Ордер на чтение мыслей

Ученые пока не нашли способа безошибочно доказывать вину преступника в суде, но уже сейчас нейронаука задает вопросы, которые ставят под сомнение всю систему правосудия. Насколько беспристрастны судьи, присяжные и обвинители? Можно ли полагаться на память свидетелей и стоит ли верить детектору лжи? «Теории и практики» публикуют отрывок из книги нейропсихолога Майкла Газзаниги «Кто за главного? Свобода воли с точки зрения нейробиологии», которая скоро выходит в издательстве Corpus.

«Кто за главного? Свобода воли с точки зрения нейробиологии», Майкл Газзанига, перевод с английского под редакцией Алены Якименко

Закон — сложная штука, он принимает в расчет больше, чем просто совершенное преступление. Например, намерение виновного лица также входит в уравнение. Действие было умышленным или случайным? В 1963 году Ли Харви Освальд намеревался убить президента Джона Кеннеди, когда пронес спрятанную винтовку в здание, стоящее на пути следования президентского кортежа, дождался там, пока автомобили не начнут удаляться, и выстрелил. А вот в следующем году в Австралии суд расценил, что Роберт Райан, успешно ограбивший магазин, убив кассира, не имел соответствующего намерения. Покидая магазин, он споткнулся, нечаянно нажал на спусковой крючок своего ружья и застрелил работника. […]

Роберт Сапольски, профессор неврологии из Стэнфордского университета, сделал очень категоричное заявление: «Страшно себе представить, что золотой стандарт суждения о невменяемости в судебной системе — правила Макнатена — опирается на науку, какой она была 166 лет назад. Растущий объем знаний о мозге делает концепции воли и виновности и в конечном счете саму основу уголовного правосудия глубоко подозрительными». Правила Макнатена появились после покушения на жизнь британского премьер-министра Роберта Пила в 1843 году и с тех самых пор используются (с некоторыми поправками) в большинстве систем общего права, чтобы определять случаи защиты от уголовной ответственности на основании невменяемости. Верховный суд Великобритании на один из вопросов, поставленных Палатой лордов о законе о невменяемости, ответил так: «Присяжным следует говорить во всех случаях, что каждый человек считается вменяемым и обладающим достаточной степенью здравомыслия для того, чтобы нести ответственность за свои преступления, пока убедительно не доказано обратное, а также что подавать возражения по иску на основании невменяемости можно лишь в том случае, если ясно доказано, что на момент совершения деяния обвиняемый страдал таким расстройством рассудка из-за психического заболевания, что не понимал природу и характер совершаемых действий или, если понимал, не знал, что делает что-то плохое». Сапольски спрашивает: учитывая детерминизм, учитывая то, что мы начинаем понимать психические состояния, можем отследить, какая часть мозга отвечает за волевую активность, и отдаем себе отчет, что та может быть нарушена, учитывая растущий объем знаний, которые мы можем применять для исследования существующих расстройств и того, что их вызывает, — не посмотрим ли мы на подсудимых по-другому?

В этих рассуждениях на кону стоит сама основа нашей системы правосудия, которая признает человека отвечающим за свои действия и привлекает его к ответственности. Однако не укрепляет ли современная нейронаука наши представления о детерминизме? А если так, то не становится ли меньше оснований для возмездия и наказания? Иными словами, где детерминизм, там нет вины, а если нет вины, не должно быть ни воздаяния, ни наказания. Эта назревающая идея беспокоит людей. Если мы меняем свое мнение о понятиях вроде культуры, то обязательно придем к тому, чтобы изменить подход и к печальному аспекту человеческого поведения, связанному с преступлением и наказанием.

Общее право основано на убеждении, что несправедливо трактовать схожие факты в различных случаях по-разному, поэтому ранее вынесенные решения по аналогичным делам, так называемые судебные прецеденты, служат основанием для принятия будущих. Таким образом, общее право создают и вынесенные в прошлом приговоры судей и вердикты присяжных, а не только нормативные акты законодательных органов. Обратясь к истории общего права, можно увидеть, что его корни и многие традиции возникли в то время, когда имелось мало научных знаний. Даже еще в 1950-е годы в залы суда как науку допускали психоаналитическую теорию, не подкрепленную эмпирическими данными. Почему что-то неэкспериментального характера не вызывало возражений? Поскольку судью это устраивало и так он разрешал дело. В последние полвека все изменилось. Мы значительно продвинулись в исследовании работы мозга и поведения, и у нас есть опытные данные. Теперь, когда нам известны все эти механизмы мозга и связь когнитивных состояний с мироощущением, в залах суда стали появляться результаты сканирования мозга. Их допускается предъявлять в качестве доказательств, чтобы объяснить, почему кто-то вел себя определенным образом. Правда ли снимки это могут?

Большинство нейробиологов убеждены, что пока это невозможно. Ведь когда «читают» снимки мозга, всего-навсего отмечают, что в определенной зоне, если усреднить изображения от нескольких человек, в таком-то месте встречается то-то и то-то. Результаты сканирования мозга конкретного человека неспецифичны. Тогда что эти снимки делают в зале суда? Похоже, что-то в нашей культуре заставляет людей доверять результатам сканирования больше, чем ученый верит самому себе. При этом и юристы, и нейробиологи сомневаются, обладают ли такие снимки доказательной силой, объективны ли они. В равной степени непонятно, смогут ли судья и присяжные, которые не имеют научного опыта, понять, каковы ограничения метода исследования и насколько выводы, основанные на интерпретации изображений, подвержены ошибкам. Многих нейробиологов беспокоит, что ученый звучит чересчур авторитетно, когда приходит на судебное заседание, показывает серию снимков мозга и говорит, что вот поэтому обвиняемого следует освободить от ответственности. В недавних исследованиях выяснилось, что, когда взрослые читают описания каких-либо психологических феноменов, они считают объяснения более надежными и важными, если приводится снимок мозга, даже когда он не имеет никакого отношения к тексту! Получается, что плохим объяснениям доверяют больше, если рядом показаны изображения мозга. Разумеется, это настораживает: присяжные и судьи учитывают данные, которые преподносятся как научно достоверные, хотя на самом деле ученые видят на подобных снимках лишь вероятностный расчет, какие области мозга активны во время сканирования, основанный на усреднении активности мозга нескольких человек. Мы разберемся с этим чуть погодя, однако сейчас важно понять, что никто не может указать на отдельное пятно на снимке мозга и со стопроцентной уверенностью утверждать, что определенное мышление или поведение порождено активностью в этой зоне. В игровых экспериментах, где студенты определяют меру воображаемого наказания для другого человека, они выносят более мягкие приговоры, если сначала прочитывают отрывок о детерминизме (настраиваются на него). Таким образом, представления о работе мозга, которых мы придерживаемся, воздействуют на нас и определяют, кто мы и что делаем.

Три концепции, связанные с судебным процессом, на которые сегодня влияет нейробиология, — это ответственность, доказательство и справедливость по отношению к жертве и к преступнику при вынесении приговора. […]

Возражения против использования снимков мозга в суде вполне оправданны по нескольким причинам. (1) Как я уже говорил, мозг каждого человека отличается от всех других. Становится невозможно определить, нормальна ли картина активности мозга конкретного человека или нет. (2) Наш разум, эмоции и способ мышления постоянно меняются. То, что измеряется в мозге во время сканирования, не отражает того, что происходило в нем при совершении преступления. (3) Мозг чувствителен ко многим факторам, которые могут повлиять на снимки, получаемые при исследовании: к настройкам аппаратуры, кофеину, табаку, алкоголю, наркотикам, усталости, менструальному циклу, сопутствующим заболеваниям, питанию и так далее. (4) Производительность людей неодинакова: с одной и той же задачей они справляются то лучше, то хуже. (5) Снимки мозга необъективны. Изображения создают видимость клинической определенности, когда на самом деле никакой определенности нет. Есть много серьезных обоснований, почему в 2010 году, когда я пишу эти строки, наука все еще недостаточна хороша (хотя и чрезвычайно перспективна) — и более вероятно, что ее применят неправильно, а не используют должным образом. Однако мы должны помнить, что в нейробиологии ситуация меняется быстро и новые технологии позволяют нам узнавать все больше о нашем мозге и поведении. Нам следует быть готовыми к тому, что может появиться в будущем.

А то, что может появиться, кроется в базовом принципе американского уголовного и общего права — изречении сэра Эдуарда Коука о mens rea: действие не делает человека виновным, если состояние его ума невиновно. Должно быть виновным состояние ума. Mens rea складывается из четырех основных составляющих, которые должны быть выявлены: (1) выполнение действия с сознательной целью участвовать в определенной деятельности или вызвать конкретный результат (целенаправленность); (2) понимание природы своего поведения, например хорошее оно или плохое, законное или незаконное (осведомленность); (3) сознательное игнорирование существенного и неоправданного риска (самоуверенность); (4) создание ситуации существенного и предсказуемого риска, о котором человеку следовало бы знать (небрежность). За каждой из этих составляющих стоят определенные механизмы мозга, которые уже хорошо изучены и все еще продолжают изучаться. Целенаправленность задействует системы мозга, связанные с формированием намрений; осведомленность и осознание — связанные с эмоциями; самоуверенность — с системой вознаграждения; небрежность — с поиском удовольствия. Об этих областях известно уже многое, что будет создавать проблемы для принципа mens rea. […]

Психические состояния важны для установления вины или невиновности. В будущем увеличивающийся объем знаний о психических состояниях приведет к более основательным утверждениям о них и колоссальным образом повлияет на то, как мы размышляем о самих себе и как закон будет обращаться с этими новыми знаниями. Чте­ние мыслей, что на самом деле есть определение психических состояний, — щекотливая тема. Старый добрый чтец мыслей, детектор лжи, долгое время использовался для печально известной своей недостоверностью проверки, которая сегодня разрешена только в судах штата Нью-Мексико и больше нигде в США. Появилось несколько новых методов, использующих электроэнцефалографию, результаты которых принимались в качестве доказательств: так называемая дактилоскопия мозга (brain fingerprinting) в суде штата Айова в 2001 году и регистрация электрических осцилляций мозга (brain electrical oscillations signature test) в Индии в 2007 и 2008 годах. Индийский суд один раз разрешил подвергнуть такой проверке двух подозреваемых в убийстве, после того как детектор лжи дал положительный результат, а на втором судебном процессе положительные результаты этой проверки использовались в качестве доказательства и привели к вынесению обвинительного приговора за убийство. Другому новому методу, который опирается на функциональную магнитно-резонансную томографию (разработан компаниями No Lie MRI и Cephos), еще предстоит появиться в суде. Многие критики говорят, что данных для того, чтобы назвать любой из этих методов надежным, недостаточно. Ни один тест не может работать безошибочно. Любое количество образцов всегда даст определенный процент ложноположительных и ложноотрицательных результатов, который и определяет, насколько вообще точны результаты теста. Ему можно доверять больше, если известно, что из тысячи результатов только два будут ложноположительными, а не двести. Что касается перечисленных выше методик, частота ложных положительных и отрицательных результатов для них неизвестна. Фредерик Шауэр, профессор права из Университета Вирджинии, не согласен с мнением, что эти методики еще не готовы к широкому использованию. Он утверждает, что наука исходит из предположения, будто стандарты для нее и для судебного процесса одни и те же, но это не так. По его мнению, цели судопроизводства и цели науки совершенно разные. На стороне обвинения лежит тяжелое бремя доказательства вины без доли обоснованного сомнения, подобно тому как наука требует достоверных данных, зато сторона защиты должна выдвигать только обоснованные сомнения, и в этом ей могут помочь какие-то из упомянутых тестов, даже если они не обладают высокой достоверностью. Он также напоминает, что и свидетели, движимые личными интересами, не всегда надежны и зачастую не заслуживают доверия. Сейчас судья и присяжные определяют, когда свидетели говорят правду или лгут, хотя умение обычного человека выявлять лжецов не лучше, чем обычное угадывание.

Другое психическое состояние, которое может привлечь пристальное внимание в суде, — это боль. Хорошие методы определения боли помогли бы отличить симулянтов от тех, кто действительно страдает, в делах о противоправных действиях, инвалидности или страховании от несчастного случая на производстве. Распознавание сознательных психических состояний в отсутствие внешних признаков — также активная область современных исследований, поскольку оно поможет в принятии решений о поддержании жизнеобеспечения. Пока надежных тестов для идентификации этих психических состояний не существует, они разрабатываются.

Разумеется, этические и юридические проблемы просто свирепствуют. Не эквивалентно ли прохождение теста свидетельствованию против самого себя? Может ли полиция получить ордер на чтение ваших мыслей? Не вмешательство ли это в личную жизнь? Что суд станет делать с теми, кто откажется от тестирования? Когда тесты станут достаточно надежными, от кого (спорящих ли сторон, всех свидетелей) будут требовать их проходить при рассмотрении дел, имеющих отношение к оценке боли? И так далее.

Судья Верховного суда Энтони Кеннеди однажды сказал: «Закон дает обещание — быть беспристрастным. Если обещание нарушается, закон, каким мы его знаем, прекращает свое существование». Возможна ли вообще беспристрастность?

Когда в фильме про войну солдат описывает врагов так, как будто все они выглядят одинаково, он выводит из себя политкорректных людей, а также демонстрирует два бессознательных процесса в мозге, которые присущи всем, в том числе и политкорректным, и могут внушать предубеждение на судебных разбирательствах. Первый, так называемый кросс-расовый эффект, или эффект другой расы (own-race bias), задействует память на лица. Он широко обсуждается в психологической литературе уже более семидесяти лет. Люди лучше распознают лица представителей своей расы, чем чужой, и это не связано с предрассудками. В государствах с большим этническим разнообразием плохое узнавание лиц людей иных рас имеет существенное значение, а исследования последних двадцати лет показали, что случаи неверного опознания, когда мы ошибочно полагаем, что уже видели человека раньше, хотя в действительности никогда с ним не встречались, участились. Это исключительно важно в зале суда, где приводит к ложному узнаванию человека, непричастного к совершению преступления. В 1996 году Министерство юстиции США доложило, что 85% обвинительных приговоров, которые позже отменялись на основании анализа ДНК, были обусловлены ошибочными свидетельскими опознаниями. Один из факторов, которые влияют на точность опознания представителей других рас, — затраченное на этот процесс время. Ложные узнавания происходят чаще, когда свидетелю дают мало времени на изучение лица — обычно он просто бросает на него беглый взгляд. Точность также ухудшается по мере увеличения временного интервала между преступлением и опознанием подозреваемого.

На этот феномен ссылаются эксперты и адвокаты защиты, чтобы подвергнуть сомнению надежность опознания представителя другой расы на суде. Хотя существует много теорий, объясняющих кросс-расовый эффект, самая простая состоит в том, что он связан с частотой, с которой воспринимающий сталкивается с представителями разных рас. Белый ребенок, растущий в Токио, будет лучше распознавать лица азиатов, чем его сверстник, который живет в Канзасе. Зная, что развитие навыков восприятия связано с правым мозгом, как и способность идентифицировать лица, один из моих коллег, Дэвид Терк из Абердинского университета, захотел выяснить, участвует ли правое полушарие в развитии кросс-расового эффекта. Пока он установил, что оно не только хорошо распознает лица в целом, но еще и лучше идентифицирует лица представителей своей расы, чем чужой. В соответствующих способностях левого полушария, которые хуже, чем у правого, такой разницы нет. Итак, источник подобной предвзятости — правое полушарие. Теперь, когда найдена ее нейробиологическая основа, возможно, создадут эффективные способы опроса свидетелей и присяжных по делу, которое подлежит рассмотрению. И это еще один пример того, как нейробиология будет влиять на природу доказательств и в конечном счете на закон.

Второй бессознательный процесс в мозге, который может внушать предубеждение на судебных разбирательствах, — так называемая дегуманизация представителей аутгрупп. Ее изучали Лазана Харрис и Сьюзан Фиске. Они обнаружили, что фотографии людей, относящихся к разным социальным группам, пробуждают в американцах различные эмоции в зависимости от того, что это за группа. Зависть (при виде богачей), гордость (при рассматривании фотографий американских спортсменов-олимпийцев) и жалость (при виде пожилых людей) связаны с активностью определенной зоны мозга (медиальной префронтальной коры), которая регулирует социальные взаимодействия, тогда как чувство отвращения (при разглядывании фотографий наркоманов) — нет. Картина активности этой области мозга при просмотре фотографий людей из социальных групп, вызывающих отвращение, не отличалась от той, которая наблюдалась при виде неодушевленных предметов, скажем, камня. Получается, члены таких групп, то есть абсолютные чужаки, подвергаются дегуманизации. Во время войны происходит то же самое: враги внушают отвращение, их обесчеловечивают и называют как-нибудь уничижительно. У присяжных, судей, адвокатов — у всех на определенных людей есть неосознанные реакции мозга, которые могут сильно повлиять на поведение представителей закона и, теоретически, изменить то, как члены аутгрупп будут восприняты. Система правосудия прислушалась к выводам подобных исследований и учитывает потенциальные воздействия невольного предубеждения. Адвокаты всегда пытаются вычислить пристрастное отношение, отбирая присяжных, а тех, кого выбрали, судья дополнительно предостерегает перед началом судебного процесса.

https://theoryandpractice.ru/posts/15765-order-na-chtenie-mysley-kak-neyrobiologiya-ispolzuetsya-v-sude