Вице-президент СКК В.С. Овчинский и Елена Ларина: Преступность эпохи промышленной революции

 

ЕЛЕНА ЛАРИНА,
ВЛАДИМИР ОВЧИНСКИЙ

ПРЕСТУПНОСТЬ ЭПОХИ
ПРОМЫШЛЕННОЙ РЕВОЛЮЦИИ

XXI ВЕКА

ВВЕДЕНИЕ

Перед вами, уважаемые читатели, первая из серии статей о будущей пре­ступности. Несколько лет назад в Америке была издана книга “Будущие пре­ступления” (Future crime). Её написал Марк Гудман. Он прошёл путь от поли­цейского “на земле” до заместителя руководителя Национального центрального бюро Интерпола в Вашингтоне, ведущего аналитика ФБР. Книга Гудмана, из­данная более чем в 20 странах мира, рассказывает об орудиях и инструмен­тарии преступника будущего. О том, как криминал будет использовать ин­формационные технологии, достижения генной инженерии, робототехники и 30-печати для корыстных преступлений, убийств и других противоправных действий. В книге Гудмана речь идёт о том, как преступники используют до­стижения высоких технологий в корыстных и иных антиобщественных целях. Но по прочтении книги Гудмана встаёт масса вопросов: в каких обществах всё это будет происходить; как новая преступность увязана с промышленной рево­люцией, происходящей в начале XXI века; как вообще будущее влияет на пре­ступность и, главное, что это будет за будущее?

Задача наших публикаций — шире. Орудие — это всегда средство. Поэто­му главным в анализе и прогнозировании преступности являются не средст­ва, а цели. Чтобы понять цели, нужно проанализировать тенденции развития преступности. Нужно вглядеться в реалии сегодняшнего дня и обнаружить в них черты дня завтрашнего. Только внимательно изучив черты и характер­ные особенности новых видов преступности, можно спрогнозировать риски и угрозы криминала нового типа, с которым предстоит бороться обществам и государствам буквально завтра.

Эта работа о преступности, преступниках и криминальных технологиях за­втрашнего дня.

Риски и угрозы, порождённые будущей преступностью, столь велики и многообразны, что справиться с ними силами исключительно правоохрани­тельных органов не представляется возможным. Борьба с будущим кримина­лом будет успешной лишь в том случае, если станет делом всего общества и наиболее активных, продвинутых, в том числе в технологическом плане, его членов. Это не публицистическое преувеличение, а констатация факта. Как образно отметил современный российский философ-футуролог Александр Не- клесса, “ускорение социального времени обращает будущее в кипучий Клон­дайк, перспективную нишу, здесь реализуется преимущества креативных, венчурных личностей над многими сложившимися организмами. Ситуация от­части напоминает былое состязание небольших подвижных особей и медли­тельных, жующих траву гигантов” (“НГ”, “Будущее как усилие”, 05.10.2016).

Обогнавшее нас время

Анализ будущей преступности логично начать с темы времени. На первый взгляд, время так же, как и пространство, является чем-то обыденным, при­вычным, понятным, заслуживающим тщательного и вдумчивого рассмотрения. Однако впечатление это обманчиво. Люди гораздо лучше ориентируются в пространстве, чем во времени. Наш язык и изобразительные средства, в первую очередь, предназначены для описания пространства, а не времени. Этот парадокс порождён человеческой историей. В течение тысячелетий для че­ловека гораздо важнее было пространство, чем время. Условия жизни менялись мало. Событий не только в жизни отдельных людей и групп, но и в жизни наро­дов происходило немного. Да и те, что происходили, как правило, повторялись. В результате с начала истории буквально до наших дней человеческая цивили­зация была, прежде всего, цивилизацией пространства, а не времени. Основ­ные усилия люди тратили на покорение пространства, постепенно пядь за пя­дью осваивая поверхность планеты.

Пространственный характер нашей деятельности наложил отпечаток на образ мыслей, картину мира и науки. В первую очередь, на математику. Вся математика, подарившая нам информационные технологии, это, прежде все­го, пространственная наука. Таковой она является не столько потому, что её важнейшей частью является геометрия, сколько потому, что математика опе­рирует неизменным. В математике один всегда равен одному, а А всегда рав­но А. Школьная алгебра и университетская теория множеств и групп в одина­ковой степени имеют дело с неизменным, одинаковым. Время математика может изображать только при помощи пространства. Достаточно посмотреть на любой график. В нём время изображено одной из осей координат. Оно, по сути, неизменно.

Однако в Европе всё изменилось с конца XVIII века. Начало первой про­изводственной революции ознаменовало переход от постепенного роста к экспоненциальному развитию. Мир впервые стал быстрым. Вот уже более двух столетий темпы перемен непрерывно возрастают. Изменения охватыва­ют буквально все стороны человеческой жизни: экономику и быт, военное де­ло и коммуникации.

Без малого 50 лет назад, подводя первые итоги экспоненциального раз­вития, известный американский социолог и стратег Элвин Тоффлер выпустил книгу, сделавшую его знаменитым во всём мире. Её название — “Футурошок” или “Шок перед будущим”. В книге Э. Тоффлера можно найти такие строки: “Сегодня весь мир — это быстро исчезающая ситуация. Скорость перемен имеет значение совершенно отличное и иногда более важное, чем направле­ние перемен. Никакая попытка понять адаптивность не может быть успешной, если не осознать этот факт. Тревожно, что значительное большинство людей, в том числе образованных и умудрённых опытом, считают мысль о переменах такой угрожающей, что пытаются отрицать их существование.

Человечество может погибнуть не от того, что окажутся исчерпанными кладовые земли, выйдет из-под контроля атомная энергия или погибнет ис­терзанная природа. Люди вымрут из-за того, что не выдержат психологичес­ких нагрузок”. Пять десятилетий подтвердили провидческий дар Э. Тоффлера и дали множество аргументов в пользу гипотезы, что чем дальше, тем боль­ше человечество будет испытывать страх и неуверенность перед будущим.

Буквально через несколько лет после опубликования “Футурошока” знаме­нитый польский фантаст и мыслитель, автор “Суммы технологий” и “Соляриса” С. Лем попытался разобраться в причинах ускоряющихся темпов перемен. В статье “Дорога без отступления” он написал: “Утверждение, что технология является независимой переменной цивилизации, требует более подробного объяснения… Невиданное, безмерно многообещающее начало способно иметь печальные и даже смертельные последствия. Как транспорт, так и со­временная медицина с её оснащением и функциональной базой, равно как и атомная энергия, и распознавание, и декодирование основ нашей наслед­ственности показали нам уже своё грозное обличье. Однако… мы не сможем

 

уже сойти, а тем более отступить с этой дороги, ощетинившейся пользой и опасностью, на которую мы вступили уже очень давно… Для человечества непредвиденными оказались, например, темпы перемен и самодостаточный, и самостоятельный способ, которым развиваются технологии, становясь всё более независимой переменной цивилизации, определяющей её будущее”. С. Лем оказался первым исследователем, увидевшим близость эволюции жи­вой природы и технологий. Он прозорливо сделал вывод, что не только чело­вечество использует технологические достижения, но и, напротив, логика развития технологий определяет судьбы общества и направленность челове­ческих действий.

50 лет, прошедших с момента выхода в свет работ Тоффлера и Лема, убе­дительно подтвердили правильность их подхода к будущему. Кстати, в “Сум­ме технологий” Лем опубликовал научно-технические прогнозы примерно на 200 лет вперёд. За полвека из 130 спрогнозированных Лемом изобретений, открытий, программных и технических решений более 110 стали реальностью. Не будет преувеличением назвать “Сумму технологий” путеводителем по буду­щему, книгой, к прогнозам которой надо отнестись с максимальной серьёзно­стью. Столь высокий процент сбывшихся прогнозов связан с методом работы Лема с будущим. Он подчёркивал невозможность предсказания отдельных со­бытий. Знаменитый фантаст сосредотачивался на тенденциях. Он полагал, что будущее всегда присутствует в настоящем, как правило, на задворках или пе­риферии магистральных путей развития. Поэтому предсказания — это не ма­нипуляции с хрустальным шаром, а умение вглядываться в настоящее, распоз­навать в нём процессы, набирающие силу и динамику.

Через несколько лет после пророческих книг Тоффлера и Лема работу “Пути истории” опубликовал российский востоковед И. Дьяконов. Примерно в то же время в Соединённых Штатах знаменитый фантаст и космолог В. Виндж опубликовал статью “Технологическая сингулярность”. В отличие от книги Дьяконова, до сих пор не переведённой ни на один язык мира, ста­тья знаменитого фантаста привлекла всеобщее внимание и породила целое движение последователей. Наиболее известным из них является нынешний вице-президент корпорации Google Рей Курцвейл, создавший университет сингулярности и страстно пропагандирующий этот подход в академических и социальных СМИ. Приведём фрагмент из выступления Р. Курцвейла: “Многие, слушающие меня сегодня, видят, что прогресс с каждым днём ус­коряется. Ещё в начале XX века многие не верили в самолёты и думали, что “завтра будет сегодня”.

Эта тенденция в обществе была всегда и наблюдается сейчас. “Завтра будет сегодня”. В принципе, это простое эмпирическое наблюдение, однако если сравнить то, что было год назад и что есть сегодня, становится виден этот прогресс. Если бы наблюдатель провёл такое наблюдение в начале XIX века, очевидный прогресс он вряд ли увидел бы, разве что попал бы в пе­реломный момент. Сейчас же различные научные достижения, мелкие и боль­шие, появляются каждый день. Интернет стал катализатором этого процесса. Свободный обмен информацией объединил учёных всего мира и снял одну из главных проблем — проблему повторного изобретения, чем часто страдал прошлый век. Конечно, сейчас данная проблема наверняка сохраняется из-за секретности некоторых государственных программ, однако такие проекты — это капля в море тысяч учёных-энтузиастов. Разумеется, сейчас наблюдаются не лучшие тенденции государственного контроля, но я, пожалуй, буду рассуж­дать в макромасштабе и не буду разбирать такие детали.

Уже более 50 лет как выполняется закон Мура, а Intel готовит нам новые техпроцессы и новые подходы. Разрабатываются параллельно квантовые ком­пьютеры, ДНК-компьютеры, нейронные сети… Всё это произошло буквально за 30 лет. Всё неизбежно указывает на дальнейшее ускорение прогресса и движение к некой точке — технологической сингулярности. После этого нач­нётся вертикальный процесс, а люди превратятся в киборгов.

Сингулярность как будущее человечества сегодня широко пропагандиру­ется в мире и в России. Собираются конгрессы, открываются университеты, проводятся конференции. Многие ведущие корпорации спешат стать под зна­мёна технологической сингулярности. Однако чем дальше, тем больше накап­ливаются аргументы, заставляющие серьёзно сомневаться в концепции тех­нологической сингулярности и вертикального прогресса.

Мало кому известный не только в мире, но и в нынешней России Игорь Михайлович Дьяконов в книге “Пути истории” и публичных выступлениях вы­сказывал иной взгляд на будущее. С дотошностью, свойственной професси­ональным историкам классической школы, и с тщательностью, присущей рос­сийской математической традиции, он проанализировал данные о развитии различных цивилизаций и обществ. На основе анализа данных он разработал теорию исторических последовательностей.

Согласно теории исторических последовательностей, динамику развития определяют три процесса: темпы роста численности населения, изменения энерговооруженности и интенсивность контактов одной цивилизации либо об­щества с другими. В зависимости от конфигурации этих процессов и склады­вается историческая динамика. Свою работу И. М. Дьяконов писал в тесном взаимодействии с С. П. Капицей. Именно открытие С. П. Капицей демогра­фического перехода привело к тому, что в последние годы жизни Игорь Ми­хайлович Дьяконов создал теорию исторических последовательностей.

Чтобы понять значение происходящего на наших глазах демографическо­го перехода, процитируем одну из последних публикаций С. Капицы: “С рубе­жа 2000 г. население нашей планеты росло со все увеличивающейся скоро­стью. Тогда многим казалось, что демографический взрыв, перенаселение и неминуемое исчерпание ресурсов и резервов природы приведут человечест­во к катастрофе. Однако в 2000 г., когда население мира достигло 6 млрд, а темпы прироста населения достигли своего максимума в 87 млн в год, или 240 тыс. человек в сутки, скорость роста начала уменьшаться. Более того, и расчёты демографов, и общая теория роста населения Земли указывают, что в самом ближайшем будущем рост практически прекратится. Таким образом, население нашей планеты в первом приближении стабилизируется на уровне 10-12 млрд и даже не удвоится по сравнению с тем, что уже есть. Переход от взрывного роста к стабилизации происходит в исторически ничтожно короткий срок — меньше ста лет, и этим завершится глобальный демографический пере­ход. Само явление демографического перехода, когда расширенное воспроиз­водство населения сменяется ограниченным воспроизводством и стабилизаци­ей населения, было открыто для Франции французским демографом Ландри. Изучая эту критическую эпоху для развития народонаселения, он справедливо полагал, что, принимая во внимание глубину и значение последствий, её сле­дует рассматривать как революцию. Тем не менее, демографы ограничивали свои исследования динамикой населения отдельных стран и видели свою за­дачу в том, чтобы объяснить происходящее через конкретные социальные и экономические условия. Такой подход давал возможность сформулировать рекомендации по демографической политике, однако таким образом исключа­лось понимание более широких, глобальных аспектов этой проблемы. Рассмо­трение населения мира как единого целого, как системы отрицалось в демо­графии, поскольку не позволяло определить общие для человечества причины перехода. Следует подчеркнуть, что большинство крупных историков, таких как Фернан Бродель, Карл Ясперс, Иммануил Валлерстайн, Николай Конрад, Игорь Дьяконов, утверждали, что существенное понимание развития человече­ства возможно только на глобальном уровне. Именно в нашу эпоху, когда гло­бализация стала знаком времени, такой подход открывает новые возможности в анализе как нынешнего состояния мирового сообщества, так и факторов рос­та в прошлом и путей развития в обозримом будущем”.

В конце 80-х годов примерно такую же закономерность, как С. Капица ус­тановил для демографии, Л. Макгрегор обнаружил для энерговооруженности. И там, и там период линейного роста сначала сменился экспоненциальным, а затем экспоненциальный перешёл в режим стабилизации.

И. Дьяконов в “Теории исторических последовательностей” сформулиро­вал три принципа, обязательных для прогнозистов.

Во-первых, нельзя прогнозировать на основе экстраполяции. Будущее чем дальше, тем больше отличается от прошлого, это не продолженное прошлое, а нечто иное. Будущее всегда содержится в прошлом. Однако, как правило, на периферии. И потому до определённого времени не определяет динамику процессов. Экстраполяция является главным врагом не только прогнозистов, но и политиков, предпринимателей и обычных людей.

Во-вторых, настоящим история не заканчивается. Если с экстраполяцией всё более-менее понятно, то второй принцип теории исторических последо­

 

вательностей вызывает у людей, как правило, резкое психологическое оттор­жение. Каждому свойственно преувеличивать свою роль. Любому из нас вольно или невольно кажется, что мир вращается вокруг нашей особы. Соот­ветственно подавляющая часть исторических и прогнозных работ подгоняет прошлое и будущее под настоящее. Поскольку будущего человек не знает, то он вольно или невольно рассматривает события прошлого через призму на­стоящего. События и процессы прошлого выстраиваются в такой логической последовательности, чтобы нынешний день выглядел их закономерным ито­гом. При этом забывается, что день нынешний — это миг исторического про­цесса, и соответственно буквально завтра станет прошлым. Втискивание же прошлого в прокрустово ложе настоящего не даёт возможности понять его многовариантность и разглядеть в нём тенденции и процессы, порождающие ветвящееся нелинейное будущее.

Наконец, в-третьих, прогнозируя будущее, всегда надо помнить, что речь идёт о людях и группах, сообществах и обществах. Главное же свойство чело­века, отличающее его от животных, это, как установили антропологи и психо­логи, способность к прогнозированию. Ни один вид живых существ, за исклю­чением человека, не способен к построению моделей будущего и действиям в соответствии с этой моделью. Впервые это открыли П. Анохин и В. Брушлин- ский. Сегодня мировая психология накопила тысячи экспериментальных под­тверждений этому факту. А Д. Канеман получил даже Нобелевскую премию. Правда, по экономике — за то, что смог разделить алгоритмическое и прогноз­ное мышление. Коль скоро люди действуют на основе целей, то любое насто­ящее складывается не только под воздействием прошлого, но и будущего, а точнее, его моделей, созданных индивидуальной или коллективной психи­кой. Поэтому будущее всегда открыто и вариантно. Оно не предопределено.

Наряду с принципами прогнозирования будущего И. Дьяконов в теории исторических последовательностей выделил три типа будущего: неизбежное, вероятное и случайное. Разделение, казалось бы, очевидное. Однако на практике его используют достаточно редко не только в обыденной жизни, но и в аналитической или исследовательской работе. Например, к неизбеж­ному будущему относится смена времён года, времени суток и т. п. Подоб­ные жёсткие последовательности прослеживаются не только в естественных, но и в социальных процессах. На основании огромных массивов данных уста­новлено, что для организаций различного типа, бизнесов и даже обществ свойственна естественная смена фаз жизненного цикла. Каждая структура с участием людей переживает примерно одинаковые фазы, связанные с по­явлением на свет, ростом, развитием, консервацией или стабилизацией, а затем упадком и распадом или появлением в рамках старой новой структу­ры со своим циклом. В отличие от естественных, у социальных процессов нет чёткой периодичности и обязательных сроков. Они проявляются как тенден­ции. Но фазы этих тенденций повторяются и следуют одна за другой. В этом плане многие популярные ныне теории и прогнозы надо воспринимать с из­вестной долей осторожности. Они указывают на тенденцию, но относиться к ним, как к часам, строго показывающим момент смены одной фазы другой, по меньшей мере, смешно, а иногда и просто опасно.

Большая часть общественных процессов носит вероятностный характер. Ве­роятность — хитрая штука. Человеческое восприятие и мышление, как доказали Д. Канеман и А. Тверски, устроены таким образом, что игнорируют маловеро­ятные события и вообще плохо справляются с вероятностью. Меньшую вероят­ность люди, как правило, принимают за невероятность. Наиболее яркие приме­ры этого парадокса дала реакция общественности США и Великобритании на итоги президентских выборов 2016 года и голосование относительно выхода Ве­ликобритании из ЕС. Наиболее ответственные прогнозисты полагали, что более вероятными должны были стать победа X. Клинтон и сохранение Великобрита­нии в ЕС. Подобную вероятность оценивали в среднем в 60-70%. Когда прези­дентом был избран Д. Трамп, а британские избиратели приняли решение о вы­ходе страны из ЕС, на прогнозистов посыпались упрёки, что они ни к чему не способны. Их попытка объяснить публике, что 30% они отдавали в пользу ито­гов, которые им казались маловероятными, но возможными, приняты во вни­мание не были. Выборные истории 2016 года являются едва ли не лучшей ил­люстрацией того, что люди путают неизбежное и вероятное будущее и большую часть решений принимают, исходя из того, что всё будущее неизбежно.

Наконец, существует случайное будущее. Как правило, на любой процесс в реальной жизни оказывают влияние события, обстоятельства и тенденции, связанные с ним слабо. Поэтому в большинстве случаев от них можно абст­рагироваться. Однако если возникает экстремальная ситуация, когда влияние сторонних процессов резко возрастает, то возникает то, что называется слу­чайным будущим. Проще всего это проиллюстрировать на житейском приме­ре. Самая известная подобная ситуация, приводимая почти во всех книгах по прогнозированию, — это падающая с крыши сосулька. Строго говоря, и дви­жение пешехода, и падение сосульки — процессы не случайные, а, как мини­мум, вероятностные, подчиняющиеся определённым законам. Однако пере­сечение этих процессов случайно и потому совершенно непредсказуемо.

После выхода в свет знаменитых книг Н. Талеба “Одураченные случайнос­тью”, “Чёрный лебедь” и “Антихрупкость” многие стали полагать, что речь в них идёт о случайном будущем, которое перечёркивает любые прогнозы. Однако внимательное изучение книг показывает, что основная часть примеров, приво­димых Н. Талебом, относится к вероятному будущему. А конкретно — к событи­ям с малой степенью вероятности. Едва ли не самым ярким примером событий подобного рода стало террористическое нападение 11.09.2001 года. В послед­нее время опубликованы архивы американских разведывательных служб. В хо­де анализа материалов выяснилось, что в течение лета 2001 года американская разведка получала предупреждения о возможности крупномасштабного терро­ристического акта, финансируемого правящими семьями Саудовской Аравии, от израильской, российской и немецкой разведок. Однако предупреждения были проигнорированы ввиду малой вероятности событий (либо определён­ным политическим, финансовым и спецслужбистским закрытым группам в США было выгодно такое развитие событий. На этот счёт тоже появились до­вольно убедительные материалы частных расследований).

Поскольку подавляющая часть процессов и ситуаций приходится на неиз­бежное и вероятное будущее, то в целом мировую и страновую динамику, а также динамику и направленность различных позитивных и негативных про­цессов, включая действия террористов, преступников и т. п., можно и нужно прогнозировать. При этом необходимо помнить, что в любом случае такое прогнозирование носит вероятностный характер, и, соответственно, прогноз не обязательно сбудется, тем более в те сроки, на которые он рассчитан.

Третьей составляющей теории исторических последовательностей И. Дьяконова было воспринятое у математиков разделение динамических процессов социума на стабильные и критические. Начиная с 80-х годов про­шлого века, в Соединённых Штатах, СССР, а затем в России и Германии пло­дотворно развивалась наука, получившая различные названия, например, синергетика, теория сложности, нелинейная динамика.

Не углубляясь в математические модели и системы уравнений, достаточ­но выделить главное достижение этой науки, включённое И. Дьяконовым в те­орию исторических последовательностей. Все процессы, начиная от функцио­нирования небольшой организации до динамики глобальной экономики, можно разделить на два класса: стабильные и критические. В стабильной фазе дина­мика следует определённой траектории и описывается, как называют матема­тики, флуктуациями или отклонениями от неё. Причём размах этих отклонений для каждой системы более-менее стабилен. Проще всего это показать на при­мере движения автомобиля по трассе. Машина, подчиняясь воле водителя, а в ближайшем будущем — и робота, двигается строго по трассе. Однако вы­бор полосы зависит от конкретных обстоятельств. Само по себе количество по­лос или ширина и задают максимальное отклонение от средней траектории.

Время от времени любая организация, вне зависимости от размеров, по­падает в так называемый критический период. В рамках этого периода про­исходит выбор той или иной траектории последующего движения. Этот пери­од называют по-разному. Однако суть не в названии, а в функции. В течение данного периода та или иная организация или социум сталкивается с новыми вызовами и даёт на них новые ответы. В результате организация может пе­рейти на траекторию развития, а может попасть и в полосу деструкции, а то и гибели. Выбор конкретного варианта зависит не только от тенденций в про­шлом и целей в будущем, но и различного рода второстепенных, а иногда и случайных факторов. Именно в такие моменты и периоды резко возрастает роль личности, а также возможности влиять не только на организации, но и общество в целом небольших сплочённых групп. Продолжая аналогию движения по шоссе, критический период можно уподобить достижению маши­ной большой транспортной развязки.

В последние годы исследователи установили, что на людей негативно влияют не только слишком быстрые перемены, но и приближение к критиче­ским периодам, а также слишком большие отклонения от средней траектории движения, или, как это называют по-научному, турбулентность. Человеческие реакции являются своего рода индикатором непосредственно не наблюдае­мых процессов. Эти индикаторы чётко показывают на приближение особо ри­скового и опасного периода в жизни человечества как единого целого.

Приведём несколько цифр. По данным Всемирной организации здравоо­хранения (ВОЗ) в странах Северной Америки и Европы в 2014 году каждый де­сятый житель сталкивался с диагностируемыми психическими отклонениями и заболеваниями. В городах-миллионниках эта цифра достигает 30% против 10% в 80-е годы прошлого века. В 2015 году ВОЗ опубликовала доклад, где сравнила депрессию и фобии перед будущим с эпидемией. Начиная с десятых годов нынешнего века, депрессия в Европе и Северной Америке вышла на пер­вое место среди причин неявки на работу и на второе среди болезней, приво­дящих к потере трудоспособности. В Соединённых Штатах по данным Амери­канской психиатрической ассоциации депрессией страдают 9% населения, а по данным ведущих центров изучения общественного мнения — от 20 до 25%. В России, согласно опросам, проведённым в 2015 году среди выпускников высших учебных заведений в Москве и Санкт-Петербурге, более 40% испыты­вает страх перед будущим. Каждый пятый готов был бы обратиться к психоте­рапевту, если бы это не вызывало отрицательную реакцию у друзей и родных.

Другой отличительной чертой шока будущего являются нарастающие ин­формационные перегрузки. Научное определение информационной пере­грузки впервые было дано профессором информационных наук Лондонского городского университета Дэвидом Боуденом в исследовании 2008 года, на­званном “Тёмная сторона информации: перегрузка, тревожность и другие парадоксы и патологии”. Соавтором его выступила коллега Боудена по уни­верситету, доктор информатики Лин Робинсон, изучающая влияние получа­емой информации на поведение человека.

Боуден и Робинсон определили информационную перегрузку как “состо­яние цивилизации, при котором объём потенциально полезной и актуальной информации превышает возможность её обработки средним человеком (т. е. когнитивные способности) и становится помехой, а не подспорьем”. Едва ли не наиболее наглядным примером информационной перегрузки являются данные Эрика Шмидта — главы А!рёаЬе1ё: “От начала цивилизации и до 2003 года было создано около 5 Экзабайт (5 000 000 000 Гб) информации. Теперь человечество создаёт столько данных всего за 2 дня”.

Однако лавинообразное нарастание количества информации не столько характеризует прогресс информационных технологий, сколько отражает их проблемы. Если в 1996 году 30% информации в сети Интернет составлял ори­гинальный контент, то в настоящее время — уже менее 2%. При этом постоян­но растёт объём информации, не предназначенной для человека, а связанный с передачей сигналов от вещей и других устройств, подсоединённых к интер­нету серверами. В 2016 году такие сигналы составляли примерно 30% всего объёма информации, а к 2020 году они достигнут почти 60%. В 2016 году в ан­глоязычном интернете в течение года не было ни одного посетителя на более чем 80% сайтов. Если в 1996 году среднее время пребывания интернет-поль­зователя на сайте составляло чуть более 6 минут, то в настоящее время со­кратилось до 23 секунд. Сходные процессы идут и в научном вебе. В настоя­щее время более 94% статей, опубликованных в научных журналах, ни разу не цитировалось в других источниках. Почти 90% научных публикаций имели не более 5 прочтений. Таким образом, даже важнейшие открытия техноло­гий могут оказаться просто не замеченными научно-технологическим сообществом. Что касается соотношения между знаниями и информацион­ным мусором в интернете, стоит отметить следующее. Избыточное количество информации затрудняет борьбу с преступностью, поскольку делает трудно от­слеживаемыми следы киберпреступников и других представителей криминаль­ного мира, использующих интернет. Одновременно с этим информационные перегрузки на порядок повышают возможности манипулирования в крими­нальных и иных деструктивных целях массовым сознанием, а также группо­вым и индивидуальным поведением.

Страх перед будущим ведёт не только к заболеваниям психосоматическо­го характера, но и оказывает влияние на политические решения. Согласно оп­росам общественного мнения наиболее статусных центров различной направ­ленности, обслуживающих избирательные кампании как победителей, так и проигравших на президентских выборах в Соединённых Штатах в 2016 году и в Великобритании по поводу ЕС, он был одним из главных мотивов голосо­вания. Например, в США в штатах так называемого “ржавого пояса”, решив­шего судьбу избирательной кампании-2016, более 70% проголосовавших за Д. Трампа испытывали страх, что роботы отнимут у них рабочие места, а но­вый компьютизированный мир разрушит семью, веру и отдалит от них детей. В Великобритании почти две трети голосовавших за выход страны из ЕС ука­зали, что страшатся последствий компьютеризации, роботизации общества и увлечения виртуальной реальностью.

Не будет преувеличением утверждать, что быстрое время разделяет не только страны и континенты, но и общества, группы и даже семьи. Оно дела­ет наш мир всё более непредсказуемым, турбулентным и стремительным. Со­циальные психологи установили, что в этом мире есть только три стратегии: постараться убежать от мира в виртуальные реальности различного типа; обо­ронять до последнего привычный образ жизни, стараясь игнорировать новое, частично дружелюбное, а во многом опасное; и, наконец, принять динамику мира такой, какая она есть и постараться использовать открывающиеся воз­можности, минимизировать риски и подготовиться к угрозам.

Может возникнуть вопрос: какое отношение динамика исторических по­следовательностей Дьяконова имеет к преступности? Будущая преступность — это плоть от плоти будущего мира. На протяжении всей человеческой истории существовала преступность, и нет никаких оснований полагать, что ситуация изменится в будущем. Напротив, турбулентность, отчасти недружествен­ность и стремительность будущего не уменьшают, а увеличивают риски преступной деятельности не только для стран и групп, но и для каждого законопослушного человека, каждой отдельной семьи.

Теория исторических последовательностей даёт эффективный инструмен­тарий для прогнозирования будущего, для понимания тех тенденций, которые относятся к неизбежному и вероятному будущему. К этим тенденциям лучше быть подготовленным заранее. Тот, кто предупреждён, тот вооружён. Эти же тенденции, заранее распознанные, могут быть если не ликвидированы, то ча­стично ограничены общими усилиями.

В заключение вводной главы хотелось бы особо обратить внимание на об­стоятельство, обычно ускользающее от внимания не только широкой публики, но и многих специалистов. При всём разнообразии взглядов на преступность, существующих не только у теоретиков-криминологов, но и у практиков-право- охранителей, все так или иначе согласны в одном. Преступность — это созна­тельное нарушение общественных, прежде всего, установленных законом норм. Однако хорошо известно, что любая законодательная норма — это юри­дическое закрепление определённого общественного опыта. Любой закон фиксирует обязательные для членов общества нормы поведения и чётко уста­навливает те виды поведения, поступков или действий, которые выходят за пределы общественной нормы. Опыт всегда имеет дело с прошлым. Закон — это не просто итог длительного изучения, обсуждения и согласования на поли­тическом и государственном уровне тех или иных обязательных правил, но и фиксация сложившихся стереотипов, традиций, форм поведения, соот­ветствующих интересам общества. В медленном мире закон не входил в про­тиворечие с общественной динамикой и всегда поспевал за ней. Однако в бы­стром мире всё чаще возникают сложные коллизии. Они сами по себе создают питательную почву для преступности, множа различного рода “серые” зоны. К “серым” зонам относят виды деятельности, законодательно не регулируемые обществом и государством из-за их новизны и отсутствия общепринятого кон­сенсуса относительно того, что такое хорошо и что такое плохо в той или иной сфере.

Соответственно, дополнительную сложность при прогнозировании буду­щей преступности, а соответственно, и противодействия ей создаёт то, что чем дальше, тем больше она будет питаться появлением всё новых и новых “серых” зон в привычном чёрно-белом мире.

Производственная революция: загадки и тренды

В последние несколько лет в ведущих странах мира — от США до Китая, от Южной Кореи до Германии — разворачивается и набирает темпы новая про­изводственная или промышленная революция. Впервые она стала предметом обсуждения ведущих мировых политиков, предпринимателей и экспертов по­сле опубликования международного бестселлера Джереми Рифкина “Третья промышленная революция” (издана на русском языке). Она стала настольной книгой многих политиков как Востока, так и Запада. Её автор признан одним из наиболее влиятельных экономистов современности. Он является советни­ком Еврокомиссии. Среди его поклонников Б. Обама, Политбюро Коммунис­тической партии Китая, правительство Бразилии, а на постсоветском прост­ранстве — руководство Казахстана. На основе идей Рифкина разработан план дальнейшего экономического развития Евросоюза.

Наряду с книгой Дж. Рифкина новой производственной революции посвя­щены ещё два бестселлера — книга Питера Марша “Новая индустриальная ре­волюция: потребители, глобализация и конец массового производства” и бест­селлер Криса Андерсона “Производители: Новая промышленная революция”.

В 2016 году на Всемирном экономическом форуме в Давосе его Предсе­датель К. Шваб провозгласил начало Четвёртой промышленной или произ­водственной революции. К Третьей он отнёс интернет и информационные технологии. Вскоре после Давосского форума в свет вышла книга К. Шваба, которая была переведена на практически все основные языки мира, включая русский “Четвёртая промышленная революция”. После публикации работы К. Шваба политики, экономисты, наиболее влиятельные СМИ, а также СМИ и интернет, как по команде, стали повсеместно употреблять термин “Четвёр­тая промышленная революция”, забыв о третьей. Произошло это не случай­но. Статистика убедительно свидетельствует: интернет не породил взаимо­увязанных революционных технологий в области энергетики — обработки — информатики — транспорта — телекоммуникаций, что является обязательным для любой производственной революции. Более того, появление интернета не привело к повышению темпов динамики производительности труда по любой методике расчётов. Между тем, данное обстоятельство является обязатель­ным для промышленной революции. К. Шваб на глазах ничего не понявшей публики произвёл подмену, носящую далеко не беспричинный характер.

Замена тройки на четвёрку была сделана для того, чтобы сформировать в умах элитных групп и других ещё не разучившихся думать людей представ­ление о непрерывном прогрессе в течение последних 250 лет, включая по­следнее двадцатипятилетие

Огромные массивы эмпирических данных приводят любого непредвзято­го аналитика к выводу: как минимум, в последние 30 лет налицо глобальная деструктивная динамика, проявившаяся в том числе и в отрицательной кон­вергенции. За истекшие 30 лет глобальный капитализм, в котором шло ост­рое противоборство между ориентированными на производительный и эффек­тивный капитал группировками, сменился угасающим финансианализмом с господством паразитарного капитала.

Не лишённый многочисленных недостатков Советский Союз распался, и наиболее крупная республика — РСФСР, а ныне Россия — лишь спустя чет­верть века по большинству важнейших показателей научно-технологического и экономического развития смогла выйти на уровень 1989 года.

Огромные территории бывшего третьего мира, особенно регионы Север­ной Африки, Ближнего и Среднего Востока превратились за последние 25 лет в зону перманентного хаоса и военных конфликтов. Миллионы беженцев из Азии и Африки наводнили Европу. При этом, по оценке осведомлённых ана­литиков, это лишь начало великого переселения народов, вызванного дест­руктивными процессами мировой динамики.

Несмотря на огромные достижения и удивляющие весь мир темпы эконо­мического роста, множатся проблемы и сложности в Китае. Притом что в стране сформировался самый большой в мире средний класс, более 700 млн китайцев продолжают жить в глубокой бедности, а по международным меркам — в нищете. Ещё гораздо более серьёзные противоречия раздирают страну с самыми высокими в мире темпами роста населения — Индию. Не­предубеждённо вглядываясь в процессы мировой динамики за последнюю четверть века, нельзя не прийти к выводу, что в мире возобладали деструк­тивные процессы, ведущие к нарастанию противоречий, нестабильности и не­определённости.

На последних конгрессах ООН по предупреждению преступности не раз от­мечалось, что глобальная деструкция создаёт не только новые риски и пробле­мы, но и благоприятную среду для ускоренного роста преступных группировок и новых видов криминала как в национальном, так и, особенно, в континен­тальном и транснациональном измерениях. Тенденции мирового развития, и об прямо говорится в документах ООН, создают новые возможности для преступности.

Выход из спирали деструкции здравомыслящие политики, конструктив­ные силы видят не только в формировании нового, отвечающего реалиям се­годняшнего и завтрашнего дня мирового порядка, но и, прежде всего, в раз­вёртывании новой производственной революции, способной преодолеть ог­раниченность ресурсов и сделать мир более справедливым, процветающим и гармоничным.

Производственная революция означает глубокие, быстрые в историчес­кой перспективе, скачкообразные (фазовые) изменения в самих основах тех­ники и технологий, используемых во всех основных отраслях хозяйства. Эти изменения ведут к необратимым и качественным сдвигам в организации тру­да и производства, системах снабжения, маркетинга и потребления. Произ­водственная революция изменяет базовые структуры экономической жизни. Полностью перестраивает социум и привычные способы его регулирования. Преобразует политические институты. Любая производственная революция имеет неоспоримые положительные эффекты и неизбежно связана с целым рядом негативных, как правило, острых и тяжёлых социальных последствий и проблем для широких масс населения.

Новая производственная революция по своим масштабам, последствиям и сдвигам стоит не только наравне, но, возможно, и превосходит первую и вторую производственные революции. Первая производственная револю­ция конца XVIII — начала XIX века была связана с текстильной отраслью, энер­гией пара, углем, железными дорогами и т. п. Вторая производственная ре­волюция конца XIX — первой половины XX века стала детищем электричества, двигателей внутреннего сгорания, триумфом машиностроения и конвейера как метода организации производства.

Уже на начальных стадиях новой производственной революции можно вы­делить несколько определяющих её черт:

—во-первых, одновременное широкое производственное применение различных независимых кластеров технологий. Прежде всего, робототехники, 30-печати, новых материалов со спроектированными свойствами, биотехно­логий, новых информационных технологий и, конечно же, диверсификация энергетического потенциала производства и общества;

—во-вторых, постоянно возрастающее взаимодействие между отдельны­ми технологическими кластерами, их своеобразное “слипание”, взаимное ку­мулятивное и резонансное воздействие друга на друга;

—в-третьих, появление на границах технологических кластеров принци­пиально новых, не существовавших ранее технологий и семейств технологий, в которых кластеры взаимодействуют между собой.

Основа основ превращения отдельных технологических кластеров или паттернов в единую технологическую платформу — это информаци­онные технологии. Они буквально пронизывают все стороны технологической и производственной жизни, связывая между собой отдельные технологические блоки. Наиболее яркими примерами этого являются такие технологические пат­терны, как биотехнологии, робототехника, управляемая на основе больших данных, и т. п. По сути, уже на начальном этапе индустриальной революции можно говорить о формировании единой технологической платформы новой производственной революции.

В сфере организации производства и труда отличительной чертой новой производственной революции является миниатюризация производства в со­четании с сетевой логистикой и персонификацией потребления продукции.

Как отмечал в упоминавшейся нами работе К. Андерсон, “если раньше эф­фективные производства и действенные сети маркетинга и продаж были под силу только большим заводам, крупным ритейловым сетям и транснациональ­ным корпорациям, то в самое ближайшее время это будет доступно всем”. Правда, при всей миниатюризации и демократизации производства одновре­менно будет возрастать зависимость мелкого производителя от поставщиков Больших Данных, программных продуктов и интеллектуальных услуг, которы­ми останутся, по мнению Дж. Рифкина, крупнейшие информационные компа­нии, типа IBM, Google, Amazon и проч.

Иными словами, децентрализация производства, переход к прямым свя­зям в сфере распределения и персонификации потребления будет происхо­дить в условиях сохранения господства цифровых гигантов, контролирующих ключевую технологию новой производственной революции — системы сбора, хранения, интеллектуальной обработки и распределённой доставки цифровых данных и компьютерных программ всех типов и размеров.

Первым ключевым направлением новой производственной революции яв­ляется стремительная автоматизация и роботизация производства, вой­ны и всех сторон общественной жизни. Как отмечают эксперты, многие эле­менты автоматизации и роботизации могли быть внедрены в промышленное производство еще в 90-е годы прошлого и первое десятилетие нынешнего ве­ков. Однако в те времена экономически выгоднее оказалось использовать вместо роботов практически дармовой труд рабочих из Китая и других азиат­ских стран. Однако по прошествии времени ситуация изменилась. С одной стороны, труд в Азии заметно подорожал. С другой стороны, деиндустриали­зация Америки, многих стран Европы и частично Японии нанесла сильнейший удар по экономике этих стран. Наконец, в последние годы появились принци­пиально новые программные и микроэлектронные решения, позволяющие в разы повысить эффективность и функционал роботов при снижении себес­тоимости их производства. Сегодня, например, типовой американский робот на конвейере окупается в течение полутора — максимум двух лет.

Одним из важнейших показателей, характеризующих реальный научно­технологический потенциал страны, является вклад интеллектуальной соб­ственности в ВВП. В России, по официальным данным, он составляет ме­нее 1%. Для сравнения: в Китае — более 5%, в Германии — 8%, а в США, по различным методикам, — от 12 до 15%. При этом, американцы отнюдь не ре­кордсмены. Наибольший вклад интеллектуальной собственности в ВВП при­надлежит Финляндии, ещё 100 лет назад бывшей провинцией Российской Империи. У финнов интеллектуальная собственность обеспечивает примерно 20% объёма ВВП страны.

В мире разворачивается новая производственная революция. Принципи­ально новые производства, линии и т. п. массово и согласованно приходят на смену традиционным технологиям, организационным структурам и финансо­во-экономическому механизму, характерному для индустрии второй произ­водственной революции. Среди направлений производственной революции три, без сомнения, являются ключевыми. Это робототехника, IT-технологии и биотехнологии.

О роботах и робототехнике писалось ранее. Однако в контексте сегодняш­ней темы имеет смысл ещё раз вернуться к официальной статистике IFR (Меж­дународной Робототехнической Федерации). Ежегодные темпы прироста вы­пуска производственных роботов составляют от 15 до 20% в год. Роботизация охватила не только ведущие, но практически все индустриальные страны ми­ра. Наибольшее количество роботов работает в настоящее время на предпри­ятиях Китая. Второе место по числу индустриальных роботов на предприяти­ях занимает Япония, третье — Соединённые Штаты. На пять стран — Китай, Японию, США, Южную Корею и Германию — приходится более 70% занятых в производстве роботов.

Если среди общего числа роботов выделить роботов и робототехнические линии, оснащённые вычислительным или, как его называет, “искусственным” интеллектом, то более 90% их производства и около 60% применения прихо­дится на Америку. Сегодня в странах-лидерах новой производственной рево­люции на 10 тыс. рабочих, занятых в промышленности, приходится от 150 до 500 роботов. Что касается России, то, поданным Центра робототехники IT-кла­стера Сколково, за 2015 год в стране установлено менее 1 тысячи производ­ственных роботов, из которых более 600 — зарубежного производства. Таким образом, на сегодняшний день картина удручающая.

Вторым направлением новой производственной революции, а по мнению К. Андерсона, даже главной её движущей силой является Эй-печать. В осно­ве 30-печати лежит технология под названием Additive Manufacturing, то есть аддитивное (впору сказать “поэтапное”) изготовление. Метод подразумевает, что принтер послойно формирует изделие, пока оно не примет окончательный вид. 30-принтеры не наносят на бумагу краску, а “выращивают” объект из пластмассы, металла или других материалов.

Методы трёхмерной печати также заметно разнятся. 30-принтер может слой за слоем наносить жидкий материал (например, керамику или пластик), который сразу же застывает. Широко используется более технологичный ме­тод, где сырьём служит порошковый металл (например, сталь, титан, алюми­ний). В этом случае лазерный луч скользит по отдельным слоям и, согласно заданной программе, плавит и склеивает те или иные крупицы друг с другом. Существует ещё множество различных типов 30-печати. К настоящему време­ни выпущено уже более тысячи моделей различных 30-принтеров, рассчитан­ных как на принципиально различные методы печати и используемого матери­ала, так и на совершенно различный бюджет. В настоящее время ряд крупных производителей 30-принтеров выступили вместе с интернет-гигантами, вроде Google и Amazon, с предложением к правительству США бесплатно поставить 30-принтеры сначала в подавляющее большинство, а затем и во все школы. А в последующем наладить обязательное обучение на уроках труда работе с 30-принтерами.

Если на первом этапе принтеры в основном использовали гики и продви­нутые дизайнеры, то затем наступила очередь инженеров и конструкторов. Ве­дущие компании стали активно использовать 30-печать для моделирования. Затем 30-печать пошла в массы. Например, выпускник Принстона Марчин Якубовски создал целую социальную сеть, объединяющую инженеров, конст­рукторов, энтузиастов 30-печати, которые совместными усилиями разрабаты­вают Global Village Construction Set — все, что вам нужно в “глобальной дерев­не”. В сети публикуются в открытом доступе 30-чертежи, схемы, видеоинст­рукции, бюджеты и пользовательские инструкции. В результате появляется то, что К. Андерсон называет “индустрией облака” или “облачным производст­вом”. По его словам, “Вы загружаете в глобальное сетевое облако заказ на продукт, который вас интересует. Дальше это задание находит своего опти­мального исполнителя, который может выполнить его максимально быстро, ка­чественно и дёшево”.

В 2014-2016 годах произошёл прорыв в области промышленного исполь­зования 30-печати крупнейшими корпорациями. Линии 30-печати в настоящее время строят Boing, Samsung, Siemens, Canon, General Electric и т. п. Бес­спорным лидером как в производстве 30-принтеров, так и в их использовании являются Соединённые Штаты. На них приходится почти 40% мирового произ­водства 30-принтеров. Около 10% — доля Японии. Практически столько же приходится на Германию и Китай. Пятёрку лидеров с 6% замыкает Великобри­тания. Россия в сфере промышленного применения 30-принтеров занимает десятое место. Что же касается сектора применения 30-принтеров как основы мини-фабрик, то в России вместе с Африкой таких производств, по данным ведущего мирового эксперта в сфере 30-печати, нет вообще, за исключением нескольких учебных лабораторий.

Третьим направлением новой производственной революции является производство новых материалов, включая материалы с заранее спроектиро­ванными свойствами, композитные материалы и т. п. Необходимость появле­ния широчайшей гаммы новых материалов диктуется, с одной стороны, тре­бованиями широкого внедрения экономичной, эффективной 30-печати, а с другой — развитием микроэлектроники, биотехнологий и т. п.

В своё время новое материаловедение связывали исключительно с нано­материалами, то есть с новыми материалами, производимыми на основе ми­ниатюризации. Однако действительность оказалась несколько иной. При всей важности нанотехнологий на сегодняшний день ключевое место заняло произ­водство материалов с заданными, спроектированными характеристиками, требующимися, с одной стороны, для выполнения изделием, изготовленным из этого материала, своей функции, а с другой — возможности использования для обработки таких материалов новых технологических методов, например, 30-печати. Лидерами в новом материаловедении и производстве принципи­ально новых материалов являются опять же Соединённые Штаты, Япония и Германия.

Ключевым направлением новой производственной революции является, без сомнения, биотехнологии в широком смысле этого слова. По сути, сюда входит индустрия индивидуализированных лекарств, на которые делают став­ку и фармацевтические гиганты, и новые, молодые, быстроразвивающиеся в этой сфере компании. Сюда же относятся различные виды регенеративной медицины. Широко используются возможности 30-печати для производства донорских органов. Сегодня это уже не фантастика, а прошедшая клинические испытания обыденность, которую взяли на вооружение, например, медицин­ские учреждения Франции, Германии, Соединённых Штатов, Израиля и т. п.

Особым направлением является биоинформатика. Четыре года назад группе исследователей во главе с Джоном Крейгом Вентером удалось впер­вые в истории создать искусственную жизнь, используя ДНК одного из виру­сов. Теперь эта команда может, что называется, производить новые виды бактерий и живых организмов прямо из компьютера. Дж. Вентер так и заявил, что им удалось сделать “первый самовоспроизводящийся биологический вид на планете, родителем которого является компьютер”. В 2009 году после при­ёма учёных Б. Обамой исследования хотели засекретить. Но в итоге приняли решение открыть разработки миру. Сегодня, по мнению Дж. Вентера, синте­тическая биология — это “мощнейший набор инструментов, который в бли­жайшие годы приведёт к созданию эффективных вакцин против самых раз­личных заболеваний, начиная от гриппа и заканчивая СПИДом”. Правда, он же предупредил о страшной опасности, попади эти инструменты в ру­ки террористов и экстремистов.

Первая и вторая производственные революции в корне меняли основной энергетический источник. Если первая промышленная революция была реа­лизована на угле, то вторая производственная революция стала детищем нефти и электричества. В отличие от других направлений, относительно энер­гетического базиса новой производственной революции единодушия среди специалистов нет. В частности, автор первой и самой популярной в своё вре­мя книги о новой производственной революции Дж. Рифкин являлся убеждён­ным сторонником “зелёной”, возобновляемой энергетики. Более того, он стал одним из инициаторов разработки принятого в ЕС плана, связанного с закры­тием АЭС, сокращением использования, по его мнению, экологически вредных электростанций на угле, нефти и т. п. Сегодня европейские промышленники, отдавая должное Дж. Рифкину в других областях, часто недобрым словом по­минают его в части “озеленения” энергетики, а также продвижения сомни­тельных идей замены газа ветряками и подобными “шалостями зелёных”.

Без лишнего шума большинство теоретиков, а главное — практиков на вы­соких правительственных постах, отвечающих на новую производственную революцию, считают, что будущее принадлежит не возобновляемым ис­точникам энергии, а принципиально новым видам ядерной энергетики, прогрессивным технологиям добычи газа и нефтесодержащих элемен­тов, а также совершенно новым типам энергетики. В этой сфере у России имеются некоторые уникальные исследовательские наработки. Главное — их внедрение в хозяйственную и оборонную практику.

Стержневой составляющей, пронизывающей все технологические класте­ры новой производственной революции и превращающей их в единый техно­логический пакет, являются, без сомнения, информационные технологии. Применительно к теме новой производственной революции в структуре ин­формационных технологий выделяются три ключевые составляющие.

Первая. Это Большие Данные. Большие Данные — это сбор, хранение, оцифровка, обработка и предоставление в удобном для пользователя виде в любое время и в любой точке планеты всей совокупности сведений о тех или иных событиях, процессах, явлениях и т. п. Ключевым в Больших Данных яв­ляется то, что они позволяют работать именно со всей информацией в режиме онлайн. Главным является слово “всей”. У пользователя Больших Данных име­ется вся картина, не зависящая, как раньше, от каких-либо выборок, ограни­чений по источникам, времени предоставления данных и т. п. Большие Дан­ные могут включать в себя любые форматы — от таблиц до потокового видео, от оцифровки старых отчётов до текстовой записи, исходящей из тех или иных источников. Никогда раньше в истории человечества у лиц, занимающихся анализом, прогнозированием, конструкторско-инженерной деятельностью, геологией и т. д., при принятии решений не было возможности оперировать всей информацией. Причём не просто оперировать, а получать эту информа­цию в удобном и доступном для восприятия виде. Сегодня безусловными ли­дерами в сфере Больших Данных являются США, Великобритания, Япония и Китай. В этих странах имеется большое количество платформ, обеспечива­ющих работу с Большими Данными, специальные курсы подготовки, множе­ство центров, где компании могут получить консультации или услуги, связан­ные с Большими Данными.

Сами по себе Большие Данные являются важнейшим государственным и корпоративным активом, который при должном использовании обеспечива­ет их владельцам устрашающее интеллектуальное превосходство и деловое доминирование.

Вторая. Это когнитивные вычисления и экспертные системы. За по­следние годы Соединённым Штатам и частично Великобритании удалось осу­ществить подлинный прорыв в области создания экспертных систем, базиру­ющихся на так называемых когнитивных вычислениях. В основу когнитивных вычислений заложены программы, в определённой степени моделирующие и имитирующие некоторые известные психофизиологические процессы. За счёт этого созданы программы, которые обладают возможностями совер­шенствования, учитывающего при решении тех или иных задач ошибки своей деятельности.

Наиболее известной экспертной системой, базирующейся на когнитивных вычислениях, стал знаменитый компьютер Watson корпорации IBM, победив­ший во вполне человеческой игре “Своя игра”. После победы на игровом по­ле Watson показал высокие результаты как экспертная система в медицинской онкологии, фармацевтике, полицейских расследованиях, биржевом деле. По оценкам различных экспертов, в ближайшие 7-12 лет он может вытеснить до 70% работников, занимающихся рутинным умственным трудом в самых различных сферах деятельности. Главное даже не в этом. Экспертные систе­мы дают их обладателям и пользователям огромную интеллектуальную мощь, ставя на службу богатство человеческого знания, помноженное на мощь вы­числительных алгоритмов. При этом надо отметить, что IBM уже не является монополистом. Об активной работе в этом направлении объявили Google, Facebook, Amazon.com и проч.

Третья. Это облачные и распределённые вычисления. Как нетрудно заметить, огромные мощности и программные ресурсы, потребные для рабо­ты с Большими Данными, когнитивными вычислениями, созданием мощных экспертных систем класса Watson, по карману только крупнейшим корпораци­ям. В этих условиях развитие облачных распределённых вычислений, то есть создание платформ, которыми одновременно могут пользоваться десятки, сотни, а то и миллионы пользователей, делает Большие Данные, когнитивные вычисления и мощнейшие экспертные системы доступными для самого ма­ленького бизнеса и отдельных граждан. Уже сегодня компания IBM открыла для сторонних разработчиков облачный Watson, и они делают программы под заказ для небольшого бизнеса.

Иными словами, три составляющих информационных технологий позволя­ют наделить децентрализованное маленькое и сверхмаленькое производство и локальные боевые системы на основе робототехники, 30-печати, биотехно­логий и проч. мощнейшими интеллектуальными ресурсами, предоставляемы­ми крупнейшими корпорациями.

В настоящее время информационные технологии являются своего ро­да платформой технологического развития точно так же, как во время вто­рой производственной революции такой платформой выступало машиностро­ение. Наступает эра цифрового производства.

Цифровое производство приобретает самые неожиданные формы. В на­стоящее время несколько американских компаний, занятых производством роботов и 30-принтеров, включая Google, заняты реализацией проекта Factory-in-a-0ay. Первые такого рода мини-заводы запущены в 2015 году. Их число уже превышает 200. Проект должен позволить разворачивать автомати­зированное производство не только на крупных предприятиях, но и на средних,

 

мелких и сверхмелких не более чем за 24 часа. Эти заводы комплектуются гибкими многофункциональными роботами, 30-принтерами, лазерными ре­заками и т. п. Роботы, принтеры и другое оборудование поставляются с уже загруженными в них наиболее популярными программами, обеспечивающими их эффективную работу. То есть завод поставляется примерно так, как сегодня продаётся смартфон или планшетник с предустановленным ПО. Всё необхо­димое в течение дня можно получить из облака. Заблаговременно, до постав­ки предприятия, его владельцы и персонал получают учебный курс работы на предприятии с компьютерной игрой, эмулирующей и обучающей реальной деятельности. В ходе эксплуатации завода так же, как и в случае с бытовой техникой, 24 часа в сутки с пользователями находится на связи служба под­держки и консультации. Плюс из облака имеется возможность подгружать не­обходимые дополнительные программы, получать экспертные советы, обра­батывать Большие Данные.

Ещё дальше пошли производители фаблабов. Эти производственные ла­боратории оснащаются многофункциональными станками, 30-принтерами, другими необходимыми приспособлениями. Особенность этих лабораторий состоит в том, что они не только позволяют произвести в натуре ту или иную разработку или изобретение, но и обладают потенциалом для собственного расширенного производства. То есть фаблаб спроектирован таким образом, что, используя имеющееся оборудование, способен достраивать и расширять имеющийся функционал. Никогда раньше такого не предусматривалось. Хо­рошо известно, что всегда существовали предприятия по производству средств производства для производства средств производства и т. п. Те­перь же в рамках одного предприятия можно и расширять само предприятие, и производить средства производства, и предметы для конечного персонифи­цированного пользователя.

Идеолог фаблабов — преподаватель Массачусетского технологического ин­ститута Нил Гершенфельд — доказывал, что производственная революция уже произошла, только она находится в латентной стадии: “Охват сети интернет каждый год удваивался в течение примерно десяти лет. Казалось, что интер­нет возник из ниоткуда, но на самом деле он просто долгое время развивался и мало кто его замечал. То же сейчас происходит с фаблабами, хакерспейса- ми и мейкерспейсами. Или другая параллель: когда только стали появляться персональные компьютеры, почти все производители больших компьютеров решили, что это игрушки, что-то несерьёзное. И все они потерпели крах, кро­ме 1ВМ. То же и с новыми машинами для цифрового производства: они заме­щают привычную промышленность и создают новую, подрывая сложившийся порядок”. В мире насчитываются уже сотни, а в следующем году будут созда­ны и тысячи фаблабов.

В период 2014-2016 годов все ведущие страны мира приняли государст­венные документы, касающиеся, в основном, вопросов национальной безо­пасности. В них впервые зафиксирован важнейший вывод. Любая высокая технология имеет тройное применение: гражданское, военное и крими­нальное. Соответственно, новая производственная революция в целом, от­дельные её направления и конкретные технопакеты открывают не только новые возможности, не только позволяют создать эффективные средства противо­действия силам деструкции, но и наделяют преступников новыми, не сущест­вовавшими ранее методами и инструментами. Одним из важнейших следствий этого процесса является подтверждение так называемой теоремы Станислава Лема. В книге “Сумма технологий” он предсказал, что по мере технологичес­кого прогресса неуклонно возрастает разрушительная мощь малых групп и даже отдельных индивидуумов. В работе, изданной ещё в начале 60-х годов, он спрогнозировал, что в начале XXI века маленькие группы террористов и бан­дитов и даже отдельные преступники смогут шантажировать и ставить под уг­розу нормальное функционирование и жизни населения мегаполисов и даже небольших государств. Новая производственная революция превратила про­гнозы С. Лема в реальность.

(Продолжение следует)