Изучение социальных сетей интернета |

Авторы публикуют итоги своего научного проекта – «Глобального исследования политизации социальных сетей», в ходе которого анализировались интернет-коммуникации стран Западной Европы, Северной Америки, Латинской Америки, Азии и Африки. Согласно авторской гипотезе, несмотря на имеющийся эскапизм, абсентеизм и атомизацию социума в современных государствах, проявляется стремительная политизация сообществ социальных сетей Интернета по причине подрыва доверия граждан к традиционным политическим институтам. Исследователи пришли к выводу, что политизация современных сетей пока больше способствует архаизации и радикализации социальных отношений, чем упрочнению легитимности политических режимов, демократизации и конструктивному диалогу общества с властью.

Теория и методология проекта

Институты власти сильно изменились со времени зарождения первых государств. Об этом свидетельствуют самые разные исследования в области кратологии и политической антропологии. Коренную эволюцию претерпели и механизмы обеспечения поддержки и устойчивости самой власти. Перечисленные аспекты касаются, прежде всего, сферы легитимности, означающей классическое согласие власти и населения. Методы построения легитимности относятся к сегменту так называемой легитимации.

Общепризнанной теорией у современных социологов и политологов до сих является концепт легитимности, разработанный М. Вебером, выделявшим харизматичный, рационально-правовой и традиционный типы данного явления. Правда, считать веберовскую модель применимой ко всем случаям – в корне не верно. Она явно преувеличивает роль харизмы и легитимного принуждения в ущерб так называемым иллегитимным факторам [2]. Сомнению можно подвергнуть и абсолютизацию рационального фактора в политике. Современная власть сохранила достаточно архаичных элементов своих прежних форм (сакрально-иррационального и символического).

Конечно, можно оговориться, что Вебер, не предполагая появление в будущем феномена Интернета, всё же не отвергал сетевой стороны природы власти. Однако он явно преувеличил роль протестантских сетевых структур в развитии цивилизации. Кроме того, идеальных типов легитимности не существует – они постоянно видоизменяются под влиянием различных субъективных и объективных факторов. Поэтому к теориям Вебера лучше подходить исходя из современных трендов.

Если вспомнить работы К. Юнга, то он высказывался о развитии человеческой цивилизации более осторожно, критикуя гиперболизацию фактора рациональности в сетевом механизме власти. Он писал о том, что общим итогом Реформации, Просвещения и индустриальной революции стало возникновение так называемого массового человека Западного мира, характеризующегося сильной разобщённостью и безответственностью. По мнению психолога, в этом атомизированном обществе стала исчезать индивидуальная ответственность, а разобщённые индивиды стали, напротив, тянуться к коллективам с авторитетными личностями и лидерами, которые принимали всё бремя ответственности на себя [3].

Архаичные сетевые формы легитимации власти хорошо доказывают предположение Юнга о парадоксальной роли социальной атомизации в усилении феномена авторитета (а от авторитета недалеко и до власти). Сетевые коммуникации, безусловно, являются определённым отражением существующих политических процессов и групп. Стремительное развитие киберпространства красноречиво свидетельствует о потребности разобщённых пользователи сетей Интернета объединяться в группы для включения в политический дискурс на фоне возникновения политических симулякров, подрыва доверия к партиям и парламентам.

В настоящее время распространено заблуждение, что Интернет – виртуальное пространство «без границ и вне цензуры». Но теория графов не противоречит принципу центрирования сети, когда в социальных сетях формируются центральные и периферийные узлы [4]. Первые – обладают авторитетом, производят или перерабатывают информацию, контролируя политические коммуникации, тогда как вторые являются лишь пассивными потребителями, а значит, зависят от первых. Другими словами, виртуальная среда совсем не исключает концентрации власти.

На основании предварительного теоретического анализа можно предложить рабочую исследовательскую гипотезу – несмотря на имеющийся абсентеизм и атомизацию социума в современных странах, проявляется стремительная политизация сообществ социальных сетей Интернета по причине подрыва доверия граждан к традиционным политическим институтам – партиям и парламенту. Чтобы проверить это предположение, авторами статьи в декабре 2015 – январе 2016 гг. было проведено «Глобальное исследование политизации социальных сетей». Была определена цель исследования: изучение уровня наиболее политизированных узлов в популярных социальных сетях, а также более конкретные задачи проекта:

обнаружение провластных, патриотически настроенных сообществ социальных сетей;
выявление сообществ социальных сетей, умеренно оппозиционных по отношению к власти;
определение радикально настроенных к власти сообществ социальных сетей.

Команда проекта: научный руководитель проекта – С.Н. Федорченко, доцент, кандидат политических наук, доцент кафедры политологии и права, заместитель декана факультета истории, политологии и права по научной работе Московского государственного областного университета (МГОУ); координатор проекта – Е.М. Лымарь, студент-бакалавр МГОУ направления подготовки «Политология»; редактура окончательного аналитического отчёта – Л.В. Федорченко, кандидат политических наук, старший преподаватель кафедры истории и политологии Московского политехнического университета (МАМИ).

Кроме того, в проекте участвовали студенты-бакалавры МГОУ направления подготовки «Политология». Из них в организационно-аналитической группе: А.А. Белюстин, К.Н. Мацюк-Хмелевская, В.М. Касаткина, В.М. Санникова, А.Е. Раева, В.В. Чекмарёва, А.И. Марченков. Поиск эмпирических данных осуществляли: А.А. Белоусов, Н.Ю. Бенсауд, М.Д. Гришин, П.Р. Зимогляд, Ю.В. Казимирова, И.С. Каптюхин, А.Е. Кизилов, А.А. Колчина, Р.Н. Панасов, Е.С. Милевич, Г.Ю. Ряполов, А.Ю. Филенкова, И.В. Чеботарёва, Ю.Г. Шестакова, А.А. Шестаков, А.В. Давыдов, С.М. Кузнецов, А.А. Орлова, Е.Н. Полякова, А.Д. Пугачёва, Е.В. Шилова, И.В. Кулаков, М.О. Лукин, П.П. Панфилова, М.К. Рябцев, И.Р. Скрипка.

Вначале была проведена примерная кластеризация стран по следующим группам: Западноевропейский, Англосаксонский, Латиноамериканский, Азиатский и Африканский кластеры. После выявления кластеров производился подсчёт их сетевых участников (групп/узлов и их пользователей). Обнаруженные данные суммировались для выяснения результата по группам стран. Объектом исследования были популярные социальные сети: Facebook, Twitter, YouTube, Instagram, LiveJournal, Tumblr, Flickr, Google+, предметом исследования выступили сообщества (узлы, группы) социальных сетей с политизированным дискурсом.

В качестве научного метода был задействован контент-анализ, апробированный ранее в исследовании подобных явлений в российском виртуальном процессе [1; 6]. Контент-анализ исходил из того предположения, что политизация социальной сети учитывает наличие/отсутствие интереса сетевых групп и их участников к определённой тематике, перекликающейся с определёнными ключевыми словами. Для поиска сетевых тегов политизированного контента использовались специальные ключевые слова (политика, власть, государство, правительство, политические партии, патриотизм, демократия, консерватизм, коммунизм, либерализм, национализм и т.п.). Проводился подсчет количества крупных политизированных сообществ по каждому из ключевых слов.

При анализе уровня политизированности социальных сетей применялся принцип ранжирования, когда учитывались такие признаки как большое количество политизированных узлов, крупная активность и наиболее обсуждаемый контент. Соответственно, каждой из политизированных социальных сетей в кластере стран присваивался 1 балл, далее велся подсчет. Уже в ходе контент-анализа выяснилось, что в каждой стране количество политизированных социальных сетей разное.

Полученные данные

Обследуемый Западноевропейский кластер глобального исследования включал ФРГ, Италию, Испанию, Францию, Швецию и Люксембург. Итоги замеров политизации социальных сетей были следующие: 38% — поддержка провластных сил, 58% — оппозиционных, 4% — радикальных. Самыми политизированными социальными сетями оказались: Twitter (в 6 из 6 стран кластера), Facebook (в 5 из 6) и YouTube (в 2 из 6). Мощнейший объем политизированного контента был найден по тегам: имена политиков и/или названия политических партий — 19%, демократия — 19%, политические партии — 16%, государство — 10%.

Примечательно, что самые крупные и активные радикальные сообщества были найдены в ходе анализа социальных сетей Германии и Италии. Ими оказались мусульманские, неонацистские и неофашистские сообщества. Например, в сообществе Deutschland konvertiert zum Islam (Германия переходит в Ислам), присутствуют такие записи: «Ein neuer Bruder im Islam! Allahu Akbar» («Новый брат в исламе! Аллаху Акбар») и «Warum möchtest du die Scharia in Deutschland? («Почему вы хотите шариат в Германии?»). Кстати, в Люксембурге существует определенный недостаток интернет-активности людей. Сообщества и их контент оформляются на английском, французском, немецком языках. Возможно, эта поликультурная особенность страны в некоторой степени мешает объединению людей для формирования сетевых политизированных узлов.

США, Великобритания, Канада, Австралия и Новая Зеландия вошли в особый Англосаксонский кластер исследования. Получился следующий результат: 54% — поддержка провластных сил, 33% — оппозиционных, 13% — радикальных. Наиболее политизированными социальными сетями в англосаксонской группе оказались: Facebook (в 5 из 5 изучаемых стран кластера), Twitter (в 3 из 5), YouTube (в 2 из 5) и Instagram (в 1 из 5). Большой объем политизированного контента был найден по следующим тегам: имена политиков и/или названия политических партий — 14%, политика — 11%, политические партии — 11%, либерализм — 11%, религия — 9%, патриотизм — 9%. Здесь крупнейшими по численности радикальными сообществами являются американские и австралийские. Любопытно, что в США зафиксирован рост сообществ, связанных с флагом Конфедерации (политические хэштеги #southernpride, #confederate_flag). Среди основных участников этих узлов – южане-патриоты, преклоняющихся перед историей своих штатов. Здесь разворачивается сетевое противостояние идентичностей «Юга» и «Севера»: с одной стороны, наблюдается расизм, исламофобия [8], негативное отношение к гомосексуализму, критика действующей власти, с другой – нетерпимость по отношению к южанам, их истории, флагу Конфедерации.

Следует отметить, что в сетевых сообществах Соединённого Королевства не было замечено большого количества групп, связанных с националистическими настроениями в Шотландии. Активные сетевые узлы, найденные в Facebook и Twitter по тегу Scotland, связаны, в основном, с историей Шотландии или с генеалогической информацией. Противоположная ситуация в Уэльсе. Самой же неконфликтной в плане политического дискурса страной является Новая Зеландия.

Бразилия, Перу, Аргентина, Мексика, Колумбия, Венесуэла и Коста-Рика составили так называемый Латиноамериканский кластер проекта. Замеры выявили следующие результаты политизации социальных сетей: 81% — поддержка провластных сил, 18% — оппозиции, 1% — радикальных сил в соцсетях. Наиболее политизированными социальными сетями оказались: Twitter (в 6 из 7 стран кластера), Facebook (в 3 из 7) и YouTube (в 2 из 7). Крупный объем политизированного контента был найден по конкретным тегам: политика — 21%, имена политиков и/или названия политических партий — 17%, анархизм — 10%, политические партии — 10%.

Представляется важным подчеркнуть, что в Латинской Америке достаточно развито анархическое движение. Например, в мексиканском анархистском сообществе состоит почти 7 тысяч человек, а в аргентинском – 36 тысяч человек. Тогда как в Венесуэле распространены хакерские сообщества (например, Anonymous Venezuela [10]), занимающиеся взломом правительственных сайтов разных стран.

Азиатский кластер включил такие страны как Саудовская Аравия, Иордания, Сирия, Иран, Китай, и Южная Корея. Итоги следующие: 59% — поддержка провластных сил, 35% — оппозиционных, 6% — радикальных сил. Самыми политизированными социальными сетями оказались: Facebook (в 5 из 6 стран кластера), Twitter (в 2 из 6), YouTube (в 1 из 6) и Instagram (в 1 из 6). Большой объем политизированного контента в кластере был найден по следующим тегам: религия — 20%, имена политиков и/или названия политических партий — 16%, гражданское общество — 12%.

Между тем в этом кластере можно выделить подгруппы не только по цивилизационно-культурному признаку, но и по критерию специфической поддержки власти в Интернете. Конечно, в Саудовской Аравии, Сирии, Иране и Китае существуют программы по цензуре информации в Интернете. Но власти заинтересованы и в появлении провластных групп в сети. Например, к таковой можно причислить Xijinpingoffice в Китае [11].

Однако Азиатский кластер крайне неоднороден. По подгруппе стран Ближнего Востока: 32% — поддержка провластных сил, 53% — оппозиционных, 15% — радикальных. Тогда как в конфуцианской подгруппе (Китае и Южной Корее): 95% — поддержка провластных сил, 5% — оппозиционных. Необходимо обратить внимание на то, что количество подписчиков у южнокорейских оппозиционных партий и политиков резко возросло за апрель 2016 года [9]. Причина очевидна – 13 апреля прошли выборы, на которых правящая партия Южной Кореи потеряла большинство в парламенте впервые за 16 лет.

Также в ходе исследования выяснилось, что необходимо было исключить Индию из подсчетов уровня поддержки политических сил по причине огромной сетевой эклектики: по популярности сетевых технологий и распространению англоязычного дискурса, Индия близка к Англосаксонскому кластеру, но есть влияние и цивилизационно-культурного фактора азиатского региона. К примеру, расстановка политических сил в социальных сетях в Индии, несмотря на популярность англоязычного контента, схожа с конфуцианской подгруппой Азиатского кластера: 90,56% пользователей, состоящих в политизированных группах, поддерживают власть, 9,4% — оппозицию и всего 0,04% пользователей являются приверженцами радикальных идей.

Африканский кластер проекта включал Марокко, Египет, Кению, Нигерию, ЮАР и Тунис. В нём поддержка политических сил в социальных сетях следующая: 41% — симпатии к провластным силам, 57% — оппозиционным, 2% — радикальным. Наиболее политизированными социальными сетями оказались: Facebook (в 5 из 6 стран кластера), Twitter (в 2 из 6), YouTube (в 1 из 6), Instagram (в 1 из 6). Немалый объем политизированного контента был найден по следующим тегам: религия — 19%, имена политиков и/или названия политических партий — 15%, политические партии — 15%, либерализм — 12%.

Хотя в некоторых из изучаемых африканских государств и внедрена интернет-цензура, но политическая ситуация в этих государствах не так однозначна. Для примера, — в Марокко, где имеются случаи интернет-цензуры, есть серьёзные риски для легитимности политического режима: за оппозицию 72% участников сообществ, тогда как за правительство всего лишь 28%. Правительствам африканского региона уже недостаточно одной лишь цензуры, поэтому они заинтересованы в увеличении пользователей провластных социальных узлов [12], как и в случае правительств азиатских государств.

Рис. 1. Отношение к власти пользователей сетей (в %)

Некоторые выводы

Результаты исследования фактически подтвердили рабочую гипотезу – несмотря на гражданский эскапизм, абсентеизм и атомизацию общества, группы социальных сетей Интернета стремительно политизируются и хорошо показывают механизмы сборки новых политических идентичностей. Простые люди, не доверяющие таким традиционным политическим институтам как партии и парламент, постепенно уходят в виртуальную реальность (рис. 1). Здесь зарождаются новые политические субкультуры и сетевые политические идентичности. Они воспроизводятся благодаря активной деятельности политических авторитетов и лидеров новой сетевой генерации самых разных политических ценностей – как провластных (патриотически настроенных), так и оппозиционных (от конструктивных критиков до радикалов и экстремистов).

Исследование показало, что самыми политизированными социальными сетями стали Facebook и Twitter. Однако социальные сети для легитимации власти – больше Ларец Пандоры, чем Рог Изобилия. Конечно, по причине неудачи демократического транзита и экономических реформ, в различных странах воспроизводится и закрепляется серьёзное недоверие населения к политическим партиям и парламентам. Тем не менее пока никто не доказал, что виртуальная реальность на сто процентов сможет стать хорошим рецептом для эффективизации любой демократической политической системы, построения надёжной «обратной связи» между властью и обществом и успешной политической/экономической модернизации. Скорее, социальные сети Интернета создают уникальные условия для возникновения всевозможных политических симулякров [5], когда появляется виртуальный двойник политии в виде форм электронного правительства и электронной демократии. Также растёт количество аккаунтов самих граждан, увеличивается объём специальных ботов, своей активностью практически неотличимых от деятельности живых людей. Грань между виртом и реальностью размывается.

Перечисленные тренды эволюции виртуальных сетей открывают не только перспективы перед обществом и государством в области управления, политики и экономики, возникают и новые риски для легитимности власти, устойчивости социума, условия для сетевого экстремизма и терроризма, радикальных организаций. На этом фоне показательно, что в современных сетевых сообществах стран Западной Европы и Ближнего Востока наблюдается высокий уровень поддержки оппозиционных сил, растёт радикализация религиозного дискурса. Быстрое появление оппозиционных и радикальных политизированных сетевых узлов отчётливо видно на примере Германии и США (сетевая субкультура «южан» на основании аналогичной идентичности). Следовательно, Интернет является не только проводником демократического транзита, но и удобной средой для архаизации социально-политических отношений. Данные факты свидетельствуют о том, что из-за «архаического отката в сети» есть риск начала активного формирования в социальных сетях радикальных и экстремистских сообществ как религиозного, так расистского и неонацистского толка.

Все эти наблюдения выступают важным сигналом для научного сообщества – необходимо самым серьёзным образом усилить анализ сетевых коммуникаций, но для этого потребуется объединение специалистов данного направления в ту же сетевую структуру с общими научными целями и методологией.

Федорченко С.Н., Лымарь Е.М., Федорченко Л.В.

Литература

Абрамов А.В., Федорченко С.Н. Политизация современного российского общества и патриотизм граждан: контент-анализ социальных сетей // Вестник Омского университета. Серия: Исторические науки, 2016. №1. С. 115-121.
Граждане и политические практики в современной России: воспроизводство и трансформация институционального порядка. Ред. коллект.: С.В. Патрушев, С.Г. Айвазова, П.В. Панов. М.: РАПН, РОССПЭН, 2011. 325 с.
Одайник В. Психология политики: Политические и социальные идеи Карла Густава Юнга. СПб.: Азбука-классика, 2010. 256 с.
Савин Л.В., Федорченко С.Н., Шварц О.К. Сетецентрические методы в государственном управлении. М.: ООО «Сам полиграфист», 2015. 146 с.
Федорченко С.Н., Федорченко Л.В. Учебник как механизм нового политического симулякра? //Преподавание истории в школе, 2015. №1. С. 28-30.
Федорченко С.Н. Парадокс сетевых технологий в механизме легитимности власти // Информационные войны, 2016. №1(37). С. 55-60.
Федорченко С.Н., Федорченко Л.В. Власть и облачные технологии в России и США // Вестник Московского государственного областного университета. Серия: История и политические науки. 2016. № 2. С. 108-116.
https://www.facebook.com/supportthebattleflag/
https://www.facebook.com/theminjookr/timeline
https://twitter.com/VenezuelaAnons
https://www.instagram.com/xijinpingoffice/
https://www.instagram.com/alsisiofficial/