В США предъявили обвинения членам разветвленной преступной группировки во главе с Ражденом Шулая, которого федеральная прокуратура Южного округа Нью-Йорка считает вором в законе.

Прокуроры называют группировку «русским криминальным синдикатом», хотя в ней выходцы из разных республик бывшего Советского Союза, в основном из Грузии.

Они обвиняются в сговоре с целью заказного убийства, вымогательстве, грабежах, мошенничестве, содержании подпольных игорных домов и клубов, торговле ворованными сигаретами и другим товаром, хищении пяти тонн шоколадных конфет, сбыте наркотиков, попытке обмана казино с помощью компьютерных приложений и других преступлениях.

Это самая большая постсоветская ОПГ, когда-либо разоблаченная в США.

Ее главным подразделением является организация, возглавляемая 40-летним Шулая (он же Брат, он же Рома) и 37-летним Зурабом Джанашвили, или Зурой. По ее делу проходят 27 человек, 24 из них уже арестованы, в основном в Нью-Йорке.

Двое фигурантов — 26-летний Николоз Джикия и 25-летний Бакаи Марат-Улу — проходят по смежному делу о сговоре с целью заказного убийства, незаконной торговле оружием и незаконной продаже оружия лицу, имеющему судимость.

Осведомитель

Этим двум обвиняемым грозит самый суровый приговор, вплоть до пожизненного, хотя практически все, что они согласились сделать, было предложено им тайным осведомителем ФБР, который закодирован в судебных документах как CS-1 (от confidential source — конфиденциальный источник).

Всего в расследовании, которое началось в 2014 году, были задействованы три осведомителя, хотя львиную долю работы выполнил CS-1.

По словам прокуратуры, это бывший деятель русской оргпреступности, арестованный в прошлом в США по делу о попытке заказного убийства и отсидевший около шести лет. После освобождения этот человек стал помогать правосудию и работает платным осведомителем ФБР. В спецслужбе говорят, что довольны его работой.

Правообладатель иллюстрацииGETTY IMAGES

19 ноября 2015 года Джикия и Марат-Улу якобы продали ему в Бруклине за 600 долларов револьвер марки Ruger Service Six 38-го калибра, хотя знали, что у него есть судимость и, соответственно, нет права на владение оружием.

Не далее как на прошлой неделе Джикия и Марат-Улу якобы продали агенту CS-1 за 500 долларов пистолет фирмы Hi-Point Firearms 45-го калибра.

По словам следователя ФБР Брюса Турпина, Марат-Улу и пять его партнеров могли доставать пистолеты и полуавтоматические винтовки, за которые они просили у осведомителя по 500 и тысяче долларов соответственно, а также килограммы героина.

ФБР записало разговор, в котором Марат-Улу поведал CS-1, что в прошлом его брали под Чикаго за устройство, считывавшее данные кредитных карт для дальнейшей их подделки.

Заказное убийство

31 мая 2017 года осведомитель встретился с друзьями у 45-й улицы Манхэттена и предложил им ограбить и убить своего бизнес-партнера, на чьем складе в Нью-Джерси стоят фуры, набитые контрабандными сигаретами, то есть незаконно привезенными из штатов, в которых они облагаются меньшими налогами, чем в Нью-Йорке.

Правообладатель иллюстрацииGETTY IMAGES

Стоимость контрабандного товара, по словам CS-1, составляла полтора миллиона долларов. Он предложил расплатиться с убийцами частью выручки от продажи похищенных сигарет.

По словам прокуроров, те согласились, а Марат-Улу якобы вызвался выстрелить первым.

Остаток разговора был посвящен обсуждению того, как избавиться от трупа. Джикия якобы предложил растворить его в кислоте, а Марат-Улу якобы выдвинул идею полить его известью и закопать, обещав, что через год и волосинки не останется.

Напоследок осведомитель вручил каждому задаток в тысячу долларов.

По другому смежному делу проходят Алекс и Стивен Фишманы и Констанин Мельник, которым неутомимый CS-1 продал 15 коробок (в каждой из которых 60 блоков) якобы ворованных сигарет и взамен якобы получил от Стивена Фишмана более 42 тысяч долларов в пластиковом пакете. Сигареты были куплены в целях перепродажи.

Пакет с деньгами осведомитель немедленно отдал сотрудникам ФБР.

Правообладатель иллюстрацииGETTY IMAGES

Этой троице грозит срок до 5 лет и штраф до 250 тысяч долларов.

48-летнему Сергею Гиндинову, против которого возбуждено индивидуальное дело, с другой стороны, грозит до 40 лет тюрьмы, поскольку ему инкриминируется сговор с целью продажи товарного количества кокаина.

Обвинительное заключение по самому большому из смежных дел занимает 33 страницы.

Группировка Шулая орудовала в основном в Нью-Йорке, но действовала и в Нью-Джерси, Пенсильвании, Флориде и Неваде, а также за границей.

Ее члены поддерживали тесные связи со своими людьми в Грузии, на Украине и в Российской Федерации, регулярно посещали их и переводили туда нажитое преступной деятельностью.

Группировка содержала нелегальные игорные притоны и якобы вымогала карточные долги. Она также обвиняется в хищении личных данных и аферах с кредитками. Как утверждает прокуратура, преступники якобы использовали состоящую в группировке женщину для того, чтобы завлекать жертв и потом их грабить.

Судебные документы обвиняют фигурантов дела в «крышевании» торговых точек, продаже краденого и изготовлении фальшивых документов.

В общей сложности по всем указанным делам арестованы 33 человека. ФБР продолжает охотиться за остальными.

http://www.bbc.com/russian/features-40197626

Традиционно всех выходцев из бывшего Советского Союза называют — русскими.

Русская преступность — это представители криминальных слоев из СССР, хотя для большинства из них,  русский язык — не родной язык.

Авторы публикуют итоги своего научного проекта – «Глобального исследования политизации социальных сетей», в ходе которого анализировались интернет-коммуникации стран Западной Европы, Северной Америки, Латинской Америки, Азии и Африки. Согласно авторской гипотезе, несмотря на имеющийся эскапизм, абсентеизм и атомизацию социума в современных государствах, проявляется стремительная политизация сообществ социальных сетей Интернета по причине подрыва доверия граждан к традиционным политическим институтам. Исследователи пришли к выводу, что политизация современных сетей пока больше способствует архаизации и радикализации социальных отношений, чем упрочнению легитимности политических режимов, демократизации и конструктивному диалогу общества с властью.

Теория и методология проекта

Институты власти сильно изменились со времени зарождения первых государств. Об этом свидетельствуют самые разные исследования в области кратологии и политической антропологии. Коренную эволюцию претерпели и механизмы обеспечения поддержки и устойчивости самой власти. Перечисленные аспекты касаются, прежде всего, сферы легитимности, означающей классическое согласие власти и населения. Методы построения легитимности относятся к сегменту так называемой легитимации.

Общепризнанной теорией у современных социологов и политологов до сих является концепт легитимности, разработанный М. Вебером, выделявшим харизматичный, рационально-правовой и традиционный типы данного явления. Правда, считать веберовскую модель применимой ко всем случаям – в корне не верно. Она явно преувеличивает роль харизмы и легитимного принуждения в ущерб так называемым иллегитимным факторам [2]. Сомнению можно подвергнуть и абсолютизацию рационального фактора в политике. Современная власть сохранила достаточно архаичных элементов своих прежних форм (сакрально-иррационального и символического).

Конечно, можно оговориться, что Вебер, не предполагая появление в будущем феномена Интернета, всё же не отвергал сетевой стороны природы власти. Однако он явно преувеличил роль протестантских сетевых структур в развитии цивилизации. Кроме того, идеальных типов легитимности не существует – они постоянно видоизменяются под влиянием различных субъективных и объективных факторов. Поэтому к теориям Вебера лучше подходить исходя из современных трендов.

Если вспомнить работы К. Юнга, то он высказывался о развитии человеческой цивилизации более осторожно, критикуя гиперболизацию фактора рациональности в сетевом механизме власти. Он писал о том, что общим итогом Реформации, Просвещения и индустриальной революции стало возникновение так называемого массового человека Западного мира, характеризующегося сильной разобщённостью и безответственностью. По мнению психолога, в этом атомизированном обществе стала исчезать индивидуальная ответственность, а разобщённые индивиды стали, напротив, тянуться к коллективам с авторитетными личностями и лидерами, которые принимали всё бремя ответственности на себя [3].

Архаичные сетевые формы легитимации власти хорошо доказывают предположение Юнга о парадоксальной роли социальной атомизации в усилении феномена авторитета (а от авторитета недалеко и до власти). Сетевые коммуникации, безусловно, являются определённым отражением существующих политических процессов и групп. Стремительное развитие киберпространства красноречиво свидетельствует о потребности разобщённых пользователи сетей Интернета объединяться в группы для включения в политический дискурс на фоне возникновения политических симулякров, подрыва доверия к партиям и парламентам.

В настоящее время распространено заблуждение, что Интернет – виртуальное пространство «без границ и вне цензуры». Но теория графов не противоречит принципу центрирования сети, когда в социальных сетях формируются центральные и периферийные узлы [4]. Первые – обладают авторитетом, производят или перерабатывают информацию, контролируя политические коммуникации, тогда как вторые являются лишь пассивными потребителями, а значит, зависят от первых. Другими словами, виртуальная среда совсем не исключает концентрации власти.

На основании предварительного теоретического анализа можно предложить рабочую исследовательскую гипотезу – несмотря на имеющийся абсентеизм и атомизацию социума в современных странах, проявляется стремительная политизация сообществ социальных сетей Интернета по причине подрыва доверия граждан к традиционным политическим институтам – партиям и парламенту. Чтобы проверить это предположение, авторами статьи в декабре 2015 – январе 2016 гг. было проведено «Глобальное исследование политизации социальных сетей». Была определена цель исследования: изучение уровня наиболее политизированных узлов в популярных социальных сетях, а также более конкретные задачи проекта:

• обнаружение провластных, патриотически настроенных сообществ социальных сетей;
• выявление сообществ социальных сетей, умеренно оппозиционных по отношению к власти;
• определение радикально настроенных к власти сообществ социальных сетей.

Команда проекта: научный руководитель проекта – С.Н. Федорченко, доцент, кандидат политических наук, доцент кафедры политологии и права, заместитель декана факультета истории, политологии и права по научной работе Московского государственного областного университета (МГОУ); координатор проекта – Е.М. Лымарь, студент-бакалавр МГОУ направления подготовки «Политология»; редактура окончательного аналитического отчёта – Л.В. Федорченко, кандидат политических наук, старший преподаватель кафедры истории и политологии Московского политехнического университета (МАМИ).

Кроме того, в проекте участвовали студенты-бакалавры МГОУ направления подготовки «Политология». Из них в организационно-аналитической группе: А.А. Белюстин, К.Н. Мацюк-Хмелевская, В.М. Касаткина, В.М. Санникова, А.Е. Раева, В.В. Чекмарёва, А.И. Марченков. Поиск эмпирических данных осуществляли: А.А. Белоусов, Н.Ю. Бенсауд, М.Д. Гришин, П.Р. Зимогляд, Ю.В. Казимирова, И.С. Каптюхин, А.Е. Кизилов, А.А. Колчина, Р.Н. Панасов, Е.С. Милевич, Г.Ю. Ряполов, А.Ю. Филенкова, И.В. Чеботарёва, Ю.Г. Шестакова, А.А. Шестаков, А.В. Давыдов, С.М. Кузнецов, А.А. Орлова, Е.Н. Полякова, А.Д. Пугачёва, Е.В. Шилова, И.В. Кулаков, М.О. Лукин, П.П. Панфилова, М.К. Рябцев, И.Р. Скрипка.

Вначале была проведена примерная кластеризация стран по следующим группам: Западноевропейский, Англосаксонский, Латиноамериканский, Азиатский и Африканский кластеры. После выявления кластеров производился подсчёт их сетевых участников (групп/узлов и их пользователей). Обнаруженные данные суммировались для выяснения результата по группам стран. Объектом исследования были популярные социальные сети: Facebook, Twitter, YouTube, Instagram, LiveJournal, Tumblr, Flickr, Google+, предметом исследования выступили сообщества (узлы, группы) социальных сетей с политизированным дискурсом.

В качестве научного метода был задействован контент-анализ, апробированный ранее в исследовании подобных явлений в российском виртуальном процессе [1; 6]. Контент-анализ исходил из того предположения, что политизация социальной сети учитывает наличие/отсутствие интереса сетевых групп и их участников к определённой тематике, перекликающейся с определёнными ключевыми словами. Для поиска сетевых тегов политизированного контента использовались специальные ключевые слова (политика, власть, государство, правительство, политические партии, патриотизм, демократия, консерватизм, коммунизм, либерализм, национализм и т.п.). Проводился подсчет количества крупных политизированных сообществ по каждому из ключевых слов.

При анализе уровня политизированности социальных сетей применялся принцип ранжирования, когда учитывались такие признаки как большое количество политизированных узлов, крупная активность и наиболее обсуждаемый контент. Соответственно, каждой из политизированных социальных сетей в кластере стран присваивался 1 балл, далее велся подсчет. Уже в ходе контент-анализа выяснилось, что в каждой стране количество политизированных социальных сетей разное.

Полученные данные

Обследуемый Западноевропейский кластер глобального исследования включал ФРГ, Италию, Испанию, Францию, Швецию и Люксембург. Итоги замеров политизации социальных сетей были следующие: 38% — поддержка провластных сил, 58% — оппозиционных, 4% — радикальных. Самыми политизированными социальными сетями оказались: Twitter (в 6 из 6 стран кластера), Facebook (в 5 из 6) и YouTube (в 2 из 6). Мощнейший объем политизированного контента был найден по тегам: имена политиков и/или названия политических партий — 19%, демократия — 19%, политические партии — 16%, государство — 10%.

Примечательно, что самые крупные и активные радикальные сообщества были найдены в ходе анализа социальных сетей Германии и Италии. Ими оказались мусульманские, неонацистские и неофашистские сообщества. Например, в сообществе Deutschland konvertiert zum Islam (Германия переходит в Ислам), присутствуют такие записи: «Ein neuer Bruder im Islam! Allahu Akbar» («Новый брат в исламе! Аллаху Акбар») и «Warum möchtest du die Scharia in Deutschland? («Почему вы хотите шариат в Германии?»). Кстати, в Люксембурге существует определенный недостаток интернет-активности людей. Сообщества и их контент оформляются на английском, французском, немецком языках. Возможно, эта поликультурная особенность страны в некоторой степени мешает объединению людей для формирования сетевых политизированных узлов.

США, Великобритания, Канада, Австралия и Новая Зеландия вошли в особый Англосаксонский кластер исследования. Получился следующий результат: 54% — поддержка провластных сил, 33% — оппозиционных, 13% — радикальных. Наиболее политизированными социальными сетями в англосаксонской группе оказались: Facebook (в 5 из 5 изучаемых стран кластера), Twitter (в 3 из 5), YouTube (в 2 из 5) и Instagram (в 1 из 5). Большой объем политизированного контента был найден по следующим тегам: имена политиков и/или названия политических партий — 14%, политика — 11%, политические партии — 11%, либерализм — 11%, религия — 9%, патриотизм — 9%. Здесь крупнейшими по численности радикальными сообществами являются американские и австралийские. Любопытно, что в США зафиксирован рост сообществ, связанных с флагом Конфедерации (политические хэштеги #southernpride, #confederate_flag). Среди основных участников этих узлов – южане-патриоты, преклоняющихся перед историей своих штатов. Здесь разворачивается сетевое противостояние идентичностей «Юга» и «Севера»: с одной стороны, наблюдается расизм, исламофобия [8], негативное отношение к гомосексуализму, критика действующей власти, с другой – нетерпимость по отношению к южанам, их истории, флагу Конфедерации.

Следует отметить, что в сетевых сообществах Соединённого Королевства не было замечено большого количества групп, связанных с националистическими настроениями в Шотландии. Активные сетевые узлы, найденные в Facebook и Twitter по тегу Scotland, связаны, в основном, с историей Шотландии или с генеалогической информацией. Противоположная ситуация в Уэльсе. Самой же неконфликтной в плане политического дискурса страной является Новая Зеландия.

Бразилия, Перу, Аргентина, Мексика, Колумбия, Венесуэла и Коста-Рика составили так называемый Латиноамериканский кластер проекта. Замеры выявили следующие результаты политизации социальных сетей: 81% — поддержка провластных сил, 18% — оппозиции, 1% — радикальных сил в соцсетях. Наиболее политизированными социальными сетями оказались: Twitter (в 6 из 7 стран кластера), Facebook (в 3 из 7) и YouTube (в 2 из 7). Крупный объем политизированного контента был найден по конкретным тегам: политика — 21%, имена политиков и/или названия политических партий — 17%, анархизм — 10%, политические партии — 10%.

Представляется важным подчеркнуть, что в Латинской Америке достаточно развито анархическое движение. Например, в мексиканском анархистском сообществе состоит почти 7 тысяч человек, а в аргентинском – 36 тысяч человек. Тогда как в Венесуэле распространены хакерские сообщества (например, Anonymous Venezuela [10]), занимающиеся взломом правительственных сайтов разных стран.

Азиатский кластер включил такие страны как Саудовская Аравия, Иордания, Сирия, Иран, Китай, и Южная Корея. Итоги следующие: 59% — поддержка провластных сил, 35% — оппозиционных, 6% — радикальных сил. Самыми политизированными социальными сетями оказались: Facebook (в 5 из 6 стран кластера), Twitter (в 2 из 6), YouTube (в 1 из 6) и Instagram (в 1 из 6). Большой объем политизированного контента в кластере был найден по следующим тегам: религия — 20%, имена политиков и/или названия политических партий — 16%, гражданское общество — 12%.

Между тем в этом кластере можно выделить подгруппы не только по цивилизационно-культурному признаку, но и по критерию специфической поддержки власти в Интернете. Конечно, в Саудовской Аравии, Сирии, Иране и Китае существуют программы по цензуре информации в Интернете. Но власти заинтересованы и в появлении провластных групп в сети. Например, к таковой можно причислить Xijinpingoffice в Китае [11].

Однако Азиатский кластер крайне неоднороден. По подгруппе стран Ближнего Востока: 32% — поддержка провластных сил, 53% — оппозиционных, 15% — радикальных. Тогда как в конфуцианской подгруппе (Китае и Южной Корее): 95% — поддержка провластных сил, 5% — оппозиционных. Необходимо обратить внимание на то, что количество подписчиков у южнокорейских оппозиционных партий и политиков резко возросло за апрель 2016 года [9]. Причина очевидна – 13 апреля прошли выборы, на которых правящая партия Южной Кореи потеряла большинство в парламенте впервые за 16 лет.

Также в ходе исследования выяснилось, что необходимо было исключить Индию из подсчетов уровня поддержки политических сил по причине огромной сетевой эклектики: по популярности сетевых технологий и распространению англоязычного дискурса, Индия близка к Англосаксонскому кластеру, но есть влияние и цивилизационно-культурного фактора азиатского региона. К примеру, расстановка политических сил в социальных сетях в Индии, несмотря на популярность англоязычного контента, схожа с конфуцианской подгруппой Азиатского кластера: 90,56% пользователей, состоящих в политизированных группах, поддерживают власть, 9,4% — оппозицию и всего 0,04% пользователей являются приверженцами радикальных идей.

Африканский кластер проекта включал Марокко, Египет, Кению, Нигерию, ЮАР и Тунис. В нём поддержка политических сил в социальных сетях следующая: 41% — симпатии к провластным силам, 57% — оппозиционным, 2% — радикальным. Наиболее политизированными социальными сетями оказались: Facebook (в 5 из 6 стран кластера), Twitter (в 2 из 6), YouTube (в 1 из 6), Instagram (в 1 из 6). Немалый объем политизированного контента был найден по следующим тегам: религия — 19%, имена политиков и/или названия политических партий — 15%, политические партии — 15%, либерализм — 12%.

Хотя в некоторых из изучаемых африканских государств и внедрена интернет-цензура, но политическая ситуация в этих государствах не так однозначна. Для примера, — в Марокко, где имеются случаи интернет-цензуры, есть серьёзные риски для легитимности политического режима: за оппозицию 72% участников сообществ, тогда как за правительство всего лишь 28%. Правительствам африканского региона уже недостаточно одной лишь цензуры, поэтому они заинтересованы в увеличении пользователей провластных социальных узлов [12], как и в случае правительств азиатских государств.

Рис. 1. Отношение к власти пользователей сетей (в %) 

Некоторые выводы

Результаты исследования фактически подтвердили рабочую гипотезу – несмотря на гражданский эскапизм, абсентеизм и атомизацию общества, группы социальных сетей Интернета стремительно политизируются и хорошо показывают механизмы сборки новых политических идентичностей. Простые люди, не доверяющие таким традиционным политическим институтам как партии и парламент, постепенно уходят в виртуальную реальность (рис. 1). Здесь зарождаются новые политические субкультуры и сетевые политические идентичности. Они воспроизводятся благодаря активной деятельности политических авторитетов и лидеров новой сетевой генерации самых разных политических ценностей – как провластных (патриотически настроенных), так и оппозиционных (от конструктивных критиков до радикалов и экстремистов).

Исследование показало, что самыми политизированными социальными сетями стали Facebook и Twitter. Однако социальные сети для легитимации власти – больше Ларец Пандоры, чем Рог Изобилия. Конечно, по причине неудачи демократического транзита и экономических реформ, в различных странах воспроизводится и закрепляется серьёзное недоверие населения к политическим партиям и парламентам. Тем не менее пока никто не доказал, что виртуальная реальность на сто процентов сможет стать хорошим рецептом для эффективизации любой демократической политической системы, построения надёжной «обратной связи» между властью и обществом и успешной политической/экономической модернизации. Скорее, социальные сети Интернета создают уникальные условия для возникновения всевозможных политических симулякров [5], когда появляется виртуальный двойник политии в виде форм электронного правительства и электронной демократии. Также растёт количество аккаунтов самих граждан, увеличивается объём специальных ботов, своей активностью практически неотличимых от деятельности живых людей. Грань между виртом и реальностью размывается.

Перечисленные тренды эволюции виртуальных сетей открывают не только перспективы перед обществом и государством в области управления, политики и экономики, возникают и новые риски для легитимности власти, устойчивости социума, условия для сетевого экстремизма и терроризма, радикальных организаций. На этом фоне показательно, что в современных сетевых сообществах стран Западной Европы и Ближнего Востока наблюдается высокий уровень поддержки оппозиционных сил, растёт радикализация религиозного дискурса. Быстрое появление оппозиционных и радикальных политизированных сетевых узлов отчётливо видно на примере Германии и США (сетевая субкультура «южан» на основании аналогичной идентичности). Следовательно, Интернет является не только проводником демократического транзита, но и удобной средой для архаизации социально-политических отношений. Данные факты свидетельствуют о том, что из-за «архаического отката в сети» есть риск начала активного формирования в социальных сетях радикальных и экстремистских сообществ как религиозного, так расистского и неонацистского толка.

Все эти наблюдения выступают важным сигналом для научного сообщества – необходимо самым серьёзным образом усилить анализ сетевых коммуникаций, но для этого потребуется объединение специалистов данного направления в ту же сетевую структуру с общими научными целями и методологией.

Федорченко С.Н., Лымарь Е.М., Федорченко Л.В.

Литература

1. Абрамов А.В., Федорченко С.Н. Политизация современного российского общества и патриотизм граждан: контент-анализ социальных сетей // Вестник Омского университета. Серия: Исторические науки, 2016. №1. С. 115-121.
2. Граждане и политические практики в современной России: воспроизводство и трансформация институционального порядка. Ред. коллект.: С.В. Патрушев, С.Г. Айвазова, П.В. Панов. М.: РАПН, РОССПЭН, 2011. 325 с.
3. Одайник В. Психология политики: Политические и социальные идеи Карла Густава Юнга. СПб.: Азбука-классика, 2010. 256 с.
4. Савин Л.В., Федорченко С.Н., Шварц О.К. Сетецентрические методы в государственном управлении. М.: ООО «Сам полиграфист», 2015. 146 с.
5. Федорченко С.Н., Федорченко Л.В. Учебник как механизм нового политического симулякра? //Преподавание истории в школе, 2015. №1. С. 28-30.
6. Федорченко С.Н. Парадокс сетевых технологий в механизме легитимности власти // Информационные войны, 2016. №1(37). С. 55-60.
7. Федорченко С.Н., Федорченко Л.В. Власть и облачные технологии в России и США // Вестник Московского государственного областного университета. Серия: История и политические науки. 2016. № 2. С. 108-116.
8. https://www.facebook.com/supportthebattleflag/
9. https://www.facebook.com/theminjookr/timeline
10. https://twitter.com/VenezuelaAnons
11. https://www.instagram.com/xijinpingoffice/
12. https://www.instagram.com/alsisiofficial/

http://csef.ru/ru/nauka-i-obshchestvo/445/itogi-globalnogo-issledovaniya-soczialnyh-setej-7717

00:14 24 мая 2017
Алексей КозловОльга Романова
«Новая газета»

Уже десятилетие число заключенных в России снижается, и в этом году был достигнут исторический минимум (623 642 человека на 01.04.2017). России удалось справиться с подростковой преступностью, охватившей страну в 90-е, и за последние 10 лет осужденных подростков в России стало в 7,5 раз меньше (их численность снизилась с 12 752 до 1 655 человек).

Означает ли это, что мы видим позитивную картинку?

Нет.

Во всем мире в разговоре о состоянии тюремной системы используют другой показатель: число заключенных на 100 тысяч населения. И здесь Россия по-прежнему в лидерах: 434 на 100 000. Для сравнения: в Германии этот показатель составляет 76, во Франции — 101, в Италии — 92, в Испании — 130, в Великобритании — 143. Но самый главный критерий качества работы с осужденными — это процент рецидива. Повторное совершение преступлений гражданами, которых, по идее, несколько лет исправляли в специальных учреждениях и тратили на это серьезные деньги — это, конечно, сбой системы. Прямой брак в работе.

По данным ФСИН, сегодня процент брака службы достигает 83 (такой показатель рецидива озвучил недавно замдиректора ФСИН Анатолий Рудый). Для сравнения: в Норвегии он 20 %. Департамент статистики Верховного суда считает по-другому, не принимая во внимание снятую судимость, но даже его данные впечатляют: в 2016 году каждый третий осужденный, в этом же году гражданин успел совершить еще одно преступление. Как минимум еще одно — за 365 дней.

А что это значит для общества?

Ничего хорошего.

Это означает, что от уменьшения количества сидящих в местах не столь отдаленных наше общество вовсе не стало более безопасным. Наоборот. Если количество совершаемых повторно (и кратно) преступлений растет, значит, ты тратишь все больше и больше денег на свою защиту. И помогает это все меньше и меньше.

Александр Аузан, декан экономического факультета МГУ, сформулировал постулат российской жизни коротко и емко: «Современное общество воспитывает человека в трех институциях: школа, армия, тюрьма». Через тюрьму прошла значительная часть населения страны, а если прибавить членов их семей и друзей, да и сотрудников системы исполнения наказаний с семьями, приплюсовать сюда прокуратуру, следователей и судей — выйдет, что едва ли не половина населения России так или иначе причастна к тюрьме.

И чему учит тюрьма на сегодняшний момент? Она учит врать и приспосабливаться. Юлить, давать взятки, чтобы тебя отпустили на УДО, чтобы у тебя были положенные по закону условия. Учит не перечить начальству и не проявлять инициативу, быть винтиком в системе.

Механизм производства преступников

Итак, главное: положение с преступностью, особенно с рецидивной преступностью, стало во многом хуже, чем было даже пять лет назад.

При этом количество удовлетворяемых ходатайств на УДО резко упало. В 2010 году в России на свободу по УДО вышли более 100 тыс. человек, а в 2016 году лишь 54,5 тыс. Сокращается и число удовлетворенных судами ходатайств об УДО: если в 2004–2005 годах удовлетворялось до 80–90 % ходатайств, то в 2010 году — уже 57 %, в 2011 — 56 %, 2012 — 51 %, 2013 — 46 %, а в минувшем году — лишь 41 %. В результате стало сокращаться и само число подаваемых ходатайств — с 207 тыс. обращений в суды в 2010 году до 132 тыс. в 2014 году.

Что это означает на практике? Осужденный, оступившийся впервые, выполняет все требования администрации — и все равно остается отбывать наказание до конца. Система отчетливо демонстрирует свою двуличность, хотя должна показывать пример безупречного поведения. Реакция на это может быть только одна: человек, освобождаясь, живет по своим законам. Он считает, что общество и государство его обманывают. И это огромная проблема.

Человек озлобляется. И никому не верит.

Более того: помимо веры в государство и людей, тюрьма еще и отнимает у человека его будущее — то, которое могло бы быть у него после освобождения.

Россия не является самой большой по населению страной в мире, рабочая сила — это не наш конек, здесь мы не соперники Китаю. Мы можем развивать общество только за счет технологий, мы можем быть умными. Но современная тюрьма не просто не дает навыков жизни в современном обществе, предлагая на выбор лишь самые низкоквалифицированные работы. За то время, которое человек проводит за решеткой, общество уходит существенно вперед, и ему очень тяжело нагнать упущенное время.

Тюрьма стремительно деградирует. Доступ заключенных к современному образованию резко сократился. В последние годы фактически оказалось запрещено дистанционное образование с применением скайп-технологий. Простые осужденные не в состоянии обойти эти безумные и бездумные запреты. Тогда как представители криминалитета, попавшие в места лишения свободы, с помощью интернет-технологий при попустительстве коррумпированных сотрудников системы совершают новые преступления в сфере высокотехнологичного мошенничества — и государство фактически никак этому не препятствует.

Нам говорят, что в колониях невозможно установить порядок. Но это не так. Находятся же способы установить контроль, например, на монетном дворе. Дело в другом: внутри системы исполнения наказаний многих устраивает существующая ныне ситуация. Она устраивает и криминалитет, и коррумпированных сотрудников, и начальство, для которого самое главное — отсутствие жалоб. Она не устраивает только общество. И общество, и государство существующий порядок вещей устроить не может.

Порядок — это не только безопасность. Порядок — это еще и инфраструктура. Огромная проблема — это старая, отсталая инфраструктура зон и тюрем. По данным самой ФСИН, 80 % всех ее инженерных сетей требует срочной реконструкции. 52 учреждения функционируют без централизованной системы канализации. Если к этому прибавить переполненность СИЗО (в Москве их «наполняемость» превышена на 50 %, «Русь Сидящая» ежемесячно получает обращения от руководства СИЗО с просьбой купить 100–200 раскладушек), то мы увидим, что содержание в колониях не соответствуют не то что европейским, но даже и российским стандартам санитарии и гигиены. Да уж какая тут санитария — наоборот, колонии и СИЗО способствуют тому, чтобы здоровый человек превращался в больного.

При этом часто осужденный попросту не может себе позволить приобрести элементарные средства гигиены. На сегодняшний день лишь около 30 % осужденных обеспечены рабочими местами (хоть какими-то). Средняя заработная плата осужденного не позволяет ему обеспечивать себя простейшими бытовыми вещами. Это подталкивает его к контактам с криминальными авторитетами: он просто вынужден просить выделить из общака зубную пасту, чай, сигареты, мыло, стиральный порошок. Так государство само толкает оступившихся в руки криминала, и криминал, давая человеку совсем немного, получает над ним серьезную власть, которая сохраняется и после освобождения.

История вопроса

В 20 веке в нашей стране было много денежных, судебных, военных, административных реформ, но ни одна из них, по сути, не затронула пенитенциарную систему.

Советская лагерная система была создана по приказу Льва Троцкого. В конце мая 1918 года (скоро юбилей) появились первые концентрационные лагеря, куда был помещен разоруженный чехословацкий корпус. Сама идея концлагерей относится к 1895 году: тогда во время войны за независимость Кубы испанцы интернировали мирное население в campos de concentración — вот отсюда и слово «лагерь». Идея была подхвачена англичанами во время англо-бурской войны 1899–1902 гг. Однако в СССР она расцвела в полную силу.

В 1930 году был создан ГУЛАГ. В 1953 году, когда Лаврентий Берия передал ГУЛАГ из ведения Министерства внутренних дел в ведение Минюста (как и сейчас — ФСИН в составе Минюста), его население превышало 2,5 миллиона человек. Фактически это была последняя (и первая) попытка проведения масштабной реформы системы исполнения наказаний. Тогда («Холодное лето 1953 года») по амнистии было выпущено 50 % тюремного населения — 1 миллион 250 тысяч человек. После смерти Берия ГУЛАГ вернули в структуру МВД, где он и существовал, изменяя названия, до 1998 года, когда произошла передача ведомства обратно в структуру Министерства юстиции.

От советских времен нынешний ФСИН унаследовал не только принцип организации, но и географию. В СССР колонии основывали там, где шли передовые стройки народного хозяйства. Экономика давно изменилась, как изменился весь мир, включая концепцию преступления и наказания, а ФСИН продолжает существовать в парадигме середины прошлого века. И это очень затратная история — и для государства, и для родственников.Осужденные возвращаются в отряд после работы. ИК-10, Екатеринбург.

Удален любой контроль, заключенные не могут здесь получить навыки, с которыми они могут выходить в современный мир; поддерживать социальные связи трудно, дорого и тяжко.

В новой России единственная относительно осмысленная попытка реформирования системы была предпринята в 2011 году тогдашним директором ФСИН Александром Реймером (ныне узник «Лефортово», обвинение — мошенничество в особо крупном размере). Реймер много чего замышлял, в том числе реформу УДО, строительство новых тюрем по американскому типу (что не слишком нам подходит, но все лучше, чем сейчас) — однако мало успел. Но одну важную вещь ему сделать удалось: разделение осужденных по зонам на «первоходов» и рецидивистов. По идее, это должно было снизить влияние криминалитета на случайно оступившихся граждан, но существующая система успешно преодолела этот барьер и окончательно превратилась в механизм производства новых преступников.

Варианты развития

Что ж со всем этим теперь делать-то?

Есть вариант номер один — вообще ничего не делать. Но за последние 10 лет число рецидивов по насильственным преступлениям удвоилось. Численное же сокращение тюремного населения не явилось заслугой тюремного ведомства, а произошло из-за внесения изменений в УК, декриминализации ряда статей, назначение иных видов наказания (штрафов и т. д.), что можно только приветствовать.

Тюрьма свой вклад сюда не внесла. А это означает, в свою очередь, что деньги, которые выделяются на содержание осужденных, расходуются неэффективно для общества — раз уж люди, прошедшие тюрьму, то есть наказание лишением свободы, возвращаются туда снова и снова. При этом система находится далеко от европейских стандартов, прежде всего по условиям содержания, что вызывает огромное количество исков в ЕСПЧ. А за удовлетворенные иски расплачивается опять же общество — в лице Минфина.

По динамике роста рецидивов и по текущему кризису понятно, что нас ждет всплеск криминальности: люди выходят из тюрьмы без работы, без денег, без надежды на будущее.

При этом надо понимать, что система с каждым годом будет обходиться стране все дороже — все коммуникации окончательно придут в упадок. В условиях кризиса бюджетное финансирование будет снижаться (что по факту уже происходит), а это будет и без того ухудшать материальное положение как осужденных, так и сотрудников ФСИН.

Конечно, ФСИН тоже осознает весь трагизм ситуации. У ФСИН есть целый ряд идей. Во-первых, свежепринятая Федеральная целевая программа «Развитие уголовно-исполнительной системы», рассчитанная до 2025 года. Основная суть программы — дайте денег, и побольше, и мы существующие объекты перестроим и реконструируем; а поскольку общественного контроля нет и не предвидится, то вы никогда не узнаете, что мы сделали на самом деле и сделали ли вообще.

Еще ФСИН предлагает никаких внутренних реформ в самой системе не допускать, а дать ей опять же денег для того, чтобы эта неэффективная система продолжала существовать. Это можно сравнить со старой котельной, которая тратит огромное количество ресурсов, чтобы отапливать самое себя.

Во что нам это будет обходиться в деньгах: объем финансирования ФЦП 2017–2025 — 96,5 млрд руб., плюс отдельно бюджет ФСИН на 2017 год — 247 млрд, 2018 г. — 204 млрд, 2019 г. — 203 млрд руб.

Во-вторых, ФСИН предлагает модернизировать (это на его взгляд — «модернизировать») систему трудовых отношений посредством принятия ряда изменений в законы. Основная идея — это создание некой концессии, где ФСИН дает концессионерам свою собственность и ничего больше не делает. А концессионер вкладывается дополнительно в имущество и производство. Это удобная позиция: приходите к нам, берите, инвестируйте.

Но это не будет работать, и вот почему.

Прежде всего эта идея предусматривает очень громоздкую систему согласований самого концессионного соглашения. Предполагается, что текст концессионного соглашения и самих концессионеров будет утверждать — тадам! — правительство РФ. Очевидно, что это очень неповоротливая конструкция, рассчитанная на чрезвычайно ограниченное число госкорпораций, но не на средний и мелкий бизнес.

Кроме того, исходя из этого предложения, инвесторы будут меньше всего заботиться о дальнейшей ресоциализации осужденного. Они будут прежде всего заботиться о максимальном извлечении прибыли, то есть направлять осужденного на самые неквалифицированные работы за минимальное количество денег. В то время как задача ФСИН — дать человеку навыки в профессии, если он того хочет. Профессии, которая была бы востребована на свободе.

Как мы видим, все эти предложения очень напоминают обновленный вариант ГУЛАГа. А чтобы у читателей не оставалось сомнений, что предлагается возродить именно ГУЛАГ, достаточно посмотреть предложенные ФСИН изменения в Уголовно-исполнительный кодекс в рамках этой концепции. В частности, предлагается изменить ст. 129 УИК ч. 3 — и допустить оговорку о том, что перевод осужденного на работу в другую местность может осуществляться по согласованию с администрацией колонии-поселения и по возможности с учетом мнения осужденного. Иными словами, получается так: вот, например, вы отбываете наказание где-нибудь в Ивановской области, где есть РЖД, которая подписала контракт с колонией, чтобы вы подсыпали щебень на железную дорогу. И вот РЖД решила построить мост через реку Лену. РЖД обращается к ФСИН, и вы уезжаете на Лену. И ваша семья из Подмосковья больше не приедет вас навестить до конца срока.

Более того, в пояснительной записке идет речь о том, что осужденные, которые будут привлечены на концессионные работы, обеспечиваются питанием из расчета 76 руб. в день. То есть уже очевидно, что никакого существенного улучшения бытовых условий осужденных не произойдет.

Но это далеко не все, что предлагает ФСИН. Он предлагает совместно с Министерством здравоохранения и социального развития утвердить «Порядок оказаний медицинских услуг в местах лишения свободы». Этот порядок существенно ухудшает и без того крайне неудовлетворительное положение людей за решеткой. В частности, согласно этому Порядку, обвиняемым и осужденным будет запрещено хранить при себе лекарственные препараты — любые. Это означает, что в СИЗО для того чтобы принять таблетку по расписанию (после обеда, например), осужденного надо будет выводить к врачу. Как мы знаем, из-за нехватки персонала в СИЗО многие осужденные не могут реализовать положенное по закону право на совершение телефонного звонка и по многу часов вынуждены находится на сборках, ожидая, что их уведут в камеру после судебного заседания. А теперь представьте, что вам врач предписывает принять таблетку после приема пищи. А прием пищи по режиму. Это означает, что одновременно надо будет вывести 20–30–50 человек из разных корпусов и привести их к одному врачу. Давайте вообразим, как это будет выглядеть.

Такого понаписано в этом новом Порядке много.

То, что ФСИН вообще не предусматривает изменить, самое важное — снятие погон с большинства сотрудников. Погоны ФСИН — гиря на ногах общества. С одной стороны, человек, имеющий погоны, обязан исполнять приказ, будь то медик, который должен прежде всего защищать интересы пациента, но может ими поступиться, если ему отдадут приказ.

Не только медики, но и другие сотрудники выполняют часто не свои собственные обязанности, а приказы. У них военный менталитет, хотя здесь нужны психологи, социальные работники, люди, профессия которых реально могла бы повлиять на исправление осужденных.

Это с одной стороны. С другой стороны, то, что эти люди носят погоны, приводит к получению ранних пенсий, что существенно сказывается на бюджете и Пенсионном фонде.

Мы считаем, что вялый кризис, в котором пребывает экономика страны, — это хороший шанс перестроить саму систему, приблизить ее к европейским стандартам содержания, снизить процент рецидива, сделав отбывающих наказания полноценными членами общества на момент их освобождения. Просто надо расстаться раз и навсегда с давно отжившей системой наказаний, которой в будущей году фактически стукнет сто лет. И хватит уже слушать ФСИН, почти сто лет слушали.

Что предлагаем мы

Как поправить уголовное право — в общем, очевидно: гуманизировать законодательство и его правоприменение, ввести новые виды наказания, в том числе не связанные с лишением свободы.

В этой связи Центр стратегических разработок Кудрина работает над проектом реформы уголовно-исполнительной системы, необходимость которой понимают все. Мы готовим серьезные изменения в четырех реперных точках нынешней системы наказания: снижение тюремного населения, кадры, организация труда, социальная адаптация.

ЧТО КОНКРЕТНО МЫ СЧИТАЕМ НЕОБХОДИМЫМ СДЕЛАТЬ?

1. Разгрузка мест лишения свободы. Основное внимание уделяется реформированию института условно-досрочного освобождения. УДО предлагается разделить на условное (аналог нынешнего УДО, с отметками в уголовно-исполнительной инспекции) и досрочное (безусловное — за хорошее поведение при отбывании наказания за ненасильственные преступления). При этом колонии-поселения должны стать основной единицей уголовно-исполнительной системы. Все это (и другие меры) позволит существенно сократить тюремное население (помимо изменений в уголовном законодательстве, делающим упор на пробацию, то есть наказание, не связанное с лишением свободы).
2. Реструктуризация системы управления кадрами Уголовно-исполнительной системы. На сегодняшний день в системе отсутствует конкуренция за должность, за место в учебном заведении — и все это приводит к тому, что профессионализм, если хотите «качество» сотрудников, оставляет желать лучшего. Низкая оплата труда, неэффективность и отдаленность колоний, большие затраты на ЖКХ в силу изношенности коммуникаций не позволяет УИС всерьез заниматься переподготовкой и повышением квалификации кадров. Упор при этом делается на сотрудников отделов безопасности, оперативных служб, а не на психологов, социологов — то есть специалистов, которые должны готовить осужденных к освобождению. Существующее ныне воспитательные отделы в колониях носят формальный характер, а функции воспитателя сводятся к подготовке документов на УДО, выдаче характеристик, представлений на поощрение и т. д. Да и что могут воспитать в совершеннолетних людях специалисты, по уровню своего образования и менталитета неотличимые от «контингента»? В концепции реформирования ФСИН ведущее место занимает проблема персонала: частичная замена военнослужащих на гражданских специалистов, а также изменение территориального размещения мест лишения свободы.
3. Эксперты считают, что необходимо создание отдельной службы пробации, которая должна будет заниматься в том числе социальной работой с освободившимися из мест лишения свободы и получившими условные сроки. Нынешние уголовные инспекции выполняют чисто формальные функции, не влияя, по сути, на социальную адаптацию и реабилитацию осужденных, что ведет к росту рецидивных преступлений.
4. Изменение подходов к организации труда осужденных. Задача, которую ставят перед собой эксперты, — двукратное увеличение количества занятых в местах лишения свободы (с нынешних 30 %) — при увеличении размера заработной платы и улучшении условий труда, а также возвращение социальных гарантий. Необходимо добиться соблюдения действующего законодательства в отношении труда, прежде всего таких ключевых положений Трудового кодекса, как 40-часовая рабочая неделя, оплата сверхурочных, гарантированный отпуск и т. д.

https://www.novayagazeta.ru/articles/

Арнольд Хачатуров
корреспондент

Исследователь пенитенциарной системы России из Европейского университета в Санкт-Петербурге рассказал о том, кого сажают по экономическим статьям, почему судебная практика в России смягчается, и как строится экономика колоний, находящихся вдали от больших городов.

— Россия занимает первое место в Европе не только по общему числу заключенных на душу населения, но и по доле осужденных за наркопреступления. С чем связана такая статистика?

— 25-30% жителей колоний в России — это люди, осужденные по наркотическим статьям. В подавляющем большинстве случаев — за хранение дозы для личного разового потребления. Этот момент отчасти связан с регулированием запрещенных к обороту наркотических веществ. Дело в том, что в середине 2000-х Верховный Суд решением своего пленума приравнял смесь веществ к чистому веществу. Что это значит? Приведу простой пример. Есть старый, известный, например, по произведениям Булгакова наркотик — гидрохлорид морфия. Он вызывает сильную зависимость и используется в медицине для облегчения болей. Если человек, занимающийся экстремальным видом спорта, идет в рискованный поход, он может взять с собой несколько шприц-тюбиков 1% раствора этого вещества  по 1 мл, то есть 0,03 грамма собственно действующего наркотика. Но существующая судебная практика утверждает, что 3 тюбика — это 3 грамма и, соответственно, серьезное уголовное преступление. Человек, имеющий при себе 3  таких тюбика, имеет вероятность быть осужденным к реальному решению свободу около 50%. В этом случае смесь расценивается по массе, как чистое вещество. В то же время если вы храните 0,3 г гидрохлорида морфия в сухом виде — это белый кристаллический порошок, еще не готовый к употреблению, — то вы не совершаете преступления, хотя, с точки зрения фактического содержания, наркотика у вас в 10 раз больше. Это оптовая доза.

И это касается очень многих веществ, потому что подавляющее большинство наркотиков потребляется и продается в сильно разбавленном виде. Такая ситуация практически не оставляет судьям выбора, а правоохранительным органам позволяет легко улучшить отчетность.

— Эту проблему можно решить и без серьезной реформы уголовно-исполнительной системы?

— Да, в этом кейсе для гуманизации системы достаточно просто разобраться с весами веществ на уровне здравого смысла. Наркозависимость — это, очевидно, большая проблема, но нужно ли уголовно наказывать и отправлять в тюрьму людей, хранящих небольшие дозы для разового потребления? Тем более что, как показывают исследования, в основной своей массе эти люди не совершают других преступлений в повседневной жизни. В России на свободе находится гораздо больше наркозависимых, чем в тюрьмах, но катастрофического взрыва преступности по этой причине мы не наблюдаем. Если на свободе будет на несколько процентов наркозависимых больше, это ничего радикально не изменит.

Отделение. Фотопроект о женщинах в колониях Елены Аносовой

— Есть ли другие категории преступлений, наказание по которым тоже стоило бы гуманизировать?

— Еще одна группа, в которой можно говорить об избыточной репрессии — это осужденные за имущественные преступления. От СССР мы унаследовали довольно странную ситуацию, когда огромное количество имущественных преступлений, совершаемых в том числе «белыми воротничками», карается серьезнее, чем тяжкие насильственные преступления. Это отражается как в уголовном кодексе — санкции за крупное мошенничество сопоставимы с наказанием за убийство, — так и в судебной практике. Человек, который в третий раз избил жену до потери трудоспособности на месяц, имеет те же шансы быть осужденным к лишению свободы, что и человек, совершивший мошенничество. Возникает вопрос об осмысленности изоляции таких людей.

— В России действительно регистрируется много экономических преступлений?

— Да, но проблема с экономической преступностью не в том, что сажают много предпринимателей, это миф. Скорее, страдает средний уровень, руководители или управленцы низшего звена. Типовой осужденный по экономическим статьям — кладовщик, менеджер по продажам, руководитель небольшого детского сада. Из-за того, что весь хозяйственный оборот у нас криминализирован (это не значит, что там разгул криминала, это значит, что практически любая хозяйственная операция может быть объявлена преступлением), эти люди показывают изрядную судимость по довольно абсурдным составам.

Приведу реальный случай. Механик ЖЭКа получает поручение перерегистрировать казенный автомобиль. Ему выдают аванс в 2,5 тысяч рублей, 2 тысячи из которых он тратит на уплату госпошлины. Он ничего не скрывает, сдает документы в бухгалтерию, бухгалтерия приобщает их к отчетности. Потом оказывается, что тратить их на пошлину он не имел права. Получается, что он незаконно расходует средства и не подозревает об этом, пока его авансовый отчет не попадает в органы. Это примерно 1/3 часть всех ситуаций по статье 160 часть 3 УК РФ — присвоение или растрата, до 6 лет лишения свободы. За тривиальную ошибку на 2 тысячи рублей человек получает штраф и запрет заниматься профессиональной деятельностью на 2 года. И таких кейсов дикое количество.

Если говорить о частных компаниях, то в них существует презумпция честности работодателя. Довольно типовое преступления по экономической статье выглядит так: подсудимый — кассир, которому вменяют растрату 200 тысяч рублей. Кассир говорит, что работает на ИП, который сам приходил и забирал деньги — ни кассы, ни денежного ящика ему не выдали. Ситуация абсолютно заурядная: мы знаем, как работают небольшие автомойки или магазины вдали от центра города. Но хозяин говорит, что акта об инкассации денежных средств ему не предоставили, следовательно, кассир сам все украл. Суд смотрит на должностную инструкцию кассира и признает его виновным. Не исключено, что так и было. Но с точки зрения здравого смысла могло быть и не так. Но суд верит работодателю. А мы понимаем, что ситуация, описанная кассиром, тоже вполне могла иметь место и что кассир, который потребует от работодателя документы при передаче выручки проработает в маленькой фирме очень недолго.

Практически любое наше повседневное действие можно квалифицировать как преступление: например, когда в кафе вам принесли обычный счет, а не фискальный документ. Эта гиперкриминализация и пенализация всех сфер экономического оборота — вторая причина, которая приводит в места лишения свободы людей, которым там не место. При том, что в целом наша судебная система не слишком жестокая.

— А в чем проявляется условная мягкость российских судов?

— Есть такая поговорка: украл булку — в тюрьму, украл завод — в парламент. Так вот, она довольно сильно не соответствует российской действительности. За совершенную  впервые мелкую кражу — например, бутылку дорогого алкоголя (а булка — это даже не кража, а мелкое хищение, то есть административное правонарушение) получить реальное лишение свободы практически невозможно. В России лишь 25%  всех осужденных приговариваются к реальному лишению свободу, к остальным применяются другие меры наказания. Из этих 25% примерно 1/3 — это совершившие тяжкие насильственные преступления, еще примерно 1/3 — осужденные по наркотическим статьям, и ориентировочно 1/3 — все остальные преступления. В последней трети можно обнаружить довольно густой коктейль, но действует примерно то же правило: реальное лишение свободы за ненасильственное нетяжкое преступление в России — редкость. Наша судебная система уже сейчас гораздо гуманней, чем УК, который предлагает лишение свободы как основное наказание более чем в половине статей. Суды, к счастью, так не поступают.

— Но при этом доля обвинительных приговоров — в районе 99%.

— Да, система вообще не умеет оправдывать: по делам публичного и частно-публичного характера, в которых велось расследование и участвовал прокурор, в 2015 году признание виновным или прекращение дела по нереабилитирующим основаниям происходит даже не в 99%, а 99,8% случаев. То есть шансы на оправдание или реабилитацию имеет 1 человек из 500. В то же время, не умея оправдывать, система довольно мягко назначает наказания. Так что в одном случае все очень плохо, в другом — терпимо.

— Давайте поговорим о том, какие аспекты работы ФСИН стоило бы улучшить. На что, например, вы направили бы средства, которые можно высвободить при сокращении тюремного населения?

— Российская уголовно-исполнительная система по мировым меркам не самая дорогая, в ней занято не слишком много работников (по данным исследования Совета Европы, средние расходы на одного российского заключенного в день в 2014 году составили €22,5 — более чем в два раза меньше, чем в среднем по Европе €52 — А.Х.). Но за счет трансформации системы преследования можно было бы сильно ее улучшить, не меняя объемов спонсирования. Человек, который принимает наркотики и при этом работает или хотя бы просто не совершает других преступлений, проходит совершенно ненужную социализацию в местах лишения свободы, усваивая там многие криминальные практики. К тому же это создает совершенно ненужную нагрузку на систему. Сейчас у нас существует барачная система: большое помещение, очень много людей, большие риски возникновения конфликтов между заключенными. Такие камеры плохо контролируемы, как показывает случай с недавним убийством в СИЗО исполнительного директора Роскосмоса Владимира Евдокимова. Снижение численности тюремного населения, например, за счет наркозависимых, открыло бы возможности для перевода части осужденных на кубричный режим — по 4 человека в камере.

Не говоря уже о том, что одной из ключевых проблем ФСИН является превалирование исправительных трудовых учреждений общего и строгого режима. Эти форматы предполагают полную изоляцию заключенных от внешнего мира. Но большинству осужденных за ненасильственные или нетяжкие насильственные преступления необязательно жить в этом страшном режиме тотальной изоляции и контроля. Система уже предлагает альтернативы: колония-поселение с более мягким режимом содержания, больше возможностей для контакта с внешним миром и трудоустройства. Большая часть осужденных происходят из маргинализованных слоев населения, поэтому для них работа в месте заключения может оказаться первым опытом серьезной постоянной занятости и стать шагом к тому, чтобы найти нормальную работу в дальнейшем. Этот подход гуманнее и эффективнее с любой точки зрения и обеспечивает людям довольно внятную ресоциализацию.

— Нужно ли менять территориальное устройство системы, при котором колонии очень сильно удалены от населенных пунктов?

— На территории СССР сформировалась уникальная тюремная система. Был поставлен эксперимент по привлечению заключенных к освоению природных ресурсов: к добыче полезных ископаемых, заготовке леса и так далее. Позже выяснилось, что идея была провальная — система рабского труда была экономически убыточной. Но нам сейчас важнее тот факт, что места заключения были удалены от мест проживания. Это напоминало модель каторги в императорской России и в других странах в XIX веке. СССР в 1960-х годах и позже прошел довольно длинный путь в сторону гуманизации системы, но вынесенность исправительных колоний за пределы населенных пунктов сохранилась. Это казалось естественным, хотя таковым вовсе не является: в большинстве стран мира исправительные учреждения находятся невдалеке от мест проживания или вообще в городах.

— Изолированность заключенных препятствует экономической активности?

— Да, в России большая часть исправительных учреждений являются поселкообразующим предприятиями, то есть находятся далеко от населенных пунктов, тем самым очень сильно замыкая мир заключенного. Привлечение к работе в таких условиях сильно осложнено. Привлекать заключенных к разработке ресурсов уже не очень реально: современная добыча полезных ископаемых — это довольно технологичная деятельность. Никто не будет доверять заключенным технику стоимостью в миллионы рублей. А простой ручной труд нужен лишь в небольших количествах: из 4-5 человек которые работают на деляне при лесодобыче, полностью неквалифицированным трудом занимается 1 человек. Осужденных можно привлекать к простому техническому труду, но заниматься им в силу оторванности от клиента довольно сложно. Наиболее успешны на зонах простые слесарные и столярные, швейные производства, но они ориентированы на большое количество мелких заказов. Сегодня мы делаем номерки для школьного гардероба, завтра — дорожные знаки, послезавтра — автомобильные номера. При удаленности долго так продолжаться не может, каждый день нужен новый заказ.

Географическое положений колоний негативно влияет и на их подконтрольность — не только правозащитникам, но  и начальству. Прокурорская инспекция или ОНК из регионального центра будет добираться до средней зоны где-нибудь в Карелии как минимум день, я уже не говорю про такие регионы-монстры тюремной индустрии, как Красноярский край. Когда комиссия приезжает в райцентр, за 5-6  часов на зоне уже все знают об этом. К этому времени никаких следов нарушений уже не останется.

— Еще одна проблема — это социализация тюремного населения, на которую такая география тоже влияет не лучшим образом.

— Для осужденных удаление от городов означает разрыв семейных связей. Доехать до соседнего города мать, жена или сестра еще может (простите за такой гендерный дисбаланс, но в основном колонии посещают именно женщины, а сидят — мужчины), но добраться до зоны за 100-200 км, где нет регулярного транспортного сообщения — это уже квест. На дорогу придется отдать половину и без того небольшой зарплаты. А сам заключенный, освобождаясь, проводит первые дни в месте, не предлагающем никаких законных альтернатив развития его судьбы, и нередко на следующий день попадает обратно в колонию. Поэтому, если говорить о том, куда еще нужно перенаправить средства от сокращения тюремного населения — это релокация мест лишения свободы, перенос колоний ближе к городам и населенным пунктам с транспортной инфраструктурой.

И последняя проблема из разряда last but not least — десоциализация сотрудников ФСИН. Ведь кроме 600 тысяч заключенных система пережевывает более 200 тысяч сотрудников, а если считать членов их семей, то в два раза больше. Это люди, которые всю жизнь в проводят в микропоселках и не умеют многого, что нужно уметь жителю большого города. Одна благотворительная организация как-то раз привезла на зону информационные буклеты про то, как пользоваться супермаркетом, банкоматом, терминалом для электронных платежей и так далее. Через какое-то время выяснилось, что большая часть буклетов до заключенных не дошла — сотрудники ФСИН страшно взволновались и растащили их сами. Так что для этих людей городское пространство, куда они выбираются раз в несколько лет, столько же дико и пугающе, как и для заключенного. Отличие заключается лишь в том, что наказаны они совершенно ни за что.