15 августа 1990 года в Павлодаре арестован 49-летний Владимир Светличный, маньяк-детоубийца. Ему было предъявлено обвинение в 23 нападениях на малолетних девочек. За шесть лет охоты на счету Светличного числилось 11 убийств, 7 изнасилований и 5 покушений на изнасилование. Преступник, как правило, днём, когда дети возвращались из школы, выслеживал девочек в подъездах и подворотнях. Он незаметно подкрадывался к жертве, сдавливал её шею руками или поясом, приводил ребёнка в бессознательное состояние и затем совершал половой акт. 28 июля 1989 года Светличный таким образом убил… свою родную дочь 9-летнюю Олю. Этот монстр в человеческом обличье так и не дожил до суда. 8 сентября 1991 года его нашли повешенным в боксе СИЗО УВД Павлодарской области.

Игорь Джохадзе. Криминальная хроника человечества.

15 августа 1966 года  произошла кровавая бойня в городе Остин (штат Техас США. Студент архитектурного факультета 25-летний Чарльз Уайтмен, запасшись оружием, боеприпасами и продовольствием, забрался на крышу 27-этажной башни университета, где была расположена смотровая площадка, забаррикадировался там и открыл беспорядочный огонь по прохожим. Итог ужасен: 15 человек убито, в том числе два ребёнка и одна беременная женщина, 33 ранено. Сам преступник погиб в схватке с полицейскими, штурмовавшими башню.

К осуществлению этой безумной затеи убийца готовился долго и методично: вынашивал план преступления, обдумывал детали. Вечером 14 августа Уайтмен сел за пишущую машинку и отстучал заголовок: «Тем, кого это касается». Далее следовало объяснение предстоящих событий: «Я хочу вам сказать, что этот мир не стоит того, чтобы в нём жить…» Уайтмен писал, что он любит родителей и жену, но не может оставить их «одиноко страдать в этом жестоком, неправедном мире». Закончив послание, Уайтмен сел в свой новенький легковой автомобиль «Шевроле-импала» и поехал за женой, которая работала телеграфисткой на почте. Он привёз её домой, аккуратно зарезал ножом, положил труп на кровать, накрыл его простынёй и поехал к матери, которая жила неподалёку. Уайтмен застрелил мать и оставил рядом с её трупом записку: «Мама, теперь ты избавилась от своих бед и забот. Я люблю тебя всем сердцем». Затем вернулся домой и лёг спать.

На следующий день в 9 утра Уайтмен, облачённый в рабочий комбинезон и серую куртку, появился в холле главной башни университета. Перед собой он катил тележку с «инвентарём» (оружием и припасами), накрытую сверху холстиной.

Дежурный не обратил на студента внимания, решив, что это какой-то рабочий везёт свой инструмент, и пропустил его в лифт. На верхней площадке Уайтмен столкнулся лицом к лицу с 47-летней служащей университета Эдной Тоупели. Её присутствие не входило в планы студента, и он тут же застрелил её. Затем Уайтмен не спеша, тщательно, как учили его в морской пехоте, оборудовал огневые точки: у него было три винтовки, два пистолета, шестьсот обойм патронов – целый боевой арсенал. Закончив приготовления, он принялся разглядывать двор университета и прилегавшие к нему улицы.

Куда-то шли, взявшись за руки, юноша и девушка. Аккуратно прицелившись, Уайтмен нажал на курок. Девушка упала – юноша бросился к ней. Снова выстрел. Оба были убиты… В трёх кварталах от университета Уайтмен увидел через оптический прицел одинокого рабочего, ремонтировавшего проводку. Выстрел – и этот убит наповал… Пули летели во все стороны. Никто в городе не понимал, что происходит, – всюду падали люди, убитые с профессиональной точностью либо в голову, либо в грудь.

Наконец полицейские определили местонахождение снайпера. Несколько часов продолжался бой. Под прикрытием дымовой завесы солдаты атаковали башню.

Потерявший рассудок преступник попытался броситься с крыши головой вниз, но не успел – полицейские всадили в него дюжину пуль… При вскрытии мозга Уайтмена в нём не было обнаружено никаких аномалий, указывающих на возможность умственного расстройства. «All American Boy» («типично американский парень») – так называли этого весёлого голубоглазого блондина его друзья-однокурсники.

Игорь Джохадзе. Криминальная хроника человечества.

. 

Наш народ любит причитать, что в России плохо работает неотвратимость наказания за нарушения ПДД – отсюда, мол, и коррупция в рядах ГИБДД, и беспредел на дорогах с драками и «травматами», и повсеместные мелкие водительские пакости. Правда, почему-то когда на трассах ставят беспристрастные камеры, следящие за скоростным режимом или выездом на полосу общественного транспорта, все поголовье водителей возмущается уже по другому поводу – свободы не стало, власти душат, отнимают деньги, заставляя нарушать.

Но камеры не способны замечать многие дорожные «преступления», тем более что многие банальные проявления водительского хамства Правилами не трактуются. И вот тут очень не хватает налаженной системы оповещения ГИБДД простыми участниками дорожного движения. Которого, по сути, в стране нет.

Руководство ГИБДД почему-то называет жалобы граждан на водителей-нарушителей доносами и подозревает россиян в нерасположенности к «стукачеству». А ведь это крайне действенный способ борьбы с автохулиганами.

Недавний опрос, проведенный ГИБДД на своем сайте, был призван выявить, как люди отреагируют на потенциального убийцу – пьяного, собирающегося сесть за руль. В исследовании, как обычно, приняло участие немало человек – почти 20 000, не каждый ВЦИОМ столько собираетСудя по ответам, мало кто способен закрыть глаза на пьяного водителя. Только 6% респондентов (1101) отстранились и заявили: «Это не мое дело». Еще 5% (954) тоже исповедуют принцип «Моя хата с краю» и просто собираются держаться подальше от нетрезвого водителя.

Судя по ответам, мало кто способен закрыть глаза на пьяного водителя. Только 6% респондентов (1101) отстранились и заявили: «Это не мое дело». Еще 5% (954) тоже исповедуют принцип «Моя хата с краю» и просто собираются держаться подальше от нетрезвого водителя.

Но большинство, по крайней мере на словах, оказалось сознательными. Причем значительная часть наших сограждан, а именно 39% (7394 человека), намерены воспользоваться самым цивилизованным методом – заявить на опасного нарушителя в полицию. Это, к слову, и самый безопасный метод, и должен быть действенным, так как этот автомобиль по идее обязаны остановить на первом же посту или первый же патруль. Но вряд ли способ самый эффективный, ведь шансы не пересечься с инспекторами у пьяного велики. Ну и про коррупцию вспомним.

Второй по популярности ответ – более опасен: 32% (6140) свидетелей подошли бы к пьяному человеку и попробовали убедить его не садиться за руль, а воспользоваться троллейбусом или такси. Способ может сработать разве что со знакомым. Вспоминаются сцены из каждого второго американского фильма, в которых герой, напившийся в баре, не слушает уговоров бармена и уезжает на своей машине – поголовные злостные нарушители на этом Западе.

Самый экстремальный вариант выбрали 18% (3477 человек) – помешать пьяному всеми способами, вплоть от отбирания ключей и блокирования выезда своей машиной.

Это очень хороший результат: 89%, хотя бы гипотетически, не готовы пройти мимо опасного правонарушения. А как вы бы поступили в такой ситуации? Закрыли бы глаза?

Светлана Алеева. Автовзгляд

Утром 5 августа 1966 года во время работы XI пленума ЦК КПК 8-го созыва Мао Цзэдун вывесил в зале заседаний дацзыбао «Огонь по штабам!». В руководстве, в партии, в городах, в органах власти, в учебных заведениях, на предприятиях и т.д. засели буржуазные элементы, они осуществляют диктатуру буржуазии, их следует разгромить или парализовать, а вместо них создать новые революционные органы власти — таково было ее содержание.

Тем же утром Сун Биньбинь, 17-летняя девушка, вывесила в школе свое дацзыбао, в котором призвала беспощадно атаковать учителей, отказывающихся принимать революционные идеи Мао и мечтающих о реставрации буржуазного порядка. Призыв вдохновил ее друзей из школьного отряда хунвейбинов, они поймали директора школы, несколько часов публично издевались над ней, а к вечеру забили палками насмерть.

18 августа на площади Тяньаньмэнь два автора этих дацзыбао встретились. В Китае при Мао все происходило быстро: хунвейбины (революционные отряды, составленные из школьной и студенческой молодежи) появились только в мае 1966-го, когда студенты Пекинского университета разгромили ректорат и партком, а Мао Цзэдун одобрил их действия,— а на митинге их уже было несколько сотен тысяч (к концу года число хунвейбинов достигло 20 млн). Сун Биньбинь торжественно поднялась на сцену к Мао Цзэдуну, повязала ему на рукав красную повязку c надписью «хунвейбин» — с этого момента действия хунвейбинов стали государственной политикой.

23 августа Мао вновь встретился с хунвейбинами и обратился к ним с упреками в «излишней цивилизованности». «Главный вопрос,— сказал он,— в том, чтобы решить, какой взять курс в отношении так называемых беспорядков на местах. Мое мнение — пусть устраиваются беспорядки еще несколько месяцев». Чтобы учащиеся не были стеснены во времени, он на полгода остановил в Китае учебный процесс — были закрыты все школы и университеты. Одновременно министр общественной безопасности Се Фучжи провел совещание с офицерами милиции, где заявил для прессы: «Мы не можем зависеть от рутинного судопроизводства и от уголовного кодекса. Ошибается тот, кто арестовывает человека за то, что тот избил другого <…> Стоит ли арестовывать хунвейбинов за то, что они убивают? Я думаю так: убил, так убил, не наше дело <…> Мне не нравится, когда люди убивают, но если народные массы так ненавидят кого-то, что их гнев нельзя сдержать, мы не будем им мешать <…> Народная милиция должна быть на стороне хунвейбинов, объединиться с ними, сочувствовать им, информировать их».

Дальше процесс пошел сам. По сведениям Министерства государственной безопасности (которые считаются неполными), за следующий месяц только в Пекине хунвейбины убили 1722 человека, конфисковали имущество у 33 тысяч 695 человек и изгнали из города 85 тысяч. Всего, по минимальным оценкам, во время «культурной революции» в Китае было убито 400 тысяч человек — это крупнейшая гуманитарная катастрофа ХХ века.

В выборе хунвейбинами преследуемых — изгнанных, ограбленных, отправленных в своеобразные китайские концлагеря, изуродованных, убитых — не было ничего специального. Это были обычные жертвы политического террора: ученые, руководители и сотрудники министерств и мэрий, журналисты, писатели, артисты, музыканты, священнослужители, инженеры, люди, учившиеся за рубежом, люди с достатком, просто случайные люди… Разве что особенно досталось школьным учителям.

И с политической точки зрения «культурная революция» тоже ничего принципиально нового собой не представляла. Мао Цзэдун шел путем Сталина: для установления единоличной власти он уничтожал своих партийных соратников, а чтобы придать этому процессу легитимность, растворял это уничтожение в море крови всех элит — не только партийной, но и административной, хозяйственной, интеллектуальной и культурной. Правда, он не по-сталински расставлял акценты. Возможно, на его взгляды повлияла вышедшая в 1957 году книга Милована Джиласа «Новый класс», где была выдвинута концепция коммунистической номенклатуры как нового эксплуататорского класса, использующего государство для коллективного доминирования. Мао знал Джиласа, он упоминает его в своей «Второй статье по поводу открытого письма ЦК КПСС 13 сентября 1963 года» (резко критикующего Хрущева за разоблачения Сталина). Мао утверждал, что за годы, прошедшие с победы китайской революции, сложился новый обуржуазившийся класс управленческой номенклатуры, который следовало свергнуть. Он мыслил свое побоище как управляемую революцию, что не вполне совпадает с тезисом Сталина об усилении классовой борьбы по мере укрепления социализма, которым в СССР обосновывался государственный террор.

Это не очень существенное отличие. Для тоталитарных вождей учебником жизни была Французская революция. Они опасались термидора, противоядием от которого полагали превентивную резню соратников и среднего звена управленцев. Называть их новым классом или резать просто так — вопрос второстепенный. Оригинальность Мао в другом — в том, кого он использовал в качестве палачей. Среди хунвейбинов встречались и восьмилетние дети, но основную массу составляла молодежь 16-20 лет. Но вели они себя именно как дети — в описаниях революционных актов отчетливо видна специфика детского садизма. Все происходило публично, напоказ: истязаемых заставляли ходить на четвереньках, ползать по улицам, есть траву, нечистоты, часами стоять «самолетиком» на стульях, забивали их ремнями и палками. Не фабрики смерти, как в Германии, не пытки в застенках и расстрелы в подвалах, как в СССР, а забавы малолетней шпаны на пустыре возле школы.

Это был существенный вклад в теорию и практику тоталитарной мясорубки. Мао пришел к этому, возможно, исходя из сугубо практических личных обстоятельств. «Культурной революции» предшествовал «большой скачок» — одновременная коллективизация и индустриализация в Китае (1958-1963). Его итоги были неудовлетворительны — в общей сложности от голода погибло 45 млн человек (в свою очередь, крупнейшая социальная катастрофа ХХ века). Мао частично признал свои ошибки, и в результате в КПК временно возникла схема «двух линий» руководства, оставившая за Мао только стратегические решения и идеологию. То есть у него не было в распоряжении своих Ежова и Берии (глава госбезопасности Кан Шэн всегда поддерживал Мао, но его ведомство не обладало теми же полномочиями, что ГПУ или МГБ, и не могло арестовывать партийных руководителей). Конечно, авторитет Мао позволял ему выключить милицию и прекратить занятия в школах. Но при этом у него не было никаких управленческих структур, некому было отдавать приказы, не перед кем ставить цели, не с кем готовить операции — он мог только писать дацзыбао и произносить речи. Мао хотел сделать то же, что Сталин, но у него не было чекистов. И он решил использовать в этой функции детей.

Григорий Ревзин.
Подробнее: http://www.kommersant.ru/doc/3055365