Осенью прошлого года острая потребность в сотрудниках охраны порядка привела к тому, что полицейские стали выдавать сертификационные разрешения на право обучения таких сотрудников. То есть частные образовательные учреждения, получив сертификаты, начали массово учить людей. Но только малой части кандидатов в дружинники удается впоследствии успешно пройти тестирование в полиции. Поначалу 90 процентов экзаменовавшихся получали «неуд», — рассказывает Ларс Шёберг из Юридического отдела полиции. В прошлом году с увеличением потока беженцев потребность в сотрудниках по охране порядка увеличилась настолько, что полиция не успевала их обучать.  — Миграционному управлению чуть ли не сразу потребовалось примерно 1000 сотрудников по охране порядка, — рассказывает Ларс Шёберг, уполномоченный Юридического отдела Подразделения административной юрисдикции. Было принято решение – предоставить частным лицам право обучать сотрудников охраны порядка. — Если делать всё по — нормальному, когда осуществляешь такие крупные нововведения, следует сначала спокойно и вдумчиво составить план мероприятий. Но в нашем случае всё происходило быстро, потому что это кризисная ситуация государственного масштаба. Мы сделали всё, что было в силах и поначалу положение развивалось не очень хорошо, — продолжает Ларс Шёберг. Частные подрядчики организовали к началу этого года полноценные курсы обучения, которые быстро стали популярными:  В одной из фирм, предоставляющих образовательные услуги, список желающих на обучение на следующем потоке, начинающемся с начала августа, набран уже полностью. Обучение стоит 11 500 крон, что на 3 750 крон дороже курсов, которые проводит сама полиция. На вебсайте компании можно скачать бланк заявления на получение кредита для оплаты учебы у банка-партнера компании.  Но лишь малая часть тех, кто к этому времени прошел обучение, может сдать тестирование в полиции. Поэтому они получают отказы при заявке о назначении на должность сотрудника охраны порядка — несмотря на то, что заплатили за учебу несколько тысяч.  — Когда к нам пришли ученики, они получали у нас неудовлетворительные отметки, потому что их обучали не тому и не так. Это примерно выглядит, как будто ты ходил в автошколу, где тебя всему необходимому для сдачи вождения просто не учили, — объясняет Ларс Шёберг. Нас много здесь таких, кто недоволен квалификацией потенциальных коллег, которые в будущем придут нам на поддержку. У полиции отсутствуют цифры, сколько всего человек проходит обучение в сторонних учреждениях, за стенами полиции. Но есть информация, что у одного из частных подрядчиков, занимающегося подготовкой сотрудников охраны порядка, за первое полугодие 2016 г. было около 500 курсантов, из которых, по сведениям Юридического отдела полиции, сдали полицейские тесты только 85 %.  В Стокгольме 250 человек, прошедших обучение в частных учреждениях, написали рапорта на сдачу теста в полиции. И из них только 130, включая прошедших переэкзаменовку, получили во время теста удовлетворительные и хорошие отметки.  Газета побеседовала со многими сотрудниками охраны порядка, которые критически относятся к подобной приватизации процесса обучения. Они считают, что это снижает доверие людей ко всей полиции. – Этого вида деятельности не должна касаться приватизация. Сейчас слишком легко поступить сюда и зачастую уровень подобного обучения не выдерживает никакой критики, – объясняет Себастиан. По соображениям служебной этики он не хочет называть газете свое имя, но «Дагенс Нюхетер» удалось проверить его послужной список и согласно документам, у него большой опыт работы в известной охранной компании. У него много коллег, прошедших обучение в частных фирмах.– Многие из них рассказывали, что преподавание шло только в классах, там была лишь простая доска белого цвета, как в обычных школах, и не использовались никакие специализированные обучающие материалы. – Мы, прошедшие настоящее обучение в полиции, тщательно изучали предмет, который называется «Юриспруденция для сотрудников охраны порядка». Частные конторы манкируют этой дисциплиной, что подрывает доверие к нам, сотрудникам охраны порядка, – считает он. Он также полагает, что государственные органы полиции, в чьи обязанности входит надзирать за уровнем подготовки сотрудников охраны порядка, утратили контроль за ситуацией: – Вот к чему приводит коммерциализация подготовки кадров в органах. Компании, занимающиеся обучением, наживаются на людях, которые платят деньги за плохое образование. Поначалу полиция многих выгоняла и отсеивала без разговоров, но сегодня принимают даже с тем уровнем подготовки, с которым раньше не допускали. Мой опыт подсказывает, что многие не пригодны для принятия в органы охраны порядка, – заявляет Себастиан.  Ларс Шёберг подтверждает, что всё больше и больше людей сейчас получают сертификат на право работать сотрудником охраны порядка. По его словам, это происходит из-за того, что нет конкретного нормативного документа, который бы точно регламентировал необходимый объем знаний и навыков курсантов. – Мы никогда не отступали от требований качества. Мы совершали ошибки, но они не выливались в плохую подготовку сотрудников охраны порядка, просто очень много людей, прошедших наши курсы, получали «неуд» и не допускались к работе, – говорит Ларс Шёберг, который хочет, чтобы полицейская система контроля усилилась по сравнению с прежними временами.  ФАКТЫ. ТРЕБОВАНИЯ К КАНДИДАТУ НА ДОЛЖНОСТЬ СОТРУДНИКА ОХРАНЫ ПОРЯДКА Быть законопослушным, иметь подходящую, хорошую физическую форму, достаточно хорошо говорить по-шведски, возраст – не моложе 20 лет. Эти требования к поступлению на курсы сотрудников охраны порядка. Список нормативов, которые в настоящий момент требуют с курсантов полиция и частные компании, подготавливающие сотрудников охраны порядка: 1. Что нужно, чтобы стать сотрудником охраны порядка? Полных 20 лет, отсутствие судимости и наличие профпригодности. Ты должен пройти тест по физподготовке, языковой тест и собеседование.  Тест по физподготовке – пробежать 2000 метров максимум за 12 минут, протащить на себе человеческий манекен весом 77 кг не менее 15 метров. Языковой тест – продемонстрировать достаточно хорошее владение шведским языком.Собеседование определит твою общую профпригодность по специальности. 2. В чем состоит обучение? Базовое обучение: 80 часов. До поступления на курс базового обучения, полиция должна определить твою пригодность.Стоимость курса 7 800 крон. После обучения ты получаешь сертификат на право занимать должность сотрудника охраны примерно 3 года. Затем следует пройти новый курс подготовки для продления сертификата.  3. Кто занимается обучением? Полиция или частные образовательные компании.У частных компаний полиция не проводит проверки профпригодности перед началом обучения курсантов. Абитуриенты должны сами удостоверить, что не имеют судимости, за последние пять лет не подвергались штрафам и другим административным взысканиям. После обучения полиция проводит проверку профпригодности, которая и станет решающей при получении сертификата.Если полиция отклонит заявку на получение сертификата на охранную деятельность, у тебя будет 14 дней на апелляцию решения. 4. Чем занимается сотрудник охраны порядка? В его задачу входит оказание помощи полиции в поддержании порядка в общественных местах. Он имеет право вмешиваться в конфликтные ситуации и задержать лиц, совершивших правонарушение (задержать и временно содержать под стражей).    5. Сотрудник охраны порядка и охранник – это одно и то же? Нет. Сотрудник охраны порядка обладает более широкими полномочиями и в его компетенцию входит докладывать полиции о произошедшем правонарушении. Его деятельность регулируется Законом о сотрудниках охраны порядка 1980 года.

Марийана Драгич

Ульрика Бю

Источник: http://perevodika.ru/articles/

Реформы следует оценивать по их результатам. Оценка влияния реформ (impact evaluation studies) – это специализированная область на стыке нескольких общественных наук. В простейшем виде ученые выбирают параметры, характеризующие состояние мира, который призвана изменить реформа. Далее они сравниваются до и после реформы. Если параметры улучшились больше, чем было потрачено на реформу, она прошла успешно.
Это основы доказательной политики принятия решений (evidence-based policymaking). Но они, к сожалению, работают только в идеальном мире. В реальности реформа может продолжаться, даже если параметры ухудшаются, например когда реформатор имеет слишком сильное априорное представление о ее успешности (см. работу The (lack of) impact of impact: Why impact evaluations seldom lead to evidence-based policymaking Жана-Луи Аркана). Другая проблема – бывает сложно найти целевые параметры, по которым следует проводить сравнение успешности изменений. В случае с реформами, направленными на увеличение благосостояния, выбор параметра проще, чем когда мы оцениваем реформы, призванные улучшить борьбу с преступностью.
В конце прошлого года мы проводили анализ результативности Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков (ФСКН) в сравнении с МВД и нашли, что ведомства в значительной степени дублируют друг друга, занимаясь изъятием близких по массе и стоимости наркотиков. В апреле этого года ФСКН была упразднена, а кадровому составу было сообщено о выборочном переводе в МВД. Полгода – слишком малый срок, чтобы оценить успешность реформы с точки зрения борьбы с наркопреступностью, но его достаточно, чтобы понять некоторые ошибки исполнения.
Сторонники сохранения ФСКН выдвигали много контраргументов. В частности, они говорили о квалифицированном офицерском составе службы – в отличие от МВД их следователи могли-де расследовать сложные дела по сбыту и производству, имели обширные агентурные сети и координацию с коллегами из антинаркотических ведомств других стран. Теперь мы наблюдаем, как бывшие сотрудники ФСКН, не принятые на службу в МВД после расформирования ведомства, идут в суд, чтобы опротестовать такие решения.
Можно посмотреть, сколько людей из бывшей ФСКН перешло в МВД. Несмотря на то что наши данные основаны на сообщениях СМИ лишь из нескольких регионов, видна большая разница в доле сотрудников службы, успешно продолживших работу в МВД. В Санкт-Петербурге, Ставропольском крае, Ленинградской и Челябинской областях на работу в МВД были переведены все или почти все сотрудники упраздненной ФСКН, а, например, в Забайкальском крае на новое место работы было принято лишь около 20% сотрудников. Мы ничего не знаем про переход сотрудников в Республике Татарстан, где УФСКН и МВД имели долгую историю силового противостояния.
Эти данные могут говорить об отсутствии продуманной политики перехода сотрудников ФСКН в МВД. Но как возможна такая политика? Как провести справедливый и объективный наем квалифицированных сотрудников службы с сохранением их компетенций? Реформа полиции 2010 г. показала, что аттестация сотрудников – долгий, сложный и не очевидный с точки зрения результата вариант.
В январе мы показали, в каких регионах МВД не дублировало ФСКН по стоимости изъятых наркотиков, а где разницы в их работе замечено не было. Например, УФСКН по Санкт-Петербургу и Ленобласти никогда не дублировала МВД и изымала партии, которые были в основном крупнее тех, что изымала полиция, тогда как в отдельных регионах Дальнего Востока разницы между ведомствами мы не увидели.
Использованный оценочный показатель – медианные значения изъятых обоими ведомствами партий – меньше подвержен искажениям, чем валовые значения (сколько то или иное ведомство изъяло наркотиков за год в регионе). Рутину работы (то, чем вы занимаетесь каждый день, – а именно это показывает медиана) сложнее приукрасить или фальсифицировать в отчетах. Поэтому доказательная реформа могла бы опираться на это эмпирическое знание. В таком случае МВД должно было бы принять максимальное количество сотрудников ФСКН в тех регионах, где последняя работала особенно результативно с точки зрения медианной изъятой массы наркотиков.
На деле мы видим, что с результативностью региональных подразделений ФСКН количество сотрудников, перешедших в МВД, почти никак не связано: в том же Забайкальском крае, где произошло жесткое сокращение, УФСКН действительно изымало крупные партии. Многим же сотрудникам, среди которых могли быть и опытные специалисты, предложили работу участковыми или в патрульно-постовой службе.
Поглощение ФСКН, по-видимому, еще не завершено, но есть признаки того, что оно проходит с потерей компетенций сотрудников службы из-за отсутствия четких критериев отбора. Общее сокращение численности госслужащих – адекватное решение в условиях экономического спада в России. Успех таких решений состоит в том, чтобы экономия не приводила к серьезному ущербу для публичного интереса (например, к ослаблению контроля преступности), а это обеспечивается принципом «лучше меньше, да лучше», т. е. сохранением более компактных, но и более профессиональных подразделений и служб. Для этого, в свою очередь, необходимы адекватные критерии оценки, найти и применить которые возможно при наличии первичных данных и адекватных методов их анализа. И то и другое в стране имеется. Для того чтобы по сути правильные решения о реформе госаппарата приводили к желаемому результату, недостает готовности использовать доказательный поход к принятию решений.

Д. Скугаревский, А. Кнорре: http://www.enforce.spb.ru/chronicle/publications-of-the-media/6791-extra-jus-6791

Приблизительно с середины 20-х гг. нашего столетия, после утверждения — казалось, надолго и прочно — большевистского режима в «отдельно взятой стране», бывшей Российской империи, в отечественной и эмигрантской общественной мысли возникла проблема советского человека как особого социально-антропологического явления.

В мировоззрении более раннего периода, проходившего под лозунгами революционного переворота со «всемирным» прицелом, для подобного понятия не было места: провозглашались или ниспровергались категории глобального, всемирно-исторического масштаба, заведомо противопоставленные национальной и государственной ограниченности. Героями или злодеями созданной распаленным воображением мировой сцены представлялись сверхчеловеческие и сверхнациональные «классовые» персонажи (точнее, замещавшие их парткомиссары). Неинтересно сейчас обсуждать, в какой мере в подобных титанических фантазиях отразились мечты интеллигентской романтики XIX в. (для России — начала ХХ в.) о «новой жизни», «новом мире», «новом человеке», а в какой — доктринерский утопизм социалистов. Неудачу потерпели и те и другие.

Стоит, однако, отметить некоторые поучительные моменты теоретических дискуссий о судьбе «нового человека» в середине 20-х гг. Известная тогда группа «Смена вех» (и вместе с ней значительная часть русской эмиграции) утверждала, что нормальный «русский человек» (прежде всего мужик, крестьянин), переживший кошмары войны и революции, возьмет верх над революционными фантазерами и организует жизнь и государство на обычных началах. Группа так называемых евразийцев надеялась на то, что порожденный революцией «новый человек» спасет российское государство и сможет ориентировать его на (мифологизированную) Азию. Варианты подобных позиций воспроизводятся в настоящее время в аргументации адептов «особого пути» развития России.

Советская официальная общественная мысль ориентировалась на то, что должным образом реконструированный и «исправленный» человек имперской эпохи послужит достаточно надежным винтиком или кирпичиком новоимперской государственности. (Чисто идеологическое прикрытие, с большей или меньшей интенсивностью использовавшееся в разные периоды, но никогда не имевшее ни массового распространения, ни существенного значения, — словесные упражнения, резолюции и диссертации на тему «нового человека» или «человека будущего».) Реальность советского человека целиком принадлежит постромантической эпохе — тем десятилетиям, когда послереволюционная государственность пыталась стабилизировать репрессивный режим, сохраняя и наделяя статусом прежде всего человека покорного, исполнительного, сопричастного и т.д. Как это бывает практически всегда, «гора» титанических фантазий («новый сверхчеловек») породила некую «мышиную» реальность — сопряженность ролей аппаратной бюрократии, послушных ей «спецов» разного профиля и безгласной «народной массы». Именно такая пирамида социальных позиций определила характерный набор необходимых черт Homo Soveticus’а, на котором мы остановимся далее.

Современному исследователю приходится иметь дело с социокультурным типом Homo Soveticus’а в условиях его очевидной деградации. Поэтому, чтобы представить нормативно заданные черты этого типа, приходится оглядываться на его конфигурацию в зрелый, «классический» период, который можно отнести примерно к 30—40-м гг.

Первая из фундаментальных характеристик «человека советского» — внушенное и воспринятое им представление о собственной исключительности, особости, принципиальном отличии от типичного человека иных времен и социальных систем. Сформировался образ «особого человека», обладающего исключительной системой собственных ценностей, сознанием собственного превосходства, своей системой социальных мер и весов, не допускающего даже мысли о реальном сравнении собственной жизни с «чужой». Эта обособленность проявлялась в историческом сознании (точкой отсчета исторического времени принято было считать Октябрьскую революцию 1917 г.), геополитических установках («железный занавес», подкрепленный социально-психологическим барьером между «своим» и «чуждым» мирами), аксиологических ориентирах (своя система ценностей) — вплоть до эстетических, этических и гносеологических категорий («свои» критерии истины и красоты) и т.д.

Обоснования «установки на исключительность» могли быть различными — от апелляции к марксистскому лексикону «классовой» обособленности до ссылок на традиционную для отечественного консерватизма идею извечного противостояния России и всего остального мира. Впрочем, в годы расцвета сталинской державности произошло практическое слияние этих позиций. Социально значимым оставался результат: установление некой границы, барьера между «своим» и «чужим» (или «чуждым»), проведенной через все сферы социального существования человека — от межгосударственных до межличностных. Будучи признанным (в том числе и на уровне социальной личности), этот барьер трансформировался в средство универсального структурирования мира по самому примитивному из принципов социального мировоззрения: принципу противопоставления «нашего» «чужому».

«Знак» противопоставления мог быть амбивалентным. «Свое» может быть не только лучшим, превосходящим «чужое» по каким-то критериям, — оно может выступать и атрибутом социально-мазохистского самоунижения («худшее», униженное, обиженное). Своеобразная диалектика или, может быть, игра «возвышающих» и «принижающих» установок хорошо известна и из российской, и из собственно советской истории. Для периодов агрессивного изоляционизма — один из них приходится наблюдать сегодня — всегда было характерно широкое распространение установок самоуничижительного противостояния «чужим». Показательно, например, распространение в массовой речи уничижительного прозвища «совок» применительно к советскому человеку. В этом прозвище соединены самоуничижение и его оправдание, даже некое горделивое любование своим уничижением. Термин, имеющий явно «элитарное» происхождение, подчеркивает некую особость советского человека, невозможность для него быть «как все».

Как уже отмечалось, наше исследование застает эту границу исключительности уже серьезно нарушенной. С прорывом информационной и политической блокады советского человека неизбежно лишается смысла и вся «стена» изоляционизма и противопоставления остальному человечеству. Анализ результатов нашего опроса (а также ряда других, проведенных в последнее время) дает широкую картину происходящего буквально на глазах обесценения всего набора установок на «исключительность», противостояние «Западу», «буржуазным» ценностям и пр. Расставание с более или менее привычным миром пещерной изоляции проходит с трудом, встречает сопротивление — и психологическое, и политическое. Согласно данным одного из исследований ВЦИОМа (март 1991 г., опрошено 1954 человека городского населения в ряде рес публик СССР), 63% согласны с тем, что «СССР должен идти по пути развитых стран Запада», 8% — «по пути развивающихся стран Азии», 44% полагали, что «у СССР свой собственный путь развития», и 42% указывали на «один путь развития человечества» (очевидно, что часть опрошенных отмечала более одного варианта ответов). Годом позже (исследование «Культура», ВЦИОМ, апрель 1992 г., опрошено 1800 человек в России), только 16% предпочли «путь стран Запада» (для сравнения: на Украине — 27%, в Эстонии — 45%, в Узбекистане — 4%), 48% — «свой собственный путь». Как видим, ответ о приверженности «собственному пути» остается наиболее массовым и традиционно «советским». В этой формуле изоляционизм сочетается с надеждой на преимущества «своего» перед «чужим». Она остается удобной для выражения среднемассовых настроений, а также как популистски-политический лозунг, имеющий явную «патриотическую» ориентацию.

Другая фундаментальная черта социального характера советского человека — государственно-патерналистская ориентация. «Образцовый» советский человек не мыслит себя вне всеобъемлющей государственной структуры. В одной из последующих глав мы постараемся рассмотреть специально некоторые эмпирические параметры этой чрезвычайно устойчивой «государственности» (которая, что весьма важно, проявляется и в ситуации бунта, направляемого против государства; российский тоталитаризм и анархизм имеют общие истоки и корни).

Но эта «государственная» принадлежность человека всегда имела довольно мало общего с тем, что понимается под аналогичными терминами в европейской социальной и правовой мысли. Государство для Homo Soveticus’а — не один из ряда исторически сформировавшихся социальных институтов, имеющих свои функции и рамки деятельности, а некий суперинститут, всеобщий, универсальный как по своим функциям, так и по своей сфере деятельности. По сути дела, в облике государства в советском обществе выступает не расчлененный на функциональные компоненты, универсальный институт досовременного патерналистского образца, который проникает во все уголки человеческого существования. По своему проекту советское «социалистическое» государство тоталитарно, поскольку оно не должно оставлять человеку никакого независимого пространства.

Это притязание на универсальную роль принципиально отличает государство советского типа от этатических структур в «третьем» мире, которые исполняют преимущественно модернизаторские функции. В «советских» же структурах модернизационные функции (которые в той или иной мере присутствуют) оказываются отодвинутыми на второй план патерналистскими. По сути дела, это охранительные, контрольные функции, исполняемые как будто в порядке неустанной «отеческой заботы» о подданных. Здесь метафорика требует, однако, более пристального рассмотрения. В плане эмоционально воспринимаемой символики, возможно, в силу российско-исторических традиций (то, что Николай Бердяев называл «бабьим характером русского народа») да еще пристрастия режима к оруэллианскому превращению смыслов, система жесточайшего насилия выступала — и, более того, воспринималась! — как выражение «материнской» заботы (образ «матери-Родины», но никак не «отца»; роль последнего исполнялась лидером, вождем).

Следует отметить некоторые последствия «патернализации» государства и государственных ориентаций человека. «Отеческое» государство непригодно для исполнения тех социально-организующих функций, которые несут западные государственные структуры: это не государство в современном смысле термина. Его индивидуальным контрагентом является не автономная личность, а (в принципе) гиперсоциализированный и тотально зависимый от властей субъект. Патернализму непременно соответствует инфантилизм, самосознание подростка, недоросля. «Забота» со стороны «верхов» должна встречать «благодарность» со стороны «низов» — такова главная, осевая формула патерналистского устройства общества и социальной личности. Еще Е. Замятин «вычислил», что верховный властелин в тотальной утопии должен считаться Благодетелем.

Как известно, роль главного благодетеля, источника «неустанной заботы» о простом человеке была возложена в советской системе на государственную партию. (Монопольная государственно-политическая организация имеет с «обычными» для Запада политическими партиями столь же мало общего, как тотально-патерналистское государство с «просто» государством.) Характерное для классических времен советской системы обозначение верхнего правящего слоя термином «партия и правительство» (вариант: «руководители партии и правительства») отпечатывается в массовом сознании как представление о всемогущем едином «верхе». Сегодняшние разломы воспринимаются им как «борьба за “верх”», дискредитация «верха» и т.д. По данным одного из исследований ВЦИОМа (1990), свыше 60% населения полагают, что большинство советских людей не сможет «прожить без постоянной заботы, опеки со стороны государства». Экономическая основа подобных суждений очевидна: более двух третей населения зависит от государственных предприятий и пособий.

Еще одна фундаментальная черта внутреннего миропорядка типического человека советского — иерархичность. Типический этот человек долго носил эпитет «сознательного», что означало готовность принять существующий социальный порядок и политическим режим. Собственно говоря, уже принятие патерналистской модели человеческого мира означает всегда и везде принятие вертикальной иерархии отношений: слоя заботливых и слоя подлежащих заботе (или допущенных к «таинству» управления и подлежащих управлению и пр.). Здесь наиболее глубокие корни специфической для советского общества иерархии социальных ролей, авторитетов и привилегий. Это не аскриптивная иерархия традиционных обществ (наследуемые привилегии) и не достижительная иерархия общественных систем нового времени (распределение статусов в соответствии с плодами труда, капитала и знания). Фактор, структурирующий советское вертикальное общество — напомним, что речь идет о «классической» эпохе его существования, — мера допущенности к властным привилегиям и сопутствующим им информационным, потребительским и другим дефицитам. Пошлейшая формула «по заслугам каждый награжден» (из самой знаменитой песни 30-х гг.) достаточно точно отражает реальную черту социальной конструкции: иерархия заслуг (перед «верхом») и наград (опять-таки пожалованных «верхом»). Одна из первых позиций исследования «Советский человек» — субъективная оценка собственного положения на гипотетической шкале (лестнице) социальных статусов.

Последняя из фундаментальных особенностей Homo Soveticus’а, на которые хотелось бы обратить внимание, — его имперский характер. (Это не оценка, а аналитическая категория понимания общества и личности, не более того.) Советское государство восприняло от Российской империи принцип транснациональной организации, опирающейся на соответствующую элиту (русскую или русифицированную по преимуществу). Причем последняя выступала не столько как национальный, сколько как универсальный организующий и (с XIX в.) модернизационный фактор. В ценностной структуре «нормативного» советского человека заложена была с самого начала его формирования целая система антиномий национального и «интернационального» (безнационального, транснационального, постнационального), связанных с последовательными попытками сохранения национальной «революционной» элиты, замены ее демонстративно русифицированными «кадрами», псевдонациональными элитами. Как стало очевидно в последние годы, именно эта антиномия самоопределения оказалась источником наиболее острых напряжений всей системы. Патерналистская нагрузка, возложенная на советско-русскую и русифицированную элиту, привела к фрустрации ее собственных очагов национально-политической консолидации нерусских народов на всех рубежах бывшей империи.

Существенным препятствием на пути формирования нормальных для ХХ в. рамок этнического самоопределения в советском обществе явились попытки государственного закрепления национальной идентичности (национальная «графа» в паспортах, квазинациональные административные размежевания субъектов федерации). Поэтому Homo Soveticus по самой природе своей генетически фрустрирован, поставлен перед неразрешимой задачей выбора между этнической и суперэтнической принадлежностью. С началом реального распада Союза ССР эта проблема приобретала сугубо практические измерения. Подчеркнем, что проблема здесь вовсе не в плюрализме возможных точек отсчета: подобная ситуация наверняка существует (и неплохо существует) во многих других обществах. В условиях же фрустрации человеку навязывается выбор, который нельзя сделать, оставаясь в «нормальных», современных рамках. Для российского имперского наследия суперэтнический вариант национальной идентификации (типа США, Австралии, Бразилии) столь же закрыт, как моноэтнические варианты типа Франции или Португалии.

Источник: http://theoryandpractice.ru/posts/14608-svoy-put-statya-yuriya-levady-o-fenomene-sovetskogo-cheloveka