Яша Левин — журналист-расследователь, бывший редактор The Exiled, историк Интернета. Его материалы выходили в Wired, Pando, The Nation, Slate, Penthouse, The New York Observer, «Большом городе» и других изданиях. В 2009 году тексты Левина и его соавтора Марка Эймса о связях консервативного политического «Движения чаепития» с семьей миллиардеров Кохов вызвали большой общественный резонанс. Последние годы Левин пишет о технологиях, слежке и борьбе за свободу Интернета.
В издательстве Individuum выходит русский перевод книги Яши Левина «Интернет как оружие. Что скрывают Google, Tor и ЦРУ» (переводчики Максим Леонович и Елена Напреенко). Работая над этой книгой, Левин изучил историю взаимоотношений ИТ-гигантов и американской разведки — от первых применений сетевых технологий во времена войны во Вьетнаме до зловещего сотрудничества Google, Amazon, Facebook и других компаний с властями. Феликс Сандалов побеседовал с Яшей Левиным о его книге.
Как родилась идея книги? Насколько я знаю, вы какое-то время писали о технологиях — это повлияло?
Да, несколько лет я работал в маленьком издании в Кремниевой долине — оно называлось Pando Magazine, когда у них закончились деньги — и… ну, понятно. Это отчасти сыграло мне на руку, кстати, потому что независимым журналистом в США быть сложно — поэтому я не очень боялся, когда затеял этот проект, потому что я уже всё равно был нищим (смеется).
Но до этого я всю свою журналистскую карьеру имел дело с Интернетом – быть журналистом и быть вне Интернета невозможно. Это один из инструментов расследования. Попутно я видел, как власть и корпорации тоже используют Интернет как инструмент, который позволяет им добиваться своих целей. Но, собственно, сама идея книги пришла мне в голову, когда я стал освещать деятельность таких компаний, как Google и Facebook — в особенности то, как они зарабатывают деньги. Это был 2013–2014 год. Довольно быстро я понял, что их способы ничем не отличаются от того, чем занимаются спецслужбы, такие как ЦРУ или Агентство национальной безопасности (NSA): они наблюдают за людьми — просто в этом случае для того, чтобы показывать им рекламу. Но на базовом уровне разницы между NSA и Google нет никакой. Я начал об этом писать еще в Pando Magazine, а когда ушел с работы, решил написать книгу. Тогда люди про это не задумывались особо — что частная слежка и рекламный бизнес построены на сборе данных в Интернете. Тем не менее на подавляющее большинство пользователей в Интернете есть своего рода досье: как мы живём, что мы делаем, кто наши друзья, что нас интересует, что мы хотим купить. С помощью этих досье технологические гиганты показывают таргетированную рекламу и так зарабатывают миллиарды долларов в год. Изначально я хотел написать небольшую книгу об этом бизнесе. Но чем дальше я углублялся, тем больше задавался вопросом: «А когда вообще слежка стала сердцем Интернета?» Я смотрел на вещи так же, как и многие другие люди, заставшие его развитие в девяностых и начале нулевых, — как на демократическую технологию, технологию свободы, которая покорит мир, и тогда повсюду будет глобальная децентрализованная демократическая утопия, всё будет классно — новый мир. Но как эта утопическая технология превратилась в то, что представляют собой Google и Facebook, частные компании-шпионы, манипулирующие нашим вниманием, косвенно вынуждающие нас покупать что-то и принимать определенные решения? Когда произошел этот переход? И я попытался ответить на этот вопрос — и пошел глубже и глубже, и дошел до самых истоков. И обнаружил, что всё идет оттуда —Интернет начинался как технология информационного оружия, технология слежки, технология наблюдения и политического контроля, это в его ДНК.
Откуда оттуда? Что вы открыли?
Я открыл уже забытую ветку истории Интернета — его прямую связь с войной во Вьетнаме и борьбой американского правительства с повстанческими движениями по всему миру и радикальными политическими движениями в Америке. Компьютерные технологии тогда хотели развивать для того, чтобы эффективнее следить за людьми. Эта функция слежки в Интернете была уже тогда, а не появилась ниоткуда в 2000-х.
Ваша книга начинается с описания протестной акции в Окленде, где власти строили центр слежения за жителями города при участии Google. Но это все-таки один эпизод. А есть ли вообще широкое протестное движение против слежки в Интернете в США сегодня?
Да, есть всякие движения против слежки в Интернете, но они, как правило, зациклены на государственном наблюдении. Периодически люди выступают против того, что компании — например, Google и Amazon — продают свои продукты государству. У Google был контракт с военными структурами США с целью развития AI для лучшей работы боевых дронов. Люди протестовали, так как не хотели, чтобы частные компании, которым они платят за услуги, помогали государству кого-то убивать. Сотрудники Google тоже, бывает протестуют против политики компании — они выходят на акции во время обеденного перерыва. Но протеста против частной слежки нет, все боятся государства. Но сейчас уже нет смысла бояться только властей. Государственная слежка построена на механизмах частных подрядчиков. Без Google нельзя представить систему государственного шпионажа за собственными гражданами. В России всё устроено подобным образом. ЦРУ и NSA самостоятельно не сделали бы смартфоны и не продали бы их миллионы и миллиарды. Для это нужны частные компании, крутые приложения — словом, необходимо сделать платформу, которая привлечет людей, а потом начать за ними следить. Граница между государственной и корпоративной слежкой очень сильно размыта. Это еще Сноуден продемонстрировал — в его документах содержатся сведения, как американские военные и спецслужбы работают с Google, Microsoft и другими компаниями. Конечно, когда эти документы увидели свет, я ждал, что вот сейчас люди должны выйти на улицы и начать протестовать против работы техногигантов на государство. Но в итоге всё переключилось опять на критику властей — бизнес-лобби тоже заняло такую позицию, что в происходящем виновато одно только государство, которое вынудило их делиться данными, а сама по себе слежка — вовсе не краеугольный камень Интернета. Мол, если убрать государственное регулирование, то всё вернется на круги своя. Схема отношений между корпорациями и государствами может быть довольно запутанной, например тот же Сноуден не работал напрямую на государство, он был сотрудником Booz Allen Hamilton, выполнявшей государственный заказ для NSA. Больше половины бюджета американских спецслужб идет на частные компании.
Вы подробно описываете, как созданные государством на базе университетов национальные сети были в восьмидесятые приватизированы и переданы в руки медиа- и телеком-корпораций — то есть дорогостоящий государственный актив был приватизирован без шума и пыли, и так и появился тот Интернет, который мы знаем сегодня. Были ли в Америке попытки пересмотреть итоги этой приватизации?
Об этой части книги мало кто говорит — хотя это очень интересный момент: как был коммерциализирован Интернет? Первые провайдеры, которые стали частью Verizon, AT&T, Time Warner, вышли из государственной системы в результате ее приватизации. Это такая черная дыра в истории Интернета, в которую все боятся заглядывать. Только недавно начались какие-то разговоры на этот счет — во многом потому, что в Америке поднимается левое движение, например, DSA — демократические социалисты Америки. Они ставят вопрос о ренационализации Интернета, но этого недостаточно, ведь кто в таком случае будет контролировать сеть? Бюрократия? Но какая? Для чего нужен национализированный Интернет? Мы знаем, для чего существует Интернет сейчас — в первую очередь, для того чтобы зарабатывать деньги. Во вторую очередь, для спецслужб — для сбора информации. Эти две силы и развивают Интернет. А демократический Интернет — что это такое? Как он будет выглядеть? Я думаю, что в России люди хорошо знают, что если нечто национализированное — это не обязательно значит, что оно демократическое по своей сути. Мне кажется, что стоит задавать более глубокие вопросы — например, может ли вообще Интернет быть демократичным по своей природе? Или это злая тоталитарная сила, которую лучше уничтожить, чтобы спасти демократию? Я, конечно, сильно огрубляю, но ситуация, когда все принимают технологию за данность, — она не совсем здоровая, потому что у такой технологии, как Интернет, есть свои бенифициары, которым выгодно, чтобы люди не задумывались о том, как ей распоряжаются. Увы, история показывает, что технологии всегда контролировали людей, а не наоборот.
Но ведь Apple же не сотрудничает с ФБР, как мы знаем из истории их конфликта с агентством в 2015 году?
Нельзя сказать, что Apple не сотрудничает с ФБР. У них был конфликт из-за шифрованной информации, доступ к которой Apple не хотели давать ФБР. Но Apple участвует в секретной программе Prism, организованной ФБР при участии ЦРУ и АНБ.
На вас были нападки после того, как вы стали писать о проекте Tor и его связи с американскими военными и спецслужбами, с Пентагоном и ВМФ — что в первую очередь браузер Tor предназначался для агентов под прикрытием. И, что тоже немаловажно, что в нем заложены «дыры», с помощью которых спецслужбы могут вычислять конкретных людей, пользующихся зашифрованной передачей данных. Что это была за история с травлей и закончилась ли она?
Да, агрессия в мой адрес прекратилась, потому что эта организация практически развалилась. Отчасти из-за моих статей, которые я писал еще до выхода книги. Но несколько лет они меня терроризировали, в том числе постоянными угрозами жизни, пытались вынудить работодателя уволить меня, писали, что я насильник и сексуальный маньяк, что я агент Путина и вместе с этим — что я агент ЦРУ. Очень много анонимных доносов было. Атака шла не только на меня, но и на моих коллег. Довольно жуткая была ситуация. Но все закончилось, когда организация, поддерживающая проект Tor, рухнула из-за скандала: оказалось, что один из ключевых людей в компании — ведущий разработчик Джейкоб Эпплбаум, — насиловал сотрудниц. И организация развалилась прямо на глазах, и всё затихло. Заодно люди начали понимать, что идея, которую продает Tor — что, мол, они какие-то анархисты-радикалы, которые борются против государственной слежки в Интернете, — мягко говоря, неправдивая, потому что они получают огромные гранты от тех самых госструктур, против которых предположительно выступают. Конечно, Tor многие продолжают пользоваться, чтобы купить наркотики или еще что-то, но политический смысл из проекта практически испарился. Хотя на самом деле проект существует, всё так же финансируется, просто там сменились кадры. И что самое интересное про Tor — я единственный журналист, который вообще писал про это и пишет до сих пор. Никто другой не взялся развивать тему из материалов, которые я открыл. У меня огромная коробка документов, которые я сумел достать, — там вся переписка организации с их спонсорами. Я это выложил в открытый доступ в Интернете, но никто не захотел продолжить работу — и это странно, потому это классная шпионская история, готовый материал для журналиста, просто мечта. Люди, которые говорят, что защищают тебя от спецслужб, и все им верят и делают про них хвалебные репортажи и снимают льстивое документальное кино, которое выигрывает «Оскар», — эти люди оказываются обманщиками и агентами тех самых спецслужб, от которых они нас якобы защищают. Вот это сюжет!
После выборов Трампа обострились отношения Америки с Россией, и к русским в США тоже стали, как представляется, относиться несколько иначе. Ваше русско-советское происхождение было препятствием, когда вы писали книгу?
Сто процентов — да. У меня есть хороший знакомый, он периодически имеет дело с госструктурами, о которых я пишу. Мы дружим, но даже он говорит: «Мы можем про всё говорить, кроме некоторых тем». Любопытно, но всегда эти некоторые темы — как раз то, что меня интересует. Наверное, он думает, что я шпион Путина. Несколько месяцев назад вышла рецензия на мою книгу в The Guardian, и там написано открытым текстом, что мне нельзя доверять из-за моего русского происхождения. Я пытался сделать интервью с Paul Syverson, который создал Tor, — он работает на ВМФ США, — делал запрос через официальные каналы, но не получил разрешения. Хотя неоппозиционным журналистам он дает интервью. Так что мне приходилось подключать смекалку в том, что касается сбора информации. Но это связано не только с тем, что я русский, но и с моим критическим подходом — понятно, что я не буду развивать мифы, которые им удобны, и участвовать в их пиар-кампаниях.
Как бы вы охарактеризовали идеологическое ядро Кремниевой долины сегодня?
Принято считать, что там господствует либертарианство — и, с одной стороны, так и есть: в том, что касается верхушки техногигантов. Но среди программистов и инженеров низшего и среднего звена довольно большой идеологический разброс, у многих убеждения скорее либерального толка — они голосуют за Берни Сандерса или за Хиллари Клинтон. Нужно помнить, что у Google пятьдесят тысяч сотрудников в штате, а еще есть огромное количество людей, которые работают на компанию через подрядчиков — уборщики, повара и так далее. Понятно, что всем в целом наплевать на то, что думают эти люди, до тех пор пока они не выходят на улицы и не оккупируют кампусы. Политику IT-компаний определяют, в основном, те, кто верит, что государство должно минимально участвовать в экономике и что максимально жесткая конкуренция — это высшее благо. При этом интересно, что сейчас это тоже уже не либертарианство в чистом виде — то есть как глава компании ты можешь выступать, с одной стороны, за открытый и свободный рынок, а с другой — заключать контракты с государством. Но при этом я не могу сказать, что это колоссальное противоречие — потому что для либертарианства важно не просто вслепую выступать против государства, а все-таки оценивать, что это за государство. Если оно работает на ту же идею и преследует те же цели — это отлично. Поэтому люди, которые сидят в Google, поддерживают американскую империю — потому что чем она шире, чем больше владеет миром, тем больше миром владеет и Google. Поэтому они поддерживают агрессивную внешнюю политику правительства. В Китае и в Иране — «странах зла» — у Google нет бизнеса.
То есть получается, что у рынка нет идеологии? Можно ли назвать этот курс «реальной политикой» XXI века?
Идея, что у рынка нет идеологии, и есть идеология, которая доминирует сегодня. Но если говорить про Интернет, то конечно, Интернет — это часть американской экономической политики внутри и зарубежом.
К слову о Google, в книге описываются события 2004–2005 годов, когда Google представила Gmail. Сервис вызвал много нареканий, в том числе и от государственных чиновников, потому что по факту он предлагал в обмен на большой объем почтового ящика и удобный интерфейс пожертвовать конфиденциальностью переписки: ее в автоматическом режиме анализировали боты и настраивали рекламу, исходя из содержания писем. Тогда такое нарушение приватности должно было быть куда более шокирующим, чем сейчас, когда все уже, кажется, привыкли, что их данные в Интернете могут достаться кому угодно. В таком случае есть ли шанс, что вообще удастся переломить ситуацию в обратную сторону?
Gmail — очень остроумная придумка. Ведь до этого Google знал только, что, кто и когда ищет в Интернете, на какие сайты переходит с их поисковика, а теперь они получили доступ к переписке — а значит, и к покупкам людей, к сведениям с их работы, к общению с родственниками и друзьями. То, что это невозможно было остановить демократическим путем… В Америке вообще довольно медленно и плохо проходят реформы. Последние тридцать лет люди пытаются заставить государство ввести универсальную медицинскую страховку — и ничего не получается. А медицина, вопросы здравоохранения — это куда важнее, чем какая-то компания, которая читает твои имейлы. Это же неочевидная проблема. Может быть, читает, может быть, не читает — в этом надо разбираться, устроено это всё непросто, а официальные документы специально написаны так, чтобы максимально запутать пользователя. Наверное, если бы народная воля была предельно сконцентрирована на решении этой проблемы, что-то можно было бы сделать. Но для этого нужно донести до людей всю опасность ситуации. Хотя кое-какие изменения есть. Например, взять журнал Wired — главное издание о технологиях, идеологический рупор Кремниевой долины. С недавних пор они отказались от прямолинейного технооптимизма и всё чаще позволяют себе критику IT-индустрии.
Это связано с историей с Cambridge Analitica и предполагаемой роли социальных сетей в победе Трампа на выборах?
Да, Трамп — это самая ужасная вещь, которая могла случиться с Долиной с точки зрения репутации. Люди не могли поверить, что американцы выбрали Трампа — включая самих американцев. Хотя Трамп — это типично американское политическое явление. Но люди либеральных взглядов считают, что Трампа, как какую-то бациллу, в США подсадил Путин с помощью Facebook, Instagram и мемов. Тогда потратили около семьдесят пяти тысяч долларов на рекламу в Facebook — ерунда по сравнению со стоимостью предвыборных кампаний. Миллиард долларов — это только официальная оценка кампании Трампа и Хилари Клинтон. Оба кандидата тратили астрономические деньги на рекламу, троллинг, разжигание ненависти в соцсетях. Они использовали технологии похожие на Cambridge Analytica. У каждой политической партии в Америке есть свои компании, которые делает всё, в чем обвинили CA. Но после победы Трампа именно CA сделали козлом отпущения, хотя все занимались fake news в соцсетях.
Вы видели документальный сериал Андрея Лошака «Холивар»?
Только первую серию. Много интересных моментов, но мне всё равно было довольно грустно смотреть — потому что там изложена копия американской мифологии возникновения Интернета: мол, есть отцы-основатели, мудрые мужчины с радикальными идеями, которые создали эту технологию демократии и пустили ее в мир. Меня удивляет, что люди до сих пор руководствуются этим мифом. Во-первых, создатели Рунета просто реализовали в местных условиях всё, что уже существовало в США. Они импортировали западные технологии и сделали на них бизнес. Это нормально, разумеется, но делать из них героев и визионеров — как минимум странно. Почему люди, которые первые привезли в Россию, не знаю, овсяное молоко, например, не получают такого внимания? В чем принципиальная разница? В фильме Лошака нет критической позиции по отношению к действующим лицам. Он рассказывает историю, согласно которой Интернет был создан чистой и демократической средой, а потом пришел Путин и началась коррупция, которая всё разложила. Это очень похоже на американский миф об Интернете. А говоря о свободе и Интернете — там есть очень показательная сцена, когда один из создателей первого русского интернет-провайдера рассказывает, как какие-то дети начали DDoS-атаки, чтобы глушить их сайты. И вот он говорит, что по базе плательщиков за Интернет нашел этого пацана-хакера и сломал ему ноги. Ну, вот такая свобода, действительно. Надеюсь, что в дальнейшем оптика в сериале будет меняться.
Меня сильно поразила новость, что Пентагон разрабатывает систему слежения под названием Gorgon Stare («Взгляд Медузы-Горгоны»), которая выведет наблюдение за всем живым на планете на принципиально новый уровень — и укрыться от нее будет практически невозможно. Но поразило меня в ней то, что инженеры, которые ее придумали, подсмотрели идею в художественном фильме «Враг государства». Технологии за 20 лет доросли до того, чтобы вымышленные вещи из киберпанковских книг и фильмов воплощать в жизнь, и мир сегодня всё больше походит на то, что описывали Дик и Гибсон. На что же будет похоже будущее?
На самом деле в истории Интернета много таких случаев, когда по мотивам кино делаются реально работающие вещи. Первый президентский декрет о том, что нужно защищать сетевые системы от хакеров, подписал Рейган, после того как посмотрел художественный фильм War Games — один из первых фильмов о хакерах. Рейган испугался того, что там было изображено, и выпустил декрет об информационной безопасности. В DARPA, например, тоже наняли агентство Massive Black, которое занимается видеоиграми, чтобы те помогали им с макетами и визуализациями того, как будут выглядеть интерфейсы работы в виртуальной реальности. Граница между фантастикой, игровой индустрией и технологическими компаниями стерта. И в этом смысле — из-за того, что изначально всё, что касается виртуальной реальности, очень эфемерно и приходится придумывать какие-то образы, чтобы описывать происходящее, — это становится полем для манипуляции и дезинформации. Вы можете сказать, что на вас кто-то напал в Интернете, но крайне сложно подтвердить это вторжение. Отсюда новый виток паранойи в новой холодной войне: люди боятся уже не ядерных боеголовок, а виртуальных нападений на их сознание, что кто-то вторгнется в их мысли и повлияет на них. При том что действительно есть и пропаганда, и информационная война. Ситуация довольно сложная — как отделить незначительные действия от критических атак?
Что вы думаете по поводу эксперимента с социальным рейтингом, который происходит в Китае?
Мне трудно сказать, что происходит в Китае, потому что я в Китае не был. Но я знаю людей оттуда, и мне представляется преувеличенной всеобщая паника вокруг этой системы. Это продвинутая версия банковской системы, которая существует во всех странах мира, — у вас же есть кредитный рейтинг? Конечно, она более жесткая, и в этом проблема. Но даже Wired, который уже несколько лет подливал масла в огонь страхов общественности, недавно выпустил статью, где авторы признались, что ситуация не такая однозначно тоталитарная и ужасная. Хотя, с моей точки зрения, это всё равно довольно жутко, но что делать? Мы понимаем, что в любой стране мира слежка за гражданами будет только развиваться. И чем больше мы используем эти технологии, чем больше они внедряются в нашу жизнь, а они будут всё больше и больше внедряться в нашу жизнь, тем больше они будут использованы, чтобы как-то нас контролировать, манипулировать, держать, ограничивать в разных аспектах… не только государством, но и частными компаниями. Ну, я просто думаю, что беспокоиться только по поводу технологий — неправильно, потому что они являются частью общества. Люди и политические системы создают технологии. И если мы посмотрим на Интернет, например, в России или в Америке, мы увидим, что Интернетом управляют олигархические силы и спецслужбы. Но, вообще-то говоря, они же заправляют и государством. И чтобы бороться с ними в Интернете, нужно начать борьбу с ними в реальном мире.
