Судьба этого человека оказалась столь же загадочной и непредсказуемой, как и вся наша история, в которой он оставил свой памятный след.

Керенский родился и рос в Симбирске, ставшем известным на весь мир как город Ульяновск, родина вождя мирового пролетариата В.И.Ленина.. Саша Керенский учился в той же Симбирской гимназии, что и Володя Ульянов. Директором гимназии был отец Саши, Федор Керенский, а подчинялся он начальнику всей системы губернского образования — отцу Володи, Илье Ульянову. Генеральская была должность, между прочим. Естественно, они были хорошо знакомы и даже дружили семьями.

Потом один мальчик из этой, по словам поэта Маяковского, «глуши Симбирска», станет могильщиком поверженной Империи, а другой хмурым октябрьским вечером отберет у него, с помощью вооруженных солдат и матросов, власть и страну. Такая вот историческая загогулина»…

Пощечина русскому Агасферу

Во время одной из командировок в Женеву я встретился с графом Сергеем Сергеевичем Паленом, который поведал мне любопытную историю, не вошедшую в мою книгу о Керенском «Роковая фемида».

— Я имею в виду скандальную историю, — рассказывал Сергей Сергеевич. — Когда Керенский сообщил, что он арестовал Николая II и его семью. А ведь моя бабушка тогда в ответ при всем честном народе залепила ему увесистую пощечину. Понимаю, что вы этого могли и не знать, ведь об этом раньше нигде не писалось.

К нашему разговору, а встреча проходила в кафе на берегу Женевского озера, присоединился Иван Андреевич Гучков, внук того самого Гучкова — председателя Государственной Думы и министра Временного правительства. Он вспомнил, как в далекой юности ему довелось присутствовать при разговоре с Керенским, когда он посещал их дом. Слово за слово, и из небытия возникла фигура неординарного человека, который получил в свое время прозвище «Агасфер русской революции». Не все, наверное, помнят, что Агасфером звали иудея, который безжалостно подгонял Иисуса Христа, несшего свой тяжелый крест на Голгофу. За это Всевышний обрек Агасфера на вечные скитания.

Своим невероятным взлетом Керенский был обязан случаю: в мае 1912 года он активно участвовал в расследовании Ленского расстрела рабочих. Его избрали от Трудовой партии в 4-ю Государственную Думу. С думской трибуны он страстно клеймил царское самодержавие и к началу Февральской революции стал в Думе неоспоримым лидером. Помогли и масонские связи — с 1912 года Керенский состоял в масонской ложе и даже стал генеральным секретарем верховного совета масонов России.

Среди тогдашней элиты Александр Керенский имел репутацию «человека даровитого, но не крупного калибра». Тем не менее его яркие и эмоциональные выступления привлекали всеобщее внимание. 2 марта 1917 года он вошел в первый состав Временного правительства в качестве министра юстиции и генерал-прокурора. Его популярность все возрастала. Керенский превратился во «всеобщего оракула, вождя и любимца» масс.

После июльских кровавых событий и подавления корниловского мятежа в августе 1917 года Россия была провозглашена республикой. Керенский получил неограниченные права: возглавил Директорию из пяти человек и стал Верховным главнокомандующим. Последнее коалиционное правительство было им сформировано 25 сентября 1917 года, но продержаться ему суждено было только месяц. 25 октября (7 ноября) 1917 года Временное правительство было низложено.

Александр Федорович эмигрировал и прожил за границей более 50 лет — сначала в Лондоне, потом в Берлине, позже в Париже, затем в США, еще раз в Лондоне и опять в Нью-Йорке, где и умер в 1970 г. Но тело его было перевезено в Лондон, там жила брошенная им в России на произвол судьбы жена Ольга , а также сыновья Глеб и Олег. Сам Керенский вторично женился в эмиграции и жил с женой до ее смерти в 1946 г.

На чужом погосте

В один из дней, будучи на берегах туманного Альбиона, я отправился на поиски могилы «русского Агасфера». Поиски начал с одного из муниципальных кладбищ. Интернет утверждал, что именно там похоронен Керенский. Покосившиеся надгробия, поваленные кресты, развалившиеся памятники, затоптанные могилы и ни одной живой души…

Лондон. Звягинцев на могиле Керенского. 2006 год

Я не мог поверить своим глазам. В Лондоне, кичащемся своей цивилизованностью, такое варварство и запустение! Следующим пунктом стало кладбище не столь гнетущего впечатления. В администрации мне дали план-схему захоронений, там значился и Керенский. Нашел — два чистеньких белых надгробия, под одним сам Керенский, под другим — сын Глеб и первая жена Ольга Львовна. А рядом было место упокоения другого его сына, Олега. Без всякой ограды, с заросшим травой и ушедшим в землю надгробием.

Я стоял у этих могил и думал о том, что Керенский всю жизнь бегал от своей жены и детей, а смерть опять соединила их. Думал и о том, что лежит теперь бывший верховный правитель России в чужой земле, на чужом погосте…

Мне не довелось встретиться с ним при жизни. А известный наш журналист и писатель Генрих Боровик виделся с Керенским неоднократно. Он и рассказал мне об этих встречах.

— Господин Боровик, — возмущенно говорил Керенский, — ну скажите у себя в Москве! Ну пусть перестанут писать, будто я бежал из Зимнего дворца в женском платье! Не было этого! Согласно нашему общему решению, я уехал навстречу нашим войскам, которые все не прибывали и не прибывали из Гатчины на подмогу Временному правительству! Уехал на своем автомобиле и в своем обычном полувоенном костюме…При чем тут женское платье?!

Жена Боровика, Галина Михайловна, присутствовавшая при этой встрече, спросила: «Удивительный перстень у вас, таинственный! Видимо, старинный?». Керенский поднес к глазам руку с перстнем, покрутил его на пальце: «Ему две тысячи лет. Вокруг него много легенд. Рассказывают, что все, кто им владел, кончали жизнь самоубийством. Он достался мне от одного французского пэра. А ему подарил какой-то восточный набоб. Тот набоб и рассказал французу о легенде, а пэр мне. Причем француз уверял, что набоб тоже кончил жизнь самоубийством».

Перстень судьбы

В ноябре 1967 года Керенский тяжело заболел. Нужна была операция. Ее сделали 18 ноября — в день рождения Элен, которую он называл «мой генеральный секретарь». Ему удалили часть желудка и вывели наружу зонд. После госпиталя Александр Федорович вернулся в медицинское учреждение госпожи Симпсон, где к нему хорошо относились. Своего дома у Керенского не было.

Однажды госпожа Симпсон позвала Элен и сказала, что больной стал совершенно невыносим, оскорбляет медсестер, всех гонит вон. Ей приходится платить неустойку, а это большие деньги. Надо что-то делать. Но у Элен тогда не было ни копейки. У самого Керенского тоже. Сыновья из Лондона никакой помощи отцу не обещали.

Выручили княжна Илинская и ее кузина Флора Соломон, жившие в Англии. Они нашли клинику в Лондоне, начальница которой согласилась приютить Керенского. Клиника была муниципальной, для самых бедных, практически бесплатной. Но она была абортной, то есть там делали аборты женщинам с улицы, которым нечем было платить за операцию.

«Ну и что? Он всегда любил женщин и будет себя чувствовать в своей тарелке, да и не протянет долго. Во всяком случае, это гораздо лучше, чем умереть под забором», — заметила одна из них..

Было условлено: ни одна живая душа не должна знать ни адреса клиники, ни телефона. Так Александр Федорович Керенский, бывший министр-председатель Временного правительства России был положен умирать в муниципальной абортной клинике одного из районов Лондона.

Керенскому не говорили, куда он попал, но он сам начал догадываться. Однажды спросил у медсестры и та ответила. Александр Федорович пришел в ужас. Состояние его стало резко ухудшаться, он постоянно просил, чтобы вызвали Элен.

Елена Петровна, так звали Элен, прилетела в Лондон. Керенский лежал худой, обросший бородой, очень бледный. Она побрила его и он снова стал похож на прежнего Керенского. Очень переживал: «Ты только представь, в энциклопедии будет написано, что бывший премьер России умер в абортной клинике», — сокрушался он.

Однажды спросил: «А где мой перстень? Тот, старинный? Принеси мне его, я хочу надеть».

И в ответ на встревоженный взгляд Элен успокоил: «Не бойся, я ничего не хочу с собой сделать. Просто я привык к нему».

Начальница клиники боялась, что Керенский умрет в ее больнице, а смерть мужчины, тем более такого, могла принести ей большие неприятности.

Надо было уезжать. Но куда? На какие деньги? «Ну, неужели в Англии нельзя найти благородного лорда с поместьем, в котором он дал бы возможность спокойно и достойно мне умереть?» — однажды сказал Александр Федорович.

Элен взялась за дело. После многих переговоров и просьб нашелся лорд с поместьем. Но первая же беседа кончилась скандально. Лорд думал, что поправит за счет Керенского свои финансовые дела, сдав замок в аренду бывшему премьеру России! Керенский был в гневе.

Элен вспомнила о его архиве. Александр Федорович только махнул рукой: кому нужны его бумаги? Но она решила попробовать, и ей удалось — архив купил один американский университет.

Они переехали в Нью-Йорк. Деньги уходили быстро: квартира, сиделка, лекарства — все стоило дорого. Однажды Керенский упал и сломал шейку бедра. Попав в больничную палату, сник — видимо, вспомнил лондонскую клинику и сказал Элен: «Я устал. Я хочу умереть. Мое существование абсурдно». Им овладела мысль о самоубийстве.

…Однажды Елена Петровна ушла из госпиталя позже обычного. Александр Федорович почти все время впадал в забытье. Прощаясь, поцеловала его в лоб. 11 июня 1970 года, в 6.30 утра в палату пришла медсестра, чтобы сделать укол. Керенский был мертв.

Он хотел быть похороненным на православном кладбище. Элен обратилась в Анастасьевскую церковь, неподалеку от которой Керенский много лет прожил в доме госпожи Симпсон. Но прихожанами там, в основном, были монархисты, и Элен ответили отказом.

Прилетел сын Олег, но он тоже ничего не смог сделать с похоронами в Нью-Йорке. В конце концов, Александр Федорович Керенский совершил свой последний путь — снова в Лондон. Его погребли на кладбище, где хоронят людей неопределенной веры…

В память о Керенском Элен сохранила тот самый «перстень самоубийц». Она умерла от злокачественной опухоли, а соседка рассказала, что Элен не хотела мучиться и совершила суицид, выпив смертельную дозу снотворного.

Кто теперь носит этот перстень и носит ли вообще — неведомо…