Владислав Крылов

Преступность, как известно, не имеет национальности — богиня правосудия Фемида потому и изображается с завязанными глазами, что закон не должен замечать ни социального статуса, ни банковского счета, ни цвета кожи нарушителя. Однако в современной Европе этническая принадлежность всё чаще становится гарантией неприкосновенности преступника: полиция не спешит начинать уголовное преследование, опасаясь обвинений в расизме. В результате многие районы крупных европейских городов превратились в настоящие «запретные зоны», куда избегают заходить коренные жители, а полиция предпочитает не связываться с местными обитателями, в массе своей недавно переехавшими из жарких стран. В ситуации разбирались «Известия».

Тишь и гладь

Если взглянуть на данные по преступности в Европе на сайте Eurostat, официальной статистической службы Евросоюза, то реальность представляется хотя и не вполне радужной, но всё же достаточно оптимистичной: снизилось количество угонов автомобилей, квартирных краж и даже убийств стало меньше. Зато значительно — на 8% — возросло количество преступлений сексуального характера и отмечается рост в части хулиганских нападений.

Данные по преступности в Европе на сайте Eurostat

Фото: Eurostat/ec.europa.eu

Кто совершал в 2016 году (более свежей статистики организация не предоставляет — по мнению многих наблюдателей, намеренно) такие правонарушения, Eurostat «не знает». Однако информацию можно найти в региональных источниках — и тут становится понятно, почему главное статистическое ведомство ЕС не спешит ее обобщать.

Чужая среди своих: круги ада изнасилованной в Петербурге мигрантки

Почему выходцы из Азии чаще других фигурируют в сводках об изнасилованиях

Так, по данным федерального ведомства уголовной полиции ФРГ в 2013 году мигранты совершали два преступления против половой неприкосновенности ежедневно, год спустя уже три, а к 2017-му количество совершаемых изнасилований и прочих действий сексуального характера выросло до десяти в сутки. Впрочем, и эти цифры представляются заниженными: как пояснял глава Ассоциации уголовной полиции Германии (BDK), одного из крупнейших профессиональных объединений сотрудников правоохранительных органов страны, Андре Шульц, в статистику попадают лишь раскрытые случаи, а по многим эпизодам полиция просто не заводит дел — в реальности таких преступлений в разы больше.

За откровенность Шульц, кстати, вскоре поплатился — его вынудили покинуть пост по надуманным обвинениям в незаконном получении зарплаты.

Судьба Шульца, несомненно, стала еще одним сигналом для тех европейских полицейских, что пытаются как-то исправить ситуацию, при которой, как пишет в своем докладе депутат Европарламента Дженис Эткинсон, «во многих городах Европы… положение женщин напоминает туристов на сафари: «держитесь только проложенного маршрута — если вы заблудитесь и на вас нападут хищники, вина за вашу смерть или увечье будет лежать исключительно на вас самих».

Депутат Европарламента Дженис Эткинсон

Многие полицейские начальники в той же Германии сигнал уловили. Например, в ответ на заявление вице-председателя правой партии «Альтернатива для Германии» Беатрис фон Шторх, что в 2017 году в стране нелегальными мигрантами было совершено 447 убийств, МВД ФРГ выступило с разъяснениями, что нелегалы несут ответственность лишь за 27 преступлений, остальные же 420 были совершены беженцами и соискателями убежища, находившимися на территории страны на законном основании.

Как об стену: Трамп объявил мигрантов-нелегалов главной угрозой США

Американский президент также объявил об увеличении расходов на оборону и создании «новейшей системы ПРО»

Чем эта ценная информация облегчает жизнь обычного бундесбюргера, в испуге шарахающегося от шумных компаний бородатых молодых людей, сказать трудно. В частности, недавно именно такой официальный проситель убежища из Афганистана напал с ножом на беременную женщину в Бад-Кройцнахе.

Обыкновенный расизм

Пять лет назад весь мир был шокирован новостями из британского Ротерема, где, как выяснилось, почти два десятка лет безнаказанно орудовали — при полном попустительстве полиции — банды педофилов. «Охранной грамотой» для них послужила этническая принадлежность — все они были выходцами из Пакистана и других стран Южной Азии. Расследование, которое в конце концов была вынуждена начать полиция (под давлением общественности, когда вопиющие факты стали получать известность), выявило более 300 подозреваемых и почти 1,4 тыс. потерпевших. Все подозреваемые оказались, как деликатно было обозначено в докладах, «мужчинами азиатского происхождения». Но все жертвы — девочки из белых британских семей.

В ходе допросов извращенцев-насильников выяснилось, что детей они цинично именовали «белым мясом» и откровенно говорили, что выбор жертв был связан именно с их расовой принадлежностью: «за них некому будет мстить». Так средневековые нравы пакистанских селений внезапно возродились на цивилизованной британской почве. Стоит заметить, что среди подозреваемых были люди самого разного возраста и социального статуса, включая двух членов городского совета Ротерема.

Откупательный сезон: Германия готова платить уезжающим мигрантам

Политика открытых дверей подходит к финалу

Полиция в течение 16 лет покрывала преступников — опасаясь обвинений в расовой предвзятости. В некоторых случая доходило до абсурда: так, однажды патрульные, приехавшие по сигналу соседей, сообщивших о криках из соседней квартиры, обнаружили троих взрослых пакистанцев и 13-летнюю девочку. Никаких обвинений мужчинам предъявлено не было — они даже не были задержаны для выяснения обстоятельств. Полиция арестовала ребенка — за хулиганство и нахождение в общественном месте в состоянии опьянения (насильники напоили свою жертву водкой).

Даже когда ситуация в городе достигла критической точки (родители просто боялись отпускать дочерей одних на улицу — часто их просто хватали и насильно усаживали в свои машины входившие в банды таксисты-пакистанцы), власти Ротерема пытались делать вид, что ничего страшного не происходит. Уже после того, как первые пятеро обвиняемых получили длительные сроки заключения (всего в 2010–2017 годах было осуждено около 30 проходивших по делу мужчин), местный совет по защите детей в своих внутренних документах наставлял сотрудников, что в деле присутствуют «тонкие моменты межэтнических отношений, которые могут потенциально осложнить гармонию отношений в обществе. Безусловно, важно избегать любых предположений о существовании обобщенного культурного феномена».

Под «культурным феноменом» чиновники подразумевали очевидное: насильники воспринимали белых детей как легкую добычу именно из-за культурных различий — их родители могли бы обратиться в полицию (которая уже была парализована страхом обвинений в расизме), но не стали бы брать правосудие в свои руки. Такое сейчас случается только в голливудских боевиках; в реальности банды иммигрантов из стран, культура которых абсолютно чужда европейской, терроризируют коренное население Европы практически без противодействия со стороны полиции.

Энн Крайер

— Если бы эти мужчины попытались сделать подобное с девочками из мусульманских семей, они столкнулись бы с большими проблемами для себя. Именно поэтому они выбирали в качестве жертв белых детей, — заявила британский политик Энн Крайер. Но редкие голоса «культурных диссидентов», обращающих внимание общественности, что незваные гости Европы проявляют откровенно расистское отношение к хозяевам, что расизм в конечном счете не всегда присущ лишь белым (а в последнее время, скорее, напротив), тонули в хоре публицистов и комментаторов, усматривавших в ротеремском скандале лишь опасность для «этнической гармонии» в обществе. Реальность, увы, демонстрирует, что «гармония» всё чаще оборачивается кровопролитием и сексуальным насилием.

Ультраправый поворот: в Швеции не желают мириться с иммигрантами

«Шведские демократы» готовы вывести страну из состава Евросоюза

Культура ножа и топора

Случаи замалчивания фактов насилия со стороны приезжих вскрывались в последние годы и в ФРГ, и в Швеции, и в других странах Европы, правительства которых занимают позицию максимальной открытости для беженцев и экономических мигрантов из стран Северной Африки и Ближнего Востока. Проблема, однако, кроется не столько в социокультурных различиях, сколько в смене парадигмы в отношении к «новым европейцам». Если раньше иммигранты с большей или меньшей успешностью интегрировались в западное общество путем ассимиляции, то сегодня культурная идентичность — разумеется, не европейцев — считается практически священной.

— В моей культуре решение споров при помощи ножа является общепринятой нормой. За оскорбление можно ударить или убить, — пояснил суду в Ганновере 17-летний беженец Абдулла А., тяжело ранивший кассира в супермаркете (девушка выжила, но осталась инвалидом).

Гордый сын Востока заявил, что, собственно, даже не понимает, за что его судят — он всего лишь вел себя «по правилам». Абдулла в результате отделался пятью годами за решеткой, а его несовершеннолетние братья, также принимавшие участие в нападении, и вовсе остались на свободе. При этом, согласно представленным в суд адвокатом Абдуллы документам, его клиент характеризуется как «образцовый соискатель убежища». Страшно и представить, как выглядят более проблемные…

Конечно, мигранты стремятся в Европу не от хорошей жизни и не только ради получения пособия, во многих случаях многократно превышающее суммы, которые они могли бы заработать на родине (как бы то ни утверждали ультраправые критики миграционной политики Меркель и ей подобных). Но западное общество — и, что более плачевно, политическая элита, окончательно отказавшаяся от проверенных принципов Realpolitik, — попало в ловушку собственных прекраснодушных идеалов, сформировавшихся в 1990-е, когда, казалось бы, забывшая об ужасах Второй мировой Европа вновь столкнулась с варварством на собственной территории.

Разноцветная дискриминация: в Европе растет расовая неприязнь

Политические элиты Старого Света ставят толерантность выше интересов нацбезопасности

Ужас социума, вызванный кровопролитными конфликтами в бывшей Югославии, и чувство вины за проявленную неспособность прекратить этнические чистки привели к формированию особого взгляда на проблему угнетаемых или находящихся в опасности меньшинств. Члены таких групп рассматриваются априори как невиновные ни в каких «грехах», практически «наивные дикари» литературы эпохи Просвещения. При этом сами они полагают, что в их отношении общество должно проявлять традиционный европейский гуманизм.

Пока на чуждые традиции еще смотрят сквозь призму «европейства», немецкий суд всё же не признал достаточным основанием для полного освобождения от ответственности обычай решать проблемы с помощью ножа, «убийства чести» также пока преследуются законом, а практика женского обрезания(неотъемлемая часть традиционной семейной этики во многих странах Африки) остается уголовно-наказуемой. Впрочем, судя по динамике развития современной Европы, увы, не исключено, что в обозримом будущем приемлемыми станут самые дикие обычаи, импортированные вместе с новым населением континента.

https://iz.ru/850307/vladislav-krylov/chto-za-napast-politciia-evropy-boitsia-prestupnikov-immigrantov

Сергей Никитин Заместитель руководителя лаборатории компьютерной криминалистики Group-IB

«Вычислить «террористов», использующих для звонков IP-телефонию или почтовую рассылку, крайне сложно. Это связано с технологиями, которые используют злоумышленники, чтобы скрывать свое местонахождение — VPN, цепочку серверов, расположенных в разных уголках мир, программы для подмены адреса отправителя. То есть физически звонить или отправлять письма могут из соседнего дома, а выглядеть это будет как сообщение из другой страны.

Антон Климов

В январе 2019-го стало известно, что в Иркутской области арестован серийный насильник. Им оказался 50-летний житель Тулуна, города в 400 километрах от Иркутска. С 2001 года он нападал на женщин и девочек. Найти насильника тулунским полицейским помогла следственно-оперативная группа из Ангарска. В 2012-м эта же команда задержала одного из самых кровавых преступников России — «ангарского маньяка» Михаила Попкова, виновного в убийстве более 80 человек. «Маньячная группа» просуществовала более 15 лет и распалась в декабре 2018-го, когда ее руководителя вынудили уйти на пенсию. Все эти годы следователи и оперативники работали в условиях постоянного давления со стороны регионального руководства — начальство не доверяло группе, считая, что каждый пойманный серийный преступник портит статистику и бросает тень на органы, проморгавшие маньяка. Спецкор «Медузы» Саша Сулим съездила в Иркутскую область и встретилась с бывшими участниками группы.

— Никто не верил, что маньяк вообще есть.

— До какого момента не верили?

— Сначала не верили, что маньяк существует, а когда поймали — никто не верил, что он маньяк.

Впервые со старшим оперуполномоченным и руководителем следственно-оперативной группы по раскрытию и расследованию серии убийств женщин — в Иркутской области ее называют «маньячной группой» — Артемом Дубыниным мы встретились в марте 2017 года в Ангарске. Говорили в его кабинете в старом здании городского следственного отдела — двухэтажной постройке середины прошлого века с давно не реставрированным фасадом и пустынными, мрачными коридорами. На стене у рабочего места Дубынина висели пожелтевшие газетные вырезки начала 2000-х годов — в статьях писали об «ангарском маньяке», которого никак не могли поймать.

В 2012 году маньяк был задержан командой Дубынина — преступником оказался бывший милиционер Михаил Попков. После ареста на одном из допросов Дубынин спросил у него, что он испытывал, когда про него стали писать газеты. Преступник ответил, что знал — его не поймают. Сейчас Артем думает, что «никакого Попкова вообще могло бы не быть»: по мнению Дубынина, маньяка породило безразличие обычных людей и милиции — долгие годы его просто никто не искал, а он продолжал убивать.

Артему Дубынину 35 лет, он родился в городке Усолье-Сибирское в 50 километрах от Иркутска. Мать — учительница физкультуры, отец — строитель, родной дядя — подполковник милиции. «Один из моих двоюродных братьев тоже пошел по линии МВД, зато второй — по линии АУЕ», — рассказывает Дубынин. Самого его никогда не привлекала криминальная романтика — он любил спорт, историю, литературу и русский: «Я до сих пор читаю все подряд — в основном это книги 1950–60-х годов, про лес, про советские времена. Про преступления — не люблю».

В 2000 году Дубынин поступил в Восточно-Сибирский институт МВД — говорит, хотел приносить пользу обществу. Спустя два года, получив среднеспециальное образование и звание лейтенанта, вышел на должность оперуполномоченного в Усольский городской отдел милиции. Еще через два месяца — за это время Дубынин успел раскрыть несколько мелких краж — к Артему подошел начальник криминальной милиции: «Дубынин, ты как самый „опытный“ сотрудник едешь в Ангарск раскрывать серию преступлений в отношении женщин — ловить маньяка». 20 ноября 2002 года 19-летний Артем приехал в отдел милиции Ангарска.

Москвичи

В середине 1990-х в Ангарске — город расположен в 40 километрах от Иркутска и окружен шестью исправительными учреждениями — шла война между преступными группировками. По воспоминаниям собеседников «Медузы» в правоохранительных органах, в те годы убийства происходили в Ангарске едва ли не каждый день; случалось, что людей убивали прямо на улицах. Среди убитых часто были женщины, но дальше установления их личности дело не двигалось.

В 1998 году в Ангарск приехал с проверкой следователь иркутской транспортной прокуратуры Николай Китаев. Он первым изучил и впоследствии объединил более десятка эпизодов, в которых фигурировали тела женщин со следами сексуального насилия, и заявил, что всех их убил один и тот же человек — маньяк.

О результатах своей проверки Китаев сразу доложил прокурору Иркутской области Анатолию Мерзлякову и попросил наделить его полномочиями для поиска и поимки преступника. Но начальство оставило рапорт без внимания, еще два года спустя Китаев ушел на пенсию.

«Для нашей системы такие серийные преступления — это ЧП, — объясняет Артем Дубынин. — Никто не хочет брать на себя ответственность за то, что вовремя не разглядели серию, поэтому долгое время все это замалчивалось и прикрывалось».

В 2002 году на Китаева вышел журналист «Московского комсомольца» Марк Дейч, после чего в газете была опубликована статья «Убийца по средам» — это был первый материал об «ангарском маньяке» в федеральной прессе. Статью прочитали генеральный прокурор России Владимир Устинов и министр внутренних дел Борис Грызлов — и сразу распорядились поймать преступника. В том же году была создана оперативно-следственная бригада МВД России и Генеральной прокуратуры, которую возглавил следователь по особо важным делам Валерий Костарев, а оперативным сопровождением занялся старший уполномоченный МВД России полковник Сергей Державин (впоследствии у группы всегда будут два руководителя — следователь и старший оперуполномоченный).

Приезд «москвичей» насторожил иркутское руководство МВД. Все были уверены, что истинная причина создания группы — вовсе не маньяк, просто Москва хочет изнутри посмотреть на работу местных структур и, вероятно, кого-то наказать. Никакой помощи от иркутских коллег Державин и Костарев не ждали — наоборот. «Нам давали в группу кого ни попадя», — рассказывает в беседе с «Медузой» Державин. По словам Дубынина, в группу отправляли самых неугодных сотрудников или молодых специалистов — «балласт».

В 2002 году, по словам Артема Дубынина, в «маньячной группе» работали около 30 человек — следователи, оперативники, водители. К 2018 году их осталось семь. «Медузе» удалось поговорить с шестью бывшими сотрудниками команды — трое из них уже не работают в правоохранительных органах и поэтому появляются в тексте под своими именами; еще трое попросили об анонимности, так как по-прежнему работают в структурах МВД.

Не с нуля, а с минуса

Чтобы выйти на след «ангарского маньяка», Державин и Костарев занимались не только отработкой каждого уголовного дела, но и повышали общий уровень профессионализма своих сотрудников, — по сути, занимались их обучением. Специфика и сложность поимки маньяков заключается еще и в том, что такие преступники никак не связаны со своими жертвами — в этих делах редко важны родственные или финансовые отношения, почти никогда не встречается криминальный след. Большинство членов команды с такими делами никогда не сталкивались.

Одному из оперативных сотрудников Державин организовал поездку в Москву в департамент уголовного розыска, где коллеги из отдела по раскрытию серийных преступлений объясняли, как работать с телефонией и биллингами и составлять из разрозненных данных психологический портрет преступника. Дубынин учился у Державина и Костарева устанавливать психологический контакт с подозреваемыми и свидетелями — и проводить допросы: всегда тщательно готовился, составлял опросники, старался заранее как можно больше разузнать о собеседнике, чтобы во время беседы оценить правдивость его слов.

Работа над делом «ангарского маньяка» для каждого вновь прибывшего начиналась по одной и той же схеме: сначала новичок должен был ознакомиться со всеми материалами — на это могло уйти около месяца. Читать нужно было внимательно, чтобы потом выдвинуть начальству свою версию и предложить возможные направления работы. Дальше оперативника закрепляли за следователем и выдавали в производство несколько уголовных дел, предположительно относящихся к серии.

Виктор Маслаков, который перешел в группу из ангарского отдела полиции в 2004 году, получил шесть таких дел. «В группе меня сразу научили порядку в делах, я понял, что у меня все должно быть разложено по полочкам, чтобы я в любой момент мог ответить на любой вопрос», — рассказывает он.

Главная сложность, с которой столкнулись те, кто пришел в группу в первые годы ее существования, была в том, что почти все вещественные доказательства и биологические образцы по убийствам, совершенным в 1990-х годах, были либо утеряны, либо слишком малы, чтобы провести по ним экспертизу. Как однажды сказал Сергей Державин: «Группа начинала не с нуля, а с минуса».

По словам Артема Дубынина, некоторые уголовные дела об убийствах состояли только из протокола осмотра места происшествия — даже в делах об обычных кражах материалов нарабатывается гораздо больше: «Если уголовное дело насчитывает 10–20 листов, это говорит о том, что и работа не велась, и контроля никакого за этим не было».

«Следователи и опера ездили в камеры хранения вещдоков, где по крупицам собирали базу, по которой стало возможно установить генотип маньяка», — вспоминает Виктор Маслаков. Группа проводила повторные обходы по квартирам, вновь опрашивала родственников и соседей убитых в 1990-е годы женщин. «Если бы сразу все сделали нормально — не гонялись за статистикой, а регистрировали все дела, — наверное, и группы никакой не понадобилось бы, маньяка просто сразу поймали бы, — говорит Маслаков. — Кому нужна хорошая статистика, если люди боятся по городу ходить в вечернее время?»

«Поначалу поквартирные обходы ничего не давали: никто, даже родственники жертв, не хотел с нами общаться. Одни не верили, другие боялись связываться, чтобы потом по судам не затаскали, — вспоминает Дубынин. — Мы объясняли, что группа создана специально для раскрытия убийств женщин, и постепенно люди стали нам верить». По словам Державина, родственники не раз говорили ему, что вопросы, которые задавали участники группы, раньше им вообще никто не задавал: «За все эти годы они ничего не забыли и вспомнили каждую деталь».

Теперь каждая версия тщательно отрабатывалась, каждая зацепка заносилась в специальную таблицу, график или список, которые постоянно обновлялись и анализировались участниками группы. Державин учил Дубынина записывать даже мелочи: «Опросил человека — запиши его адрес, контактный телефон, место работы — положи в дело. Это все потом может пригодиться». После каждого нового допроса информацию надо было проверять — это требовало времени, а у группы его всегда было в обрез. Чтобы сроки предварительного следствия — а значит, и работу группы — продлевали, нужно было показывать начальству результат.

Тунеядцы

Изучая десятки убийств, изнасилований и разбойных нападений, команда раскрыла целый ряд других тяжких преступлений, совершенных в области. Бывшие участники группы даже говорят, что ее костяк сформировался совсем не на деле маньяка.

Оперуполномоченного из Иркутска Сергея Романова направили в Ангарск в 2007 году — он тогда занимался делами, связанными с проституцией. «Появилась информация, что одна из дорожных проституток, которой мы занимались, попала под маньяка и осталась жива, — рассказывает Романов. — Мне нужно было ее найти». Около года Сергей опрашивал ее окружение: других проституток, с которыми она могла общаться, «крышу», «мамок». Еще через какое-то время под Ангарском обнаружили ее труп. О том, что ее убил маньяк, в группе почти не сомневались — думали, подчищает следы.

Вскоре Романов вышел на след участников одной из ангарских преступных группировок: «Оказалось, что они отжимали у этой проститутки трехкомнатную квартиру. Мать и отца споили, старшего брата, чтобы он подписал бумаги, прижали на зоне. Младший — исчез, — рассказывает Сергей. — Когда бандиты узнали, что мы ищем эту проститутку, подумали, что она про это заявила в милицию; вывезли ее за город и забили битами».

Так началось расследование в отношении крупнейшей в Ангарске преступной группировки «Казино»: через исполнителей вышли на заказчиков убийства, а потом и на других участников ОПГ, десять членов которой в итоге получили тюремные сроки от 3 до 14 лет. После успешного завершения совместного расследования Романову предложили войти в группу Державина и Костарева. «Я понимал, что мне нужно любыми путями там остаться, — вспоминает он. — Для этого я два года в отпуск не ходил».

Кроме интересной работы в группе Державина и Костарева была непривычная для других отделений милиции атмосфера. «Сегодня простые опера просто так к руководителю зайти не могут, а к Державину в кабинет можно было в любой момент заглянуть: что-то спросить, посоветоваться или подписать, — вспоминает Сергей. — Костарев всегда внимательно относился к сотрудникам, на дни рождения приходил с бутылкой пива, чокался со старлеем и даже сувенирчик ему дарил». А иркутское начальство Романова, перед которым он отчитывался раз в полгода, всегда встречало его упреками и прямо говорило, что в Ангарске он занимается ерундой.

«Маньячной группе» по-прежнему осложняли работу: «Мы столкнулись с противодействием и со стороны иркутской прокуратуры, и со стороны уголовного розыска, — вспоминает Державин. — Никому не хотелось прославиться тем, что просмотрели такую серию». Иркутский главк со скрипом выделял Державину и Костареву своих сотрудников, а когда те обращались к начальству, им отвечали примерно следующее: «Ваша группа — это неактуально. Раскрывать убийства — это актуально».

Сотрудников, которые саботировали работу группы и уходили из нее, в других отделах встречали как героев. Тех, кто добросовестно работал, считали едва ли не перебежчиками и стукачами, в лучшем случае тунеядцами — за то, что они якобы не занимались рутинной бумажной работой. Некоторым участникам группы от представителей руководства регионального МВД всерьез поступали предложения развалить ее.

Вокруг команды стало зарождаться что-то вроде заговора молчания: среди иркутских и ангарских оперативников зазорным считалась не только работа в ней, но и любые разговоры о ходе расследования и даже общение с ее участниками.

Шпионы

«Мне всегда нравилось заниматься делами прошлых лет, которые так и не удалось раскрыть, — рассказывает Артем Дубынин. — В этот момент перед тобой вырисовывается история всего города и области. Ты узнаешь не только о преступлениях, но и о людях, которые в то время жили».

Еще в 2004 году «маньячная группа» вышла на крупную ангарскую банду: ее члены несколько лет совершали разбойные нападения на владельцев и водителей дорогостоящих иномарок. Лидера банды — Вадима Накарякина — привлекли по статье «бандитизм», подельники получили сроки от 12 до 23 лет.

А в 2011 году 23 года тюрьмы — тоже благодаря группе Державина и Костарева — дали главному криминальному авторитету Ангарска, «положенцу»  Алексею Колчину по кличке Бизон, его признали виновным в нескольких убийствах. Собеседники «Медузы» рассказывают, что о готовящемся аресте Колчин узнал заранее — от сотрудников прокуратуры — и успел сбежать. Задержать удалось его только спустя несколько месяцев.

По словам источников «Медузы», в те годы за участниками «маньячной группы» была установлена слежка: «Нам в кабинеты вешали жучки, а потом ездили к бандитам и докладывали, что мы делаем. Боялись, что группа подставит кого-то из руководства [силовых структур], тех, кто был связан с ангарскими ОПГ». Многие участники группы получали угрозы, другим за закрытие дела против ангарских авторитетов предлагали крупные суммы денег.

По этой причине расследованием преступлений ОПГ занимался ограниченный круг участников группы — и работали они в обстановке секретности: «вне кабинетов и сотовых телефонов», «как шпионы в чужой стране», чтобы не было утечек. «Так из заурядных оперов Дубынин с коллегами превращались в больших профессионалов, которые, взявшись за мизинец на левой ноге, могли дойти до горла», — говорит источник.

В 2006 году Валерия Костарева повысили по линии Генпрокуратуры, спустя три года по состоянию здоровья вышел на пенсию Сергей Державин, и группу едва не распустили. «Нам с Костаревым пришлось вмешиваться, — вспоминает Державин. — Подключать связи в главке, чтобы расследование [по поиску маньяка] все-таки продолжилось».

В 2010 году со стороны МВД группу возглавил 27-летний Артем Дубынин. Спустя год, когда вступил в силу федеральный закон о полиции, Державину с Костаревым снова пришлось использовать свои связи: руководство управления МВД по Иркутской области отказывалось подтверждать аттестацию Дубынина, утверждая, что его опыта недостаточно для работы оперативником. Ситуация была улажена только после звонка Валерия Костарева.

По словам самого Дубынина, за первые два года, что он возглавлял группу, руководство с ним не встретилось ни разу. Вместо того, чтобы поинтересоваться, как продвигается расследование и в каком направлении оно ведется, начальство продолжало повторять, что в группе работают лодыри, которых нужно побыстрее разогнать. До поимки маньяка оставалось два года.

Человек со спортивной сумкой

В конце нулевых в одном здании с «маньячной группой» работали сотрудники отдела по раскрытию преступлений против личности — его еще называют убойным отделом. «Ребята делились с нами информацией, иногда просили помочь», — вспоминает Артем Дубынин. Когда в 2008 году в Ангарске зафиксировали несколько случаев нападения на несовершеннолетних, руководство областного главка подключило к расследованию участников группы.

Все преступления — всего было 11 нападений — совершали по одной схеме: насильник следовал за девочками 8–14 лет, когда они возвращались из школы, заходил с ними в подъезд, натягивал им на голову шапку или капюшон — чтобы они не могли разглядеть его лицо. Мужчина спускал штаны, трогал детей, заставлял их трогать себя, имитировал половой акт, угрожал вернуться, если они кому-то расскажут о нападении.

Поиски заняли около года: довольно быстро был составлен фоторобот подозреваемого, получены записи с камер видеонаблюдения, полицейские пытались вычислить его по телефонным соединениям, совершенным в местах преступлений. Все это время насильника искали по едва ли не единственной примете: он всегда носил с собой спортивную сумку — как выяснится позже, все свои преступления он совершал до или после спортивной тренировки.

«Всех, кто ходил с сумками, мы таскали в отделы полиции и брали биологические образцы для экспертизы, — вспоминает Дубынин. — Во время одного из нападений у преступника произошло непроизвольное семяизвержение, и он оставил на одежде жертвы образец своего биологического материала».

В 2010 году по ориентировке был задержан 22-летний Алексей Кутенков — он шел по городу с большой спортивной сумкой на плече. Его доставили в отдел, опросили и взяли образец эпителия. После экспертизы — она показала, что ДНК подозреваемого совпала с генетическим материалом насильника, — Кутенкова арестовали.

Преступник отрицал свою вину, но признался после того, как к допросу подключился Дубынин.

«Кутенкова доставили спецконвоем из следственного изолятора, — вспоминает Артем. — Я объяснил ему, что отпираться бессмысленно, что его опознают потерпевшие, а главное — есть заключение генетических экспертиз». Кутенков же объяснил, что не давал признательных показаний, потому что боялся за свою безопасность: после ареста его посадили в общую камеру, а на все допросы возили в автозаке с другими заключенными — он поддерживал версию о своей невиновности, чтобы его «не опустили». После того как ему обеспечили безопасность в СИЗО, Кутенков во всем признался. В январе 2012 года его приговорили к 12 годам колонии строгого режима.

По мнению Дубынина, в тот раз насильника нашли быстро, а дело не стали замалчивать, поскольку потерпевшими были дети: «Поэтому ко всему отнеслись добросовестно».

 Во Владивосток за адреналином

В 2011 году, за год до поимки «ангарского маньяка», группу возглавил следователь следственного управления СК России по Сибирскому федеральному округу Василий Доморадов (группа стала подчиняться сибирскому управлению). «Мы как раз тогда собрались с Артемом и ребятами, — вспоминает Сергей Романов. — И решили, что все — заводим последний том. С одной стороны, мы понимали, что нас вот-вот разгонят, с другой — что подобрались к маньяку уже очень близко».

По словам Дубынина, нового начальника из Новосибирска коллектив принял хорошо: он был отличным аналитиком, привел дело в порядок, назначил большое количество дополнительных экспертиз, обозначил приоритетные версии.

Главной зацепкой следствия все эти годы были образцы ДНК преступника, их получили из спермы, найденной в телах трех жертв убийцы. В середине 2000-х подобные исследования проводились редко из-за их высокой стоимости — около 10 тысяч долларов. И если бы не Державин с Костаревым, ДНК преступника вообще вряд ли была бы получена. С образцами на руках оставалось только сравнивать генетический материал подозреваемых, но из-за недостатка средств в год могли проводить не больше 10–12 таких исследований.

«Если бы в те годы генетические экспертизы можно было проводить проще и быстрее, то и Попкова мы бы вычислили раньше, — говорит Державин. — Он попадал в наше поле зрения. Но так как доказательств его вины у нас не было, а его характеризовали с положительной стороны, никаких обвинений против него выдвинуть у нас не было возможности».

Уже после отъезда Державина сотрудники группы узнали о новой методике экспертизы ДНК — ее можно было проводить в Иркутске, а стоила она во много раз дешевле. Количество исследований возросло до 400 в год. «Без генома его [Попкова] не приперли бы, — говорит Артем Дубынин. — Сам он ведь до последнего надеялся на русский авось: думал, что его геном не совпадет и он опять выйдет сухим».

О том, что образец ДНК подозреваемого совпал с биологическим материалом убийцы, Артем Дубынин узнал спустя почти две недели после того, как результат исследования был готов, — это было в мае 2012 года. Первым эту информацию получил следователь Доморадов — с ним связались из Иркутского экспертно-криминалистического центра. Он сообщил коллегам в Новосибирск, еще через два дня Доморадов рассказал обо всем Артему и попросил его никому не раскрывать эту информацию и не предпринимать никаких действий — иначе бы его привлекли к ответственности за разглашение тайны следствия.

В тот же день Дубынин выяснил, что Попков находится в поезде на пути во Владивосток, и решил снова поговорить с начальником. «Доморадов сказал: „Когда вернется, мы его здесь поймаем“», — рассказывает один из собеседников «Медузы». Возможно, следователь боялся ошибиться.

Но риск, что Попков не вернется или сбежит за границу, был слишком велик. «Я сказал ему тогда: „Если ты сейчас туда не поедешь, ни начальство, ни люди тебе этого не простят. Плюнь на все, езжай к генералу и рассказывай как есть“», — вспоминает коллега Дубынина. Артем убедил Доморадова — на следующий день Дубынин и Маслаков в сопровождении двух бойцов СОБРа вылетели во Владивосток. Они должны были приземлиться еще до того, как Попков приедет в город.

«Вся дорога во Владивосток была сплошным адреналином, — рассказывает Артем. — Я много раз рисовал в воображении, как мы его задерживаем, как он будет себя вести, что это вообще за человек». Когда на Попкова надели наручники, Дубынин спросил у него: «Вы поняли, за что вы задержаны?» В ответ тот кивнул головой. «Тогда весь адреналин кончился, и началась рутинная работа», — говорит Артем.

Следователь в квартире маньяка

По воспоминаниям сотрудников «маньячной группы», после задержания Попкова следователь Василий Доморадов сильно изменился. На одном из допросов он почему-то показал Попкову карту с отмеченными на ней местами совершения преступлений — по предположению сотрудников группы, чтобы преступник вдруг не «вспомнил» что-то новое.

«После нескольких таких допросов, — говорит Дубынин, — Попков сознался только в 11 эпизодах, а от тех, в которых признался раньше, отказался». На предложение оперативных сотрудников проверить обвиняемого на причастность к другим преступлениям следователь отвечал отказом. «Постепенно все стало сводиться к тому, что на Попкове осталось всего три преступления — и те с вышедшими сроками давности. Если бы так все шло и дальше, он получил бы лет 20», — рассказывает Дубынин.

Кроме странного ведения допросов оперативных сотрудников настораживало и то, как следователь общался с женой и дочерью обвиняемого. По словам членов следственной группы, жена и дочь Попкова едва ли не ежедневно приезжали на следственные действия и практически беспрепятственно с ним общались. «Вскоре стало ясно, что отношения Доморадова и Елены Попковой — более чем дружеские, — говорит Артем Дубынин. — В присутствии конвоя супруга Попкова могла позволить себе развалиться на столе следователя, трясти ногами и хохотать».

Спустя какое-то время Дубынин с коллегами заметили, что следователь перестал просить подвезти его до гостиницы — говорил, что ночует в отделе, чтобы сэкономить командировочные деньги. Тогда Артем позвонил на пульт охраны — здание каждую ночь сдавали на сигнализацию. Там ему сказали, что в последнее время на ночь в отделе никто не оставался. «Зато каждое утро он разыгрывал передо мной спектакль — я раньше всех на работу приезжал, — чистил зубы, брился, принимал душ, — вспоминает Дубынин. — А однажды я услышал, как Попкова сказала Доморадову: „Я на вечер курицу приготовлю“».

В тот вечер Артем, проезжая мимо дома Попковых, увидел в окнах свет — хотя знал, что Елена работает в ночную смену. Оперуполномоченный решил проверить, все ли в порядке, и позвонил ей: «Она сказала, что на работе, а на мой вопрос, кто сейчас находится в квартире, стала агрессировать и попросила больше ей не звонить». Дубынин вместе с Виктором Маслаковым насторожились и постучали в квартиру Попковых: «В этот момент перестает работать телевизор, выключается везде свет — и тишина. Я позвонил Доморадову, чтобы доложить ситуацию, — но его телефон был отключен».

До руководителя следственной группы Дубынин дозвонился только спустя несколько часов и сообщил ему, что находится у двери квартиры Попковых: «Я знаю, — сказал Доморадов. — Это я внутри».

На следующий день, пока Доморадов опять о чем-то долго общался с Попковым — без адвоката и оперативных сотрудников, — Дубынин написал рапорт, в котором подробно описал случившееся накануне. Руководители обвинили Артема в том, что он хочет перессорить СК и МВД, и сделали все, чтобы спустить дело на тормозах. «Я вытащил следователя из квартиры обвиняемого. А им этого мало было! Я что, должен был дело угробить?» — говорит Дубынин.

На записи, предоставленные оперативником (Дубынин снял видео своего визита в квартиру Попковых и записал разговор с Доморадовым), никто внимания не обратил. Зато Следственный комитет попытался завести на оперуполномоченного уголовное дело — за слежку за Доморадовым и передачу информации о ходе расследования Валерию Костареву, то есть за разглашение тайны предварительного следствия.

По словам Артема, Доморадов сделал все, чтобы убрать его из группы, — даже ездил в Москву, чтобы допросить Костарева. Тот «культурно отправил его куда подальше», а сам написал ходатайство о проведении проверки в центральный аппарат Следственного комитета, после чего Доморадова отправили на пенсию, а Артема оставили в покое.

Как считает оперуполномоченный, в противном случае — если бы Доморадова удалось «отмазать» — следователь постепенно бы вывел Дубынина и его коллег из группы, замкнул бы всю работу с Попковым на себя и направил его дело в суд с минимальным количеством эпизодов.

По словам Дубынина, вскоре после отставки Доморадова Попковы продали всю недвижимость в Ангарске и уехали вслед за ним в Новосибирск — там бывший следователь оказывал им юридическую помощь, советовал, что писать Попкову в письмах, и даже давал деньги в долг на покупку жилья.

В телефонном разговоре с «Медузой» Василий Доморадов назвал историю о его романе с Еленой Попковой вымышленной. По его словам, их отношения носили другой характер — но какой именно, он уточнить отказался. Доморадов признал, что находился в квартире Попковых, когда туда приехали Дубынин и Маслаков, но подчеркнул, что жены Попкова тогда с ним не было. Что он делал в чужом доме, бывший следователь не сказал.

Свою внезапную отставку в 2012 году Василий Доморадов объяснил тем, что у него родился ребенок: «Причина для ухода более чем веская — ездить по командировкам, имея маленького ребенка, я не хотел» (при этом в 2017 году в интервью «Комсомольской правде» он говорил, что ушел в отставку из-за «неожиданного конфликта со следственной группой»). По словам Доморадова, ангарские оперативные сотрудники написали на него несколько анонимок и донос, а также «воровали информацию с его компьютера» — и передавали ее Валерию Костареву.

Доморадов также рассказал, что периодически общается с Еленой Попковой, которая вместе с дочерью действительно переехала в Новосибирск. «Они с моей женой хорошо знакомы и тоже с ней общаются», — объяснил бывший следователь.

Пожизненное

Сразу после ареста Попкова в 2012 году за спинами сотрудников «маньячной группы» снова начались разговоры. Кто-то считал, что Попков невиновен и на него хотят «повесить всех собак», а потом «организовать ему самоубийство». Другие были уверены, что он виноват вообще во всех преступлениях последних лет. Но для Дубынина и его коллег работа с обвиняемым никогда не носила личного характера. «Попков был для меня преступником, которого я должен довести до суда — живого и здорового — и доказать его вину», — говорит Артем.

Свои отношения с Попковым Дубынин старался строить максимально честно. На одном из первых допросов Артем описал ему два пути, по которым они могут работать. В одном случае — если Попков будет отрицать свою вину — он не сможет общаться с родственниками и не получит ни чая, ни сахара, ни сигарет, а его безопасность в СИЗО будет под угрозой. Если же Попков напишет явки с повинной, по бытовым вопросам ему пойдут на уступки — о смягчении наказания речь не шла никогда. «Как человек мелочный, алчный и очень любящий себя, он выбрал второй вариант развития событий — и начал писать явки с повинной», — вспоминает Артем.

«Умный, скрытный, с хорошей памятью. С очень хорошей памятью, — говорит о Попкове Сергей Романов, который тоже часто беседовал с преступником. — Много с ним говорили о жизни — по душам, можно сказать». По словам Романова, на решение Попкова писать явки с повинной повлияла и работа сотрудников следственного изолятора, и управления ФСИН. «Подобрали подходящих сокамерников, которые следили, чтобы он ничего с собой не сделал, — мы же его характер плохо знали. Постепенно он понял, что наказание неотвратимо, и начал рассказывать», — вспоминает Романов. Но на вопрос, что именно убедило Попкова говорить, отвечать отказывается.

По словам Дубынина, если первое время (начиная с 1992 года) Попков убивал, чтобы удовлетворить свои сексуальные потребности или отомстить женщинам за измену жены, то в дальнейшем — примерно с 1999-го до ареста в 2010-м — он получал адреналин от того, что его не могли поймать. «Все это время он играл с системой, считал себя грамотным, умным, неуязвимым — настоящим супергероем».

В первые месяцы после ареста Михаил Попков «проверял» работающих с ним оперативных сотрудников: описывая свои преступления, он выдумывал новые эпизоды, которых в реальности никогда не было. «Мы говорили ему: „Михаил Викторович, ну зачем вы это написали?“ А он нам в ответ улыбался», — вспоминает Дубынин.

Довольно быстро выяснилось, что Попков обладает уникальной памятью: он мог вспомнить примерное время, когда было совершено убийство; автомобиль, на котором он в то время ездил; где подобрал жертву, как она выглядела и во что была одета; что они с ней пили; где и каким оружием было совершено убийство.

«Он надеялся получить 19 лет и выйти по УДО, — рассказывает Сергей Романов. — Но я сразу ему сказал, что его в любом случае ждет пожизненное, а потом он сам начнет рассказывать [о новых эпизодах], только чтобы остаться в СИЗО, дышать там свежим воздухом иногда».

Романов вспоминает, что когда Попков понял, что пожизненного наказания ему не избежать, то попросил «принести какую-нибудь таблеточку». «Сказал, что напишет все свои мокрухи — только дай таблетку, от которой утром можно не проснуться. А я говорю ему: „Нет, Миша, ты с этим жить должен“. Он и правда очень любит себя: считает себя с семью пядями во лбу — он мне пенсию в уме до копейки рассчитал. Повеситься, вскрыться — не его тема. Не дай бог больно себе сделает. А вот таблеточку он мог бы проглотить».

После отъезда Василия Доморадова в 2012 году со стороны следственного управления группу возглавил новосибирский следователь Иван Антонов. Он провел ряд дополнительных экспертиз, которые выявили образцы ДНК Попкова еще на пяти местах преступления. В суд собирались отправить 22 эпизода, а дело закрыть, но Попков продолжал писать явки с повинной. «[В 2014-м] Антонов сказал, что его отзывают обратно и что в дополнительных эпизодах никто уже не заинтересован», — рассказывает Дубынин. О том, что к преступнику потеряли интерес, Попкову решили не сообщать — когда количество явок превысило четыре десятка, дело из Новосибирского СК передали следственному управлению Иркутской области.

В 2014-м начался судебный процесс. В 2015 году Михаила Попкова признали виновным в 22 убийствах и приговорили к пожизненному заключению. В 2018-м — после второго процесса — суд признал доказанными еще 60 убийств, совершенных Попковым, и повторно вынес пожизненный приговор. Такое в российской судебной практике случилось впервые.

По словам собеседников «Медузы», количество жертв «ангарского маньяка» может быть еще больше; они предполагают, что Попков начнет рассказывать и о преступлениях, совершенных за пределами Иркутской области: «Он же гонял машины из Владика. Не исключено, что дорога до Иркутска вся усыпана трупами».

«Пичушкин — наш президент»

Свое первое дело о серийных убийцах следователь по особо важным делам Евгений Карчевский получил в 2010 году. Речь шла об «иркутских молоточниках», или «академовских маньяках», Артеме Ануфриеве и Никите Лыткине. За полгода 18-летние Ануфриев и Лыткин убили на территории Иркутского академгородка шесть человек и совершили десять нападений.

«Молоточники» всегда действовали в темное время суток: выбирали случайную жертву, нападали со спины и наносили несколько десятков ударов резиновыми киянками, молотками, битами или ножами. Ануфриев и Лыткин хвалились убийствами в социальных сетях и подробно описывали их на своих страницах. Издевательство над трупом последней жертвы убийцы сняли на видео. Камеру с этой записью обнаружил дома у Лыткина его дядя и отнес в полицию.

«Молоточники» сразу признали вину и с удовольствием делились подробностями своих преступлений. Они не скрывали, что восхищаются другими серийными убийцами: Ануфриев создал в одной из соцсетей группу, посвященную «битцевскому маньяку» Александру Пичушкину, — молодой человек узнал о нем за несколько лет до этого из телепередачи. Группа называлась «Пичушкин — наш президент».

Однажды, подписывая один из протоколов допроса, Ануфриев сказал Карчевскому: «Как говорил один герой, дайте мне стакан виски и сигару — и вы узнаете столько нового об этой жизни, что у вас волосы зашевелятся на голове».

Евгений Карчевский не только доказал виновность Ануфриева и Лыткина в убийствах и нападениях, но и ввел практику расследования дел об организации экстремистского сообщества в Иркутской области — преступления «молоточников» были связаны с их человеконенавистническими взглядами. По словам следователя, убийцы не только начитались экстремистской литературы, входили в объединения неонацистов и скинхедов и называли себя представителями национал-социалистической белой силы — они считали себя богами, способными решать, «кому жить, а кому умереть». В 2013 году Артем Ануфриев был приговорен к пожизненному заключению, Никита Лыткин — к 20 годам тюрьмы.

В сентябре 2014 года, когда дело «ангарского маньяка» поступило в следственное управление СК по Иркутской области, Карчевский возглавил расследование, став фактически последним руководителем «маньячной группы». «Около месяца я читал материалы дела, — вспоминает следователь, — что-то выписывал, анализировал дела 10-, 15-, 20-летней давности — выстраивал в голове общую картину».

Следующие три года Карчевский вместе с группой Артема Дубынина расследовал и в итоге доказал причастность Михаила Попкова еще к 60 убийствам, совершенным в 1992–2010-х годах, — тем, по которым не стал работать следователь из Сибирского федерального округа Иван Антонов. «Я построил с ним [Попковым] определенный психологический контакт, на фоне этого контакта и были получены признательные показания по преступлениям, которые мы ему инкриминировали», — рассказывает о своей работе Карчевский.

39-летний Карчевский говорит, что стал следователем, вдохновившись рассказами о Шерлоке Холмсе. Чтобы наладить психологический контакт с преступниками, Евгений тоже прибегает к помощи литературы: «Кто-то идет в работе по наитию, а я люблю читать книги, где персонажи описывают свои действия, а потом, видимо, на подсознании применяю оттуда какие-то вещи».

И все же, по словам Карчевского, одного ключа ко всем серийным маньякам не существует, и каждое из этих дел запомнится ему на всю жизнь: «Каждый человек — уникален: кто-то любит, когда с ним говоришь протяжно, кто-то лучше реагирует на резкую речь. Все маньяки похожи только тем, что совершили преступления, которые нельзя как-то оправдать».

— Могли бы вы назвать Артема Дубынина или его коллег тунеядцами?

— Ни в коем случае.

— Вы знаете, что многие о них так говорили?

— Я знаю, что в МВД эту группу не любят, но думаю, что многое говорится все же в сердцах и сгоряча. Ведь они смогли поймать серийного маньяка, который стал известен на весь мир. Думаю, их имена останутся в истории, а о завистниках навсегда забудут.

Дежавю

Михаил Попков стал не единственным маньяком, дело которого Евгений Карчевский расследовал совместно с группой Артема Дубынина.

В январе 2018 года Карчевскому поручили создать следственно-оперативную группу для расследования серии изнасилований в сибирском Тулуне — городе на 42 тысячи жителей в 400 километрах от Иркутска. Карчевский попросил включить в новую команду оперативных сотрудников из «маньячной группы», сославшись на их опыт в раскрытии серийных преступлений.

По словам Дубынина, который случайно узнал о тулунском маньяке незадолго до своего назначения, если бы не Карчевский, группу разогнали бы еще тогда.

В Тулуне Дубынин с коллегами испытали дежавю: большое количество схожих эпизодов изнасилований, которые до последнего не хотели объединять в одно дело — и объединили только спустя 17 лет после совершения первого нападения. «Опять плохо регистрировали дела, опять происходило замалчивание большей части преступлений, — возмущается Виктор Маслаков, который тоже поехал в Тулун. — Опять чтобы статистику не портить».

С приездом группы под руководством Карчевского «зашевелились» и местные сотрудники. «Им было выгодно побыстрее вычислить и поймать маньяка, чтобы мы побыстрее оттуда уехали», — говорит Артем. По его словам, местное руководство тоже было недовольно приездом людей «сверху»: мол, слишком много сил тратится на расследование преступления в одном районе. «Не поймать насильника, который совершил столько преступлений, в таком маленьком городе, где все друг друга знают, — это просто разгильдяйство. Они еще в начале нулевых должны были весь город перевернуть и на уши поставить», — комментирует работу коллег Виктор Маслаков.

Дубынин с коллегами систематизировали вещественные доказательства, стали снова изучать места преступлений и работать над созданием портрета преступника. Основываясь на показаниях свидетелей, очевидцев и потерпевших, установили возраст, расовую принадлежность, рост, вес и другие особенности преступника. На основе этого портрета делалась выборка людей — впоследствии их допрашивали и проверяли.

Как и в случае с «ангарским маньяком», все подозреваемые сдавали образцы своего генетического материала, который сравнивали с образцами ДНК преступника — спермой, обнаруженной на потерпевших и принадлежащей, по заключению экспертов, одному и тому же человеку. Как объясняет Карчевский, когда речь идет о преступлениях сексуального характера, генетический материал — основная улика: насильники обычно прячут лицо и опознать их почти невозможно. По словам следователя, за год на генетический учет поставили и проверили около 15 тысяч человек. «Такие проверки могут длиться годами — как это было в случае Попкова. Но Тулун — город маленький», — говорит Карчевский.

Насильник был арестован в январе 2019 года — по словам источника «Медузы», близкого к следствию, преступника задержали вскоре после того, как он совершил очередное нападение. По официальной версии, с 2001 по 2012 год от действий маньяка пострадали 12 женщин. Но собеседник «Медузы» утверждает, что и временной промежуток, в который действовал маньяк, и количество его жертв могут оказаться куда больше. Также, по словам источника, в трех случаях преступник «перестарался» — женщины погибли.

Все нападения происходили примерно так: угрожая ножом, насильник уводил женщин с оживленной улицы в деревянный туалет, в строящееся здание или на свалку, насиловал несколько часов или целую ночь, забирал ценные вещи и уходил. «Все делал без презерватива, никакой конспирации, видимо, тоже чувствовал безнаказанность, — вспоминает Артем Дубынин, сравнивая поведение тулунского маньяка с действиями Михаила Попкова. — Один раз совершил преступление — не поймали, второй раз совершил, третий, четвертый, пятый. А потом для него это уже стало обыденным делом».

Тулунским маньяком оказался ранее не судимый бульдозерист — его имя следствие пока не разглашает. Дубынин говорит, что это женатый человек с детьми.

— Никаких особых отклонений с виду нет, нормальный [человек].

— Попков тоже с виду нормальный.

— Да все они с виду нормальные. Тулунского маньяка тоже породила эта атмосфера безразличия. Когда мы только приехали, в городе даже никто не знал, что у них зверствует маньяк.

— В маленьких городах такая информация обычно быстро распространяется.

— Люди там живут по такому же принципу, как в Ангарске: пока меня эта проблема не касается лично, она меня не волнует. Если пришли бить соседа, я лучше посмотрю в окошко или в глазок и подальше отойду от двери, будто меня дома нет.

Пенсионеры

Сергей Романов вышел на пенсию в 2013 году (в возрасте 40 лет), когда дело Михаила Попкова передали в суд и «маньячную группу» сильно сократили. По словам Романова, на «гражданке» бывшего оперативника никто не ждал: первые годы он работал в «столярке», а когда заказов не стало совсем, на полтора года уехал в Якутию — работать на добыче золота, сейчас он на несколько месяцев собирается на север Иркутской области — на вахту.

В декабре 2018 года, за месяц до поимки тулунского маньяка, ушел на пенсию и Артем Дубынин — «надоело смотреть на безразличие руководства и обычных людей». «Я три срока отходил капитаном, ухожу с не самой высокой должности старшего опера, которую получил только после того, как арестовали Попкова. В 2017 году я должен был получить подполковника, но так и остался майором».

По словам Дубынина, никто, кроме Евгения Карчевского, не стал уточнять, почему он уходит, или уговаривать остаться — молча подписали рапорт. «Карчевский даже просил начальника полиции, чтобы меня восстановили в должности. Спустя месяц мне предложили вернуться простым опером в Ангарске», — возмущается Дубынин.

За месяц до ухода Артема выйти на пенсию пришлось и Виктору Маслакову (ему 43 года). Дубынин говорит, что именно вынужденная отставка товарища стала для него последней каплей: «Он [Маслаков] вообще всю жизнь капитаном проходил, ушел на повышение в управление по незаконному обороту наркотиков, но когда в Тулуне опять группу стали собирать, присоединился к нам. Новому начальству это не понравилось, и пока он был в командировке, его должность сократили — предложили ему работать участковым или в дежурную часть».

Когда Артем пришел забирать документы, выяснилось, что за последние десять лет он ни разу не был в отпуске. Часть отпускных Дубынин вложил в хозяйство с кроликами и свиньями. В последнее время он разводит собак: «У меня четыре самоеда, две кавказские овчарки, шпиц, мальтийская болонка, ши-тцу и шесть дворняжек — собаки вернее и честнее многих людей, от них не надо ждать подвоха или подставы».

После ухода Дубынина «маньячная группа» прекратила свое существование.

«Их вклад в современную российскую криминалистику мало с чем сравним по значимости», — комментирует уход Артема Евгений Карчевский. Другие собеседники «Медузы», близкие к управлению МВД Иркутской области, называют группу Дубынина уникальной, а ее разгон — непрофессионализмом: «Людей с таким опытом должны держать руками и ногами: нет у нас серийного преступника — переключите их на организованную преступность. Отправьте их в командировку в другой регион — пусть поделятся своим опытом».

Ни из соседнего региона, ни из Иркутской области никто к сотрудникам группы не обратился. «Есть такое чувство, что это на фиг никому не нужно. Абсолютное равнодушие ко всему», — говорит один из бывших участников группы.

«Как сказал однажды Валерий Костарев: „После того как вы уйдете, синдром группы будет вас преследовать всю жизнь“. И теперь я хорошо понимаю, о чем он говорил: не сотрешь из памяти то, что ты работал в таком коллективе, по такому делу», — вспоминает Артем.

Эпилог

В 2015 году Артема Дубынина наградили медалью «За отличие в охране общественного порядка». Виктору Маслакову вручили медаль «За доблесть в службе», Сергею Романову — 10 тысяч рублей; остальные сотрудники группы получили такие же незначительные награды или вовсе остались без них.

После второго процесса над Попковым потерпевшие по делу «ангарского маньяка» — родственники убитых — написали письмо на имя президента Владимира Путина, председателя Госдумы Вячеслава Володина, генерального прокурора Юрия Чайки, председателя СК Александра Бастрыкина и министра МВД Владимира Колокольцева — с просьбой «поощрить» работу следственной группы.

Дубынин узнал об этом письме от начальника пресс-службы ГУ МВД по Иркутской области. Тот рассказал, что в ответ из Госдумы пришло письмо с рекомендацией как-то отметить заслуги сотрудников, но так как группу, по его словам, уже поощряли, предложил им сделать общую фотографию.

Артем согласился и в назначенный день собрал всех коллег. «Увидев нас, начальник пресс-службы спросил, в курсе ли Следственный комитет и Евгений Карчевский (он по-прежнему работает следователем по особо важным делам в иркутском управлении СК — прим. „Медузы“), что мы собираемся фотографироваться? — рассказывает Дубынин. — Я говорю: „Так это же ваша инициатива была — нам-то это и не нужно особо“. Я сказал, чтобы он сам договаривался с Карчевским, но я больше народ по этому поводу собирать не буду».

https://meduza.io/feature/2019/02/27/ego-nikto-ne-iskal-a-on-prodolzhal-ubivat

Алексей Кнорре, Владимир Кудрявцев

В преддверии Международного женского дня, социолог Алексей Кнорре и политолог Владимир Кудрявцев решили поделиться результатами исследования гендерного состава преступников в местах лишения свободы и вне их. Авторам удалось выяснить, что на свободе чаще преступления совершаются мужчинами, в то время как в исправительных учреждениях соотношение нарушителей закона среди мужчин и женщин оказывается почти равным.

8 марта – праздник борьбы за равные права и возможности для женщин и мужчин. Хотя человечеству есть к чему стремиться в этой области, можно с уверенностью сказать, что по сравнению с началом прошлого века мы продвинулись далеко вперед. Тем не менее в одном из аспектов человеческой деятельности мужчины по всему миру продолжают удерживать сомнительное первенство – это совершение преступлений. По всему миру мужчины гораздо чаще, чем женщины, совершают преступления и гораздо чаще попадают в места лишения свободы. По данным World Prison Brief, 7% всего тюремного населения в мире составляют женщины. В России эта пропорция самая высокая в Европе: 8% всех отбывающих наказание в местах лишения свободы – женщины. Более того, примерно из 63 млн совершеннолетних женщин в 2010 г. были осуждены 128 000, а из 51 млн мужчин – 716 000. Иными словами, в России на одну женщину, совершившую преступление, приходится примерно семь мужчин-преступников. Это явление давно известно науке, в криминологии оно получило название «гендерный разрыв в преступности» (gender gap in crime), но до сих пор с его объяснением много неясного.

Казалось бы, все очевидно: гендерная диспропорция в преступности – прямое доказательство врожденной агрессивности мужчин, их биологической склонности к риску, выведенное эволюцией желание доминировать и преуспевать любой ценой. Подобный биологизм, как правило, приводит криминологов к курьезам. Например, в 1960-х гг. была выдвинута так называемая XYY-гипотеза, основанная на наблюдении, что среди преступников мужского пола пропорционально большее количество мужчин имеет дополнительную Y-хромосому. Объяснение было простым и казалось крайне логичным: дополнительный игрек превращал обычного мужчину в брутального, жестокого и агрессивного «суперсамца», т. е. прототипического преступника. Однако криминологи быстро обратили внимание на тот факт, что носители бонусной мужской хромосомы выказывали большую склонность вовсе не к насильственным, а к имущественным преступлениям. Последний гвоздь в крышку гроба суперсамцовой гипотезы преступности был забит в конце 1980-х гг., когда обнаружилось, что дополнительный игрек встречается менее чем в 1% мужской популяции. Это делает объяснительную силу биологической гипотезы мизерной, даже если бы она действительно работала.