Билл Гейтс, состояние которого превышает $100 млрд, направляет силы и средства на решение важнейших проблем современности: ВИЧ/СПИДа, туберкулеза, малярии, COVID-19. Его волнует и изменение климата: этой теме посвящена его новая книга «How to Avoid a Climate Disaster». В ней Гейтс убедительно доказывает, что выбросы углерода необходимо сократить до нуля уже к 2050 году. Его цель — донести до читателей, что сделать это трудно, но возможно, особенно если удастся подстегнуть зеленые инновации. Недавно Гейтс побеседовал с главным редактором HBR Ади Игнейшесом из своего офиса в Сиэтле. Приводим отредактированную версию разговора.

HBR: О важности климатических изменений написано немало книг. Почему вы тоже решили высказаться на эту тему?

ГЕЙТС: Миллениалы настойчиво напоминают нам о климате даже сейчас, во время пандемии COVID-19. Многие кандидаты на последних выборах в США сделали акцент на этой проблеме. Вопрос явно назрел. Но планируем ли мы на самом деле сводить выбросы к нулю? Я хотел рассказать о том, как, на мой взгляд, получить прорывные идеи, без которых все это неосуществимо.

Складывается впечатление, что в книге борются два антагониста: страшная перспектива климатических изменений и ваш неизбывный оптимизм. Какую основную мысль вы хотели бы донести до читателя?

Что добиться нулевого уровня выбросов труднее, чем может показаться. Мир выпускает в атмосферу примерно 51 млрд тонн углерода в год. Рассуждая о снижении этого показателя, люди обычно предлагают простые решения — использовать возобновляемые источники энергии, электромобили. Но надо добиваться улучшений и в других важных сферах — например, повышать экологичность производства цемента и бетона. Тут не обойтись без поддержки государства с его законами, корпораций с их этическими кодексами и граждан с их потребительскими привычками.

Движемся ли мы к тому, чтобы достичь углеродной нейтральности к 2050 году?

Если сбросить со счетов временное снижение выбросов в период пандемии и экономического кризиса, то нет. Объем эмиссии растет. Чтобы прийти к нулю в нужный срок, надо добиваться ежегодного резкого падения этого объема в каждой отрасли.

Вы пишете, что даже если выбросы сократить вдвое, это не предотвратит катастрофу, а лишь отсрочит ее. Есть ли в истории примеры подобных тектонических сдвигов?

Трансформаций такого масштаба никогда не происходило. Человечество должно сделать самый невероятный шаг в истории. Нам уже удалось быстро создать вакцину от коронавируса — но это было намного проще, поскольку Фонд Гейтсов и другие организации последние 10 лет вкладывались в разработку мРНК-технологий. В случае с климатом важно тратить деньги не на то, чтобы просто снизить, допустим, потребление электричества на 15%. Надо инвестировать в инновации, которые принципиально изменят картину мира.

Что произойдет, если нам не удастся «обнулить» выбросы?

Температура продолжит повышаться. Исчезнут естественные экосистемы вроде коралловых рифов и арктических льдов. Если у вас ферма в Канаде, урожаи вырастут: там станет теплее. Но если в Техасе или в Мексике, прогноз намного хуже. Культуры вроде кукурузы там просто не смогут расти. Для людей, кормящихся со своего участка где-нибудь в районе экватора, например в Африке, это будет смерти подобно. Им просто нечего будет есть.

Вы пишете, что к середине века климатические изменения будут вызывать в пять раз больше смертей, чем COVID-19, и значительно более серьезные экономические проблемы. Действие коронавируса мы наблюдаем в реальном времени, он убивает людей и рушит экономики у нас на глазах — и все равно, по большому счету, нам не удается с ним совладать. Как же справиться с медленными, малозаметными изменениями климата?

Что касается пандемии, то если бы США приняли меры, которые я и другие эксперты предлагали в самом начале, жертв было бы значительно меньше — примерно как в Австралии или Японии. На изменение климата действительно сложнее реагировать, поскольку для этого нужен значительно больший масштаб инноваций, а негативный эффект, как вы верно отметили, проявится не сразу. Если говорить о пандемии, то мы не знали, когда она разразится, — я мог бы прожить всю жизнь и не застать ее. А страшные последствия климатических изменений нам гарантированы. Вопросы, конечно, еще остались: например, на четыре градуса станет теплее или на пять? Но если мы не снизим выбросы во много-много раз, катастрофа неизбежна.

Есть еще одна проблема — отрицание климатических изменений. Недавно на одном собрании инвесторов я предложил всем задавать вопросы: их выводили на экран, и присутствующие выбирали самый важный. Наиболее популярным стал вопрос «Климат и правда меняется?» Его задали успешные, хорошо образованные люди, у которых был доступ к той же информации, что и у вас, но они не верили в глобальное потепление. В чем же дело?

К счастью, отрицателей становится меньше. Уже не встретишь компаний, которые в собственных интересах раздувают сомнения общества. Но есть две проблемы. Во-первых, надо убедить оставшихся — в том числе сведя к минимуму цену борьбы с климатическими изменениями. Во-вторых, тем, кто уже нам верит, нужно показать, с какими невероятными сложностями мы сталкиваемся. Дело не только в упрямых лоббистах нефтедобычи и традиционной энергетики. Нельзя добиться значимого успеха, просто урезая какие-то инвестиции и сокращая потребление.

Для кого ваша книга? Для тех, кто верит в глобальное потепление, но не понимает, какой ценой его можно остановить?

Да, для тех, кто думает, будто это легко. Или будто стоит лишь найти виноватого, и все наладится. На самом деле нужно другое — ученые, много ученых. Надо увеличивать бюджеты на исследования и разработки, задействовать лучших специалистов из университетов и лабораторий. Надо стимулировать финансирование этих инициатив. До сих пор венчурным инвесторам не везло с экопроектами. Нужно привлекать высокорисковые инвестиции для создания решений, эффект от которых будет виден очень нескоро.

Отрицателей, может, и становится меньше — но меры, о которых вы говорите, потребуют общественного консенсуса, которого пока нет и в помине. Как вы знаете, люди в массе своей не слишком доверяют науке и экспертам, и это придется учитывать.

Я думаю, видя лесные пожары и ураганы, возникающие из-за климатических изменений, многие изменят свое мнение. Мне кажется, молодые люди уже понимают, что без долгосрочных инвестиций не обойтись: им не все равно, в каком мире они будут жить. Но важно еще и перестать говорить, будто это перетянет средства из других значимых областей госфинансирования.

Вы ввели понятие «зеленая наценка», которое обозначает разницу в стоимости обычных товаров и их аналогов, произведенных «безуглеродным» способом. Если эта наценка невелика, продукт можно считать готовым. Если неподъемна, его нужно дорабатывать, а для этого требуются инвестиции.

Ключевой показатель на пути к углеродной нейтральности — сокращение этих надбавок. Если мы будем следить за инновациями, которые позволяют свести надбавки к приемлемому уровню, то поймем, по силам ли нам добиться нулевых выбросов. Если выводы неутешительные, придется увеличивать бюджеты на исследования и создавать новые продукты. А когда рынки этих продуктов разовьются, ситуация выйдет на следующий уровень.

А политический аспект? Один американский президент издает указы о защите окружающей среды, другой отменяет их. Как мы добьемся результата, если у всех разные цели?

Чем пристальней следишь за политикой, тем больше убеждаешься, что платить зеленую наценку силой никого не заставить. Единственный путь — путь инноваций. Конечно, нам нужны правильные законы. И, конечно, нужны инвестиции в исследования и разработки — а также углеродный налог и прочие меры по снижению энергопотребления. В свое время в США ввели серьезные налоговые льготы для тех, кто вкладывается в солнечные батареи, — эти послабления сохранялись и при демократах, и при республиканцах. Люди к этому привыкли, и в субсидиях уже почти нет необходимости. Теперь деньги можно направлять в такие области, как хранение энергии, авиационное топливо, производство стали и цемента. Нужно будет принимать законодательные меры — но едва ли мы дождемся триллионов долларов инвестиций, которые сулили нам кандидаты на президентских выборах 2020 года. Подобными суммами разбрасываться никто не станет. Так что надо придумать, как обойтись десятками миллиардов, а не триллионами долларов, и при этом стимулировать инновации.

То есть в конечном счете все сводится к инновациям?

Без инноваций не предотвратить климатическую катастрофу. Вы можете сказать, что наука ничего не решает и главное — политическая воля и верно расставленные приоритеты. Но нет, так не бывает. Например, нельзя заставить Индию снизить выбросы, если другие страны этого не делают. Без инноваций проблему не решить. Десятки миллиардов на инновации — достаточно небольшая часть бюджета, чтобы мы могли надеяться на консенсус обеих партий по продолжению работы вне зависимости от того, кто сейчас у власти.

Как же добиться роста инноваций?

Есть несколько моделей. Возьмем медицину: США тратят на Национальные институты здоровья около $40 млрд в год. Благодаря этому удалось добиться громадных успехов в лечении рака и других заболеваний, а многие американские компании производят товары, основанные на разработках этих институтов. Я думаю, исследования, связанные с климатом, могут получить поддержку в Конгрессе со стороны обеих партий. Следующая задача — привлечь рисковый капитал. Я участвовал в создании Breakthrough Energy Ventures, фонда под управлением инвесторов, который в университетах и национальных лабораториях ищет проекты, готовые к дальнейшей разработке. Наши инвесторы гораздо терпеливее обычных венчурных капиталистов: они нацелены на долгосрочную перспективу. Их задача — ускорить выведение продукта, созданного в лаборатории, на рынок.

Вы много лет утверждали, что безуглеродное будущее невозможно без атомной энергии. В новой книге вы об этом почти не пишете. В чем причина: вы сомневаетесь, что страны, особенно США, готовы использовать такой вид энергии?

Производить электричество за счет экологически чистых ресурсов вроде ветра и солнца сложно: они нестабильны. Один из способов справиться с этой проблемой — научиться лучше сохранять энергию, повысив емкость батарей раз в двадцать. К сожалению, велика вероятность, что это невозможно. Другой вариант — использовать энергию ядерной реакции, хотя общество противится этому решению из-за проблем, связанных с безопасностью, а уже построенные реакторы слишком дороги и неэкономичны. Но откуда-то энергию все-таки надо брать. И да, я не хотел, чтобы мою книгу сочли рекламой TerraPower [компании по разработке ядерных реакторов, сооснователем и председателем совета директоров которой является Билл Гейтс]. Разумеется, все средства, которые я заработаю на книге, пойдут в Фонд Гейтсов: не скажу, что мне не хватает денег. Моей целью было максимально беспристрастно описать разные способы получения экологически чистой энергии.

Существует ли в климатических изменениях точка невозврата?

Нет такого момента, после которого планету внезапно поглотит мировой пожар. Просто постепенно начнет умирать все больше людей и исчезать все больше экосистем. На каком-то этапе джунгли Амазонки превратятся в саванну. Не станет ни арктической шапки, ни белых медведей, ни коралловых рифов. Земля перестанет давать урожай. Те, кто рассуждает о потеплении, упоминают о некой переломной точке — но у нас нет таких сведений. Мы просто знаем, что если климатические изменения игнорировать, экологические и человеческие трагедии нам обеспечены. Отдельная проблема в том, что планета не реагирует мгновенно: даже если выбросы упадут до нуля, повышенная температура продержится еще лет 20. Так что до года, когда градусник покажет снижение, я, по всей вероятности, уже не доживу.

Как вовлечь в этот проект все страны?

Самое трудное — сделать его достаточно привлекательным для бедных государств. В развивающихся странах людям все еще недостает нормальных условий: крова, электричества, мобильности. В таких регионах, как Индия, для создания достойного уровня жизни приходится использовать еще больше «грязных» производств и технологий. Так что задача богатых государств — особенно США, инновационная мощь которых столь велика, — финансировать изобретение новых подходов, способных свести углеродный след к нулю.

Какой вклад в это дело способны внести компании?

Они могут обращать внимание на то, что они покупают. Можно приобретать чистое топливо для своих самолетов. Можно инвестировать в высокорисковые прорывные проекты. Можно следить за тем, чтобы не тормозить прогресс.

А крупные институциональные инвесторы? Если они перестанут вкладываться, например, в добычу угля, разве это не даст результат?

Конечно, нет! Вывод капитала из сферы ископаемого топлива — неплохая тема для светского разговора. Но разве люди откажутся от цемента просто потому, что некий парень с Уолл-стрит вышел из этого бизнеса? В чем смысл? Не вижу связи. А вот если большие фирмы будут не выводить капитал, а вводить его — в рисковые инновации, способные снизить зеленую наценку, — они действительно сделают нечто важное.

Что должно предпринять правительство?

В демократических странах об окружающей среде должны заботиться граждане — продвигая зеленые идеи, они покажут своим представителям, то есть политикам, чем нужно заниматься. Если государство не создаст спрос на новую продукцию — в частности, узаконив новые критерии сертификации стали, учитывающие количество использованного углерода, — за 30 лет мы не построим углеродно нейтральный мир.

А что может сделать отдельный человек?

Покупать зеленые товары, например растительное мясо Impossible Burger или электроавтомобили. Использовать меньше искусственных материалов. Если покупательские привычки поменяются и спрос на экологичные товары возрастет, за счет эффекта масштаба цены на них упадут. Наконец, можно отдать свой голос политику, готовому менять законодательство и направлять средства на разработки в нужной области. Главное, что я бы хотел пожелать Америке, — объединить усилия обеих партий и в приоритетном порядке сообща изыскать те десятки миллиардов долларов, без которых не будет нужных инноваций. Люди должны настаивать на этом.

Беседовал Ади Игнейшес, главный редактор HBR.

https://hbr-russia.ru/liderstvo/lidery/862148