году я отказался допрашивать б. секретаря МК ВКП(б) Корытного, заявив на совещании о его невиновности; что в том же году я добился освобождения из-под стражи и полной реабилитации Модзалевского (позднее, в 1953 г. являлся Министром иностранных дел Польши); что предотвратил провокации против ряда нынешних руководителей Партии и Правительства, в связи с делом б. секретаря Челябинского Обкома Рындина. Сверх того, на суде было установлено, что по моему требованию в начале 1938 г. был арестован резидент НКВД СССР в Париже за фальсификацию агентурных материалов на Модзалевского. За указанные в приговоре дела 1936–38 г.г. меня никогда бы не арестовали и не предали суду. Это вполне очевидно хотя бы из того факта, что сотни чекистов, работников Прокуратуры и Военной Коллегии, повинных в том же неизмеримо больше меня (а многие даже в тех же самых делах, которые указаны в приговоре по моему делу), продолжают и по сию пору работать в органах КГБ СССР, органах суда и надзора. Таким образом, я обязан своим осуждением только лишь тому, что был арестован без всяких оснований, а у Прокуратуры Союза не хватило гражданского мужества признать свою ошибку и освободить меня. (В марте 1956 года Прокурор Пограницкий прямо заявил мне: «Столько времени сидели, а сейчас освобождать? Нет!»). Мои неоднократные просьбы о допросе свидетелей, об очных ставках и о приобщении к делу оправдывающих меня документов — не были удовлетворены Прокуратурой. До окончания срока лишения свободы, определенного мне приговором Военной Коллегии, остается полгода. Все вышеуказанное дает мне моральное право просить Вас освободить меня из тюрьмы, снять судимость и реабилитировать, ибо никаких умышленных преступлений я никогда не совершал, а отдельные ошибки явились результатом той обстановки, в которой мне пришлось работать.

Л. Ф. Райхман умер 14 марта 1990 года.

4 апреля 2003 года Главная военная прокуратура отказала в его реабилитации.

По материалам газеты Коммерсант от 09.03.2018г.

Post Scriptum.

Юристы, разоблачавшие культ Сталина действовали теми же методами, как и те, кто его легализовал и охранял.

По другому и быть не могло, поскольку решение принимали те, кто работал во времена Сталина.

Удивляет, что по одним и тем же лекалам принимались решения об отказе в реабилитации и военным преступникам и тем, кто с ними боролся.

С другой стороны, значительное число сотрудников НКВД и судей сталинской эпохи, виновных не в меньшей степени, чем Райхман вообще избежали какой-либо ответственности.

профессор

Игорь Михайлович Мацкевич