Утром 5 августа 1966 года во время работы XI пленума ЦК КПК 8-го созыва Мао Цзэдун вывесил в зале заседаний дацзыбао «Огонь по штабам!». В руководстве, в партии, в городах, в органах власти, в учебных заведениях, на предприятиях и т.д. засели буржуазные элементы, они осуществляют диктатуру буржуазии, их следует разгромить или парализовать, а вместо них создать новые революционные органы власти — таково было ее содержание.
Тем же утром Сун Биньбинь, 17-летняя девушка, вывесила в школе свое дацзыбао, в котором призвала беспощадно атаковать учителей, отказывающихся принимать революционные идеи Мао и мечтающих о реставрации буржуазного порядка. Призыв вдохновил ее друзей из школьного отряда хунвейбинов, они поймали директора школы, несколько часов публично издевались над ней, а к вечеру забили палками насмерть.
18 августа на площади Тяньаньмэнь два автора этих дацзыбао встретились. В Китае при Мао все происходило быстро: хунвейбины (революционные отряды, составленные из школьной и студенческой молодежи) появились только в мае 1966-го, когда студенты Пекинского университета разгромили ректорат и партком, а Мао Цзэдун одобрил их действия,— а на митинге их уже было несколько сотен тысяч (к концу года число хунвейбинов достигло 20 млн). Сун Биньбинь торжественно поднялась на сцену к Мао Цзэдуну, повязала ему на рукав красную повязку c надписью «хунвейбин» — с этого момента действия хунвейбинов стали государственной политикой.
23 августа Мао вновь встретился с хунвейбинами и обратился к ним с упреками в «излишней цивилизованности». «Главный вопрос,— сказал он,— в том, чтобы решить, какой взять курс в отношении так называемых беспорядков на местах. Мое мнение — пусть устраиваются беспорядки еще несколько месяцев». Чтобы учащиеся не были стеснены во времени, он на полгода остановил в Китае учебный процесс — были закрыты все школы и университеты. Одновременно министр общественной безопасности Се Фучжи провел совещание с офицерами милиции, где заявил для прессы: «Мы не можем зависеть от рутинного судопроизводства и от уголовного кодекса. Ошибается тот, кто арестовывает человека за то, что тот избил другого <…> Стоит ли арестовывать хунвейбинов за то, что они убивают? Я думаю так: убил, так убил, не наше дело <…> Мне не нравится, когда люди убивают, но если народные массы так ненавидят кого-то, что их гнев нельзя сдержать, мы не будем им мешать <…> Народная милиция должна быть на стороне хунвейбинов, объединиться с ними, сочувствовать им, информировать их».
Дальше процесс пошел сам. По сведениям Министерства государственной безопасности (которые считаются неполными), за следующий месяц только в Пекине хунвейбины убили 1722 человека, конфисковали имущество у 33 тысяч 695 человек и изгнали из города 85 тысяч. Всего, по минимальным оценкам, во время «культурной революции» в Китае было убито 400 тысяч человек — это крупнейшая гуманитарная катастрофа ХХ века.
В выборе хунвейбинами преследуемых — изгнанных, ограбленных, отправленных в своеобразные китайские концлагеря, изуродованных, убитых — не было ничего специального. Это были обычные жертвы политического террора: ученые, руководители и сотрудники министерств и мэрий, журналисты, писатели, артисты, музыканты, священнослужители, инженеры, люди, учившиеся за рубежом, люди с достатком, просто случайные люди… Разве что особенно досталось школьным учителям.
И с политической точки зрения «культурная революция» тоже ничего принципиально нового собой не представляла. Мао Цзэдун шел путем Сталина: для установления единоличной власти он уничтожал своих партийных соратников, а чтобы придать этому процессу легитимность, растворял это уничтожение в море крови всех элит — не только партийной, но и административной, хозяйственной, интеллектуальной и культурной. Правда, он не по-сталински расставлял акценты. Возможно, на его взгляды повлияла вышедшая в 1957 году книга Милована Джиласа «Новый класс», где была выдвинута концепция коммунистической номенклатуры как нового эксплуататорского класса, использующего государство для коллективного доминирования. Мао знал Джиласа, он упоминает его в своей «Второй статье по поводу открытого письма ЦК КПСС 13 сентября 1963 года» (резко критикующего Хрущева за разоблачения Сталина). Мао утверждал, что за годы, прошедшие с победы китайской революции, сложился новый обуржуазившийся класс управленческой номенклатуры, который следовало свергнуть. Он мыслил свое побоище как управляемую революцию, что не вполне совпадает с тезисом Сталина об усилении классовой борьбы по мере укрепления социализма, которым в СССР обосновывался государственный террор.
Это не очень существенное отличие. Для тоталитарных вождей учебником жизни была Французская революция. Они опасались термидора, противоядием от которого полагали превентивную резню соратников и среднего звена управленцев. Называть их новым классом или резать просто так — вопрос второстепенный. Оригинальность Мао в другом — в том, кого он использовал в качестве палачей. Среди хунвейбинов встречались и восьмилетние дети, но основную массу составляла молодежь 16-20 лет. Но вели они себя именно как дети — в описаниях революционных актов отчетливо видна специфика детского садизма. Все происходило публично, напоказ: истязаемых заставляли ходить на четвереньках, ползать по улицам, есть траву, нечистоты, часами стоять «самолетиком» на стульях, забивали их ремнями и палками. Не фабрики смерти, как в Германии, не пытки в застенках и расстрелы в подвалах, как в СССР, а забавы малолетней шпаны на пустыре возле школы.
Это был существенный вклад в теорию и практику тоталитарной мясорубки. Мао пришел к этому, возможно, исходя из сугубо практических личных обстоятельств. «Культурной революции» предшествовал «большой скачок» — одновременная коллективизация и индустриализация в Китае (1958-1963). Его итоги были неудовлетворительны — в общей сложности от голода погибло 45 млн человек (в свою очередь, крупнейшая социальная катастрофа ХХ века). Мао частично признал свои ошибки, и в результате в КПК временно возникла схема «двух линий» руководства, оставившая за Мао только стратегические решения и идеологию. То есть у него не было в распоряжении своих Ежова и Берии (глава госбезопасности Кан Шэн всегда поддерживал Мао, но его ведомство не обладало теми же полномочиями, что ГПУ или МГБ, и не могло арестовывать партийных руководителей). Конечно, авторитет Мао позволял ему выключить милицию и прекратить занятия в школах. Но при этом у него не было никаких управленческих структур, некому было отдавать приказы, не перед кем ставить цели, не с кем готовить операции — он мог только писать дацзыбао и произносить речи. Мао хотел сделать то же, что Сталин, но у него не было чекистов. И он решил использовать в этой функции детей.
Григорий Ревзин.
Подробнее: http://www.kommersant.ru/doc/3055365
