Михаил Федотов
Неприкосновенность частной жизни и суверенитет личности в социальных сетях
Начинать рассуждения о неприкосновенности частной жизни и суверенитете личности в социальных сетях нужно с более общих вопросов. Что такое частная жизнь в контексте обитания человека в киберпространстве? Из чего складывается суверенитет личности в цифровом мире? Может ли социальная сеть обладать чем-то, похожим на суверенитет? Кто кого поборет – кит или слон, если кит – это сеть, а слон – это государство? Об этом пишет Михаил Федотов, руководитель Кафедры ЮНЕСКО НИУ ВШЭ, спикер валдайской сессии «Право на частную жизнь в мире Big Data» в рамках ПМЭФ-2021.
Мы знаем, что неприкосновенность частной жизни – это достаточно традиционное, «аналоговое» право человека, которое гарантировано конституциями многих стран мира, в том числе России. Но в цифровом мире, в частности в социальных сетях, «аналоговое» право неприкосновенности частной жизни трансформируется в «цифровое» право личности, реальность которого зависит от его признания государством, оператором социальной сети и самим человеком. В свою очередь, и социальная сеть, и человек обладают в киберпространстве некоторыми признаками суверенитета, и в этом плане они уподобляются государству, становятся с ним как бы на одну доску, что неминуемо приводит к появлению взаимодействия между ними. И от того, как в реальности, а не на бумаге регулируются это взаимодействие, зависит в итоге реальность таких «цифровых» прав человека, как неприкосновенность цифровой личности, право на забвение, право на доступ к информационным технологиям и так далее.
Все эти права входят в некую общность, которую можно условно обозначить как суверенитет личности. Из чего складывается суверенитет личности? Во-первых, из признания достоинства, присущего, как сказано в преамбуле Всеобщей декларации прав человека, «всем членам человеческой семьи». Во-вторых, как указывает Конституционный суд Российской Федерации, статья 2 Конституции РФ, накладывает на государство «не только пассивную обязанность воздержания от вмешательства в границы свободы личности, индивида, но и активную (позитивную) обязанность» оказывать «содействие в практическом осуществлении индивидом принадлежащих ему прав и свобод». Перечень этих прав обширен, однако, имея в виду тему нашей дискуссии, выделим те, которые в наибольшей степени важны для человека в мире социальных сетей и больших данных: право на доступ к интернету, право на персональные данные, право на забвение, право на доступ к интернет-технологиям, право на отказ от интернет-технологий, право на ментальную неприкосновенность, неприкосновенность цифровой личности, право на имя, на изображение и прочие.
В киберпространстве суверенная личность сталкивается с другими носителями суверенитета и, прежде всего, с государством, под чьей юрисдикцией находится. Государственный суверенитет, согласно классической доктрине, складывается из верховенства, независимости и полноты государственной власти на территории государства. Как указывает Конституционный суд РФ, «территориальное верховенство государственной власти выражается в том, что в пределах территории РФ не допускается иной власти, которая могла бы существовать наряду с нею или вне её контроля». В этом плане вполне органично включение в эту схему так называемого суверенного интернета, который можно уподобить некой лагуне, только отделённой от океана не песчаной косой, а непреодолимым барьером государственной границы.
Сталкивается суверенная личность и с сетевым суверенитетом. Есть ли он на самом деле? По этому вопросу могут быть разные мнения, но в любом случае определённые признаки суверенитета у социальных сетей есть. В пределах сети власть её администратора (оператора, владельца) характеризуется полнотой, верховенством, самостоятельностью. У неё есть своё место в киберпространстве, что можно уподобить территории. У неё есть также и собственное население – её пользователи. Все они приняли пользовательские соглашения, тем самым как бы вступив в «гражданство социальной сети» и обязавшись подчиняться этим соглашениям.
В то же время социальная сеть обладает свойствами, которых нет у государства: трансграничность, анонимность, общедоступность, технологическое единство. Каждая из этих характеристик заслуживает отдельного разбора.
Трансграничность интернета, а следовательно, и социальных сетей, создаёт ситуацию, когда они существуют как бы параллельно с государством, поскольку в киберпространстве нет ничьей государственной территории. Но поскольку народ, как отмечает Конституционный суд РФ, образует физический субстрат государства и отождествляется с понятием «граждане», которые, в свою очередь, могут оказаться пользователями социальной сети, так как неминуемо должно существовать то или иное взаимодействие между социальной сетью и государством.
В каком-то смысле государство и социальная сеть конкурируют в распространении своего суверенитета на человека. Но если государство по Конституции обязано признавать, соблюдать и защищать права человека и гражданина, то сеть такой обязанности не имеет. Она сама накладывает на себя обязанности посредством пользовательского соглашения. И в этом она тоже походит на государство, которое с помощью законов самообязывает себя в отношении уважения прав индивида.
Диапазон возможных вариантов взаимодействий между государством и социальной сетью крайне широк: от игнорирования, что было характерно в ту пору, когда социальные сети только начали появляться, до запрета и блокировки и от мягкого компромиссного регулирования до жёсткого. Однако разрешение конфликта с помощью национального законодательства наталкивается на трансграничную органику социальных сетей. В частности, то, что в одних странах является правонарушением, может не считаться таковым в других странах, а значит, наложенные ограничения и санкции могут оказаться столь же законными и обоснованными в отношении пользователей в одних странах, сколь незаконными, необоснованными, ущемляющими права и законные интересы пользователей – в других странах.
Рассмотрим два варианта правового регулирования социальных сетей, реализованные в Европейском союзе и в США. Так, Регламент Евросоюза о борьбе с распространением террористического контента в онлайне от 16 марта 2021 года обязывает провайдеров услуг хостинга в течение часа после получения распоряжения компетентного национального органа удалять противоправный контент или ограничивать доступ к нему. Иными словами, во-первых, обязанным субъектом является не владелец (оператор, администратор) социальной сети, а провайдер хостинга, оказывающий услуги на территории того или иного государства – члена ЕС. А во-вторых, обязанность состоит не в мониторинге аккаунтов пользователей, а в выполнении требований надзорного органа соответствующего государства.
Напротив, в американском законе 1996 года о пристойности в сфере коммуникации (Communication Decency Act of 1996, Section 230 (c)) речь не идёт о возложении какой-либо обязанности на провайдера хостинга, владельца, оператора или администратора социальной сети. Согласно этому нормативно-правовому акту, любой провайдер, а следовательно, и владелец (оператор, администратор) социальной сети, освобождается от ответственности за блокирование и удаление материалов, которые провайдер посчитает «нецензурным, непристойным, развратным, грубым, слишком жестоким, причиняющим беспокойство или иным образом предосудительным». Отсюда следует, что провайдер вправе, но не обязан мониторить аккаунты пользователей. При этом он освобождается от ответственности как за то, что удалит или заблокирует контент, который сам посчитает противоправным, так и за то, что не удалит или не заблокирует контент, который государство посчитает противоправным. Иными словами, провайдер, с одной стороны, наделяется правами главного редактора СМИ в отношении аккаунтов пользователей (право удалить любой контент), а с другой стороны, освобождается от ответственности за содержащийся в аккаунтах пользователей контент, поскольку не является «главным редактором» или «издателем» всей социальной сети, а лишь «владельцем забора, на который вешают объявления».
Модели разные: в одном случае провайдер обязан, в другом – вправе принять меры по ограничению распространения информации. Различны и цели: в первом случае речь идеи о террористическом контенте, во втором – о свободном усмотрении добросовестного провайдера, которого американский закон уподобляет «доброму самаритянину». Кстати, недавно эти правила Communication Decency Act обсуждались в одном из комитетов Конгресса США, где вызвали глубокий раскол между демократами, которые требовали большей цензуры опасных и фейковых материалов, и республиканцами, выступавшими против внутренней цензуры в сетях.
Андрей Филатов
Искусственный интеллект предназначен для дополнения возможностей человека по формуле «человек + машина». Средства искусственного интеллекта, такие как нейронные сети, машинное обучение, предиктивная аналитика, чатботы, уже успешно внедряются и используются компаниями самых разных отраслей по всему миру – ведь даже адаптивная автоматическая коробка передач в автомобиле наделена своеобразным интеллектом. О том, чего можно ожидать человечеству в обозримом будущем, рассказал ru.valdaiclub.com Андрей Филатов, генеральный директор IBM в России и СНГ.
Сравнивая отечественные законодательные новеллы, датированные 30 декабря 2020 года, нельзя не заметить раздвоение воли законодателя. Новая редакция федерального закона «Об информации, информационных технологиях и о защите информации» обязывает владельца социальной сети мониторить и блокировать аккаунты, то есть осуществлять одновременно функции главного редактора СМИ и Роскомнадзора. Напротив, новая редакция федерального закона «О мерах воздействия на лиц, причастных к нарушениям основополагающих прав и свобод граждан Российской Федерации» запрещает владельцам сетей блокировать аккаунты под угрозой репрессий в отношении сети в целом.
Схожесть использованных в законах формулировок создаёт парадоксальную картину. Например, некто пишет в «Твиттере», что имярек мерзавец, поскольку живёт в Чертаново и работает в ГБУ «Жилищник». Если владелец «Твиттера» не ограничит доступ к такому аккаунту, он нарушит закон об информации, а если ограничит, то нарушит закон о мерах воздействия.
При этом представляет интерес вопрос о пределах национальной юрисдикции в интернете. В Регламенте ЕС указано, что он должен применяться ко всем провайдерам, отвечающим двум критериям: во-первых, провайдер позволяет физическим или юридическим лицам в одном или нескольких странах – членах ЕС пользоваться его услугами и, во-вторых, провайдер имеет существенную связь с этими странами. В свою очередь, существенная связь подтверждается тем, что провайдер учреждён в ЕС, предоставляет услуги в ЕС и его деятельность нацелена на страны ЕС. Последнее обстоятельство может быть подтверждено, в частности, такими признаками, как использование языка или валюты, возможность заказа товаров и услуг из ЕС, присутствие в национальном магазине приложений, предоставление местной рекламы.
Отечественный законодатель также использует некоторые из перечисленных критериев для национальной локализации информационного ресурса, но непоследовательно и бессистемно. Так, в законе об информации применительно к социальным сетям и новостным агрегаторам используются признаки языка и направленности рекламы, а в отношении поисковых систем и аудиовизуальных сервисов – только признак направленности рекламы. При этом нигде не установлено, по каким именно индикаторам можно определить направленность рекламы.
Итак, подведём итоги. Во-первых, выбор человека между суверенитетом государства и суверенитетом сети иллюзорен, ибо человек всегда находится в пределах государственного суверенитета – либо в силу пребывания на территории, либо в силу гражданства. Во-вторых, сеть презюмирует правоспособность и дееспособность своих пользователей и самоустраняется в определённых ею же самой пределах от ограничения свободы мысли и слова, права на информацию, свободы совести, свободы творчества и так далее. В-третьих, гарантии прав, признанных государством за человеком, могут стать реальностью в сети только при условии самообязывания сети, что может стать результатом либо глобального конвенционального решения, либо законодательного закрепления на национальном уровне адекватных правил регулирования социальных сетей. Замечу, что ещё в 2010 году в профильном комитете Госдумы обсуждался подготовленный нашей Кафедрой ЮНЕСКО инициативный авторский законопроект, призванный концептуально решить эти задачи, однако законодатель пошёл по пути создания так называемого закона о блогерах, который, как известно, закончился фиаско.
https://ru.valdaiclub.com/a/highlights/neprikosnovennost-chastnoy-zhizni/
