Автор Александр Воробьев

От татей к главарям: история организованной преступности в России

Ванька Каин и Сонька Золотая Ручка, казацкий жаргон и петербургские трущобы: рассказываем о главных именах и событиях в истории российской преступности с XI века до 1917 года

Первые признаки организованной преступности на Руси

Среди основных преступлений древнерус­ского кодекса права — Русской Правды — названы убийства, разбои и кражи. Именно с воровством связаны упоминания первых известных признаков организованной преступности в XI веке. Статьи Русской Правды говорят о том, что воры (или, как их назы­вали в ту эпоху, тати) часто действо­вали вместе, похищая вещи, зерно или скот. Краденые вещи перепродавались по многу (более трех) раз, что предпола­гает существо­вание скупщиков краденого, которые сбывали вещи на торгу (то есть на рынке).

Каждый из пойманных преступников выплачивал фиксированный, довольно большой штраф. Хотя такое наказание и не кажется жестоким, ремесло татябыло крайне опасно, поскольку заставший его на месте преступления мог по праву убить злодея «во пса место» (то есть «как собаку»). Но если пойман­ного вора связали или не лишили жизни сразу же, то расправа с преступником, которого теперь следовало отвести на суд князя, расценивалась как самосуд.

Русская Правда устанавливала суровые наказания для конокрадов: им грозило изгнание из общины, а одна из самых суровых кар ждала того, кто убьет человека без всякой на то причины. Убийца изгонялся уже вместе с семьей, а их имущество конфисковывалось.

Преступность в Древней Руси в это время пока очень слабо организована, поэтому неудивительно, что еще нет специального аппарата для борьбы с ней. Община и те, кто пострадал от рук преступников, доискива­лись правды сами; князь и его люди судили уже пойманных воров и убийц и назначали им наказание.

Такое положение дел будет сохраняться приблизительно до конца XV века, когда с рождением нового единого государства Русская Правда и другие старые правовые практики (в частности, изгнание) во многом потеряют свое значение.

Бандитские шайки Киевской Руси

В Киево-Печерском патерике — сборнике рассказов о жизни подвижников мона­стыря, формирование которого началось в первой трети XIII века, — содержатся сведения о трех воровских шайках, действовавших на сопредельной территории, и сфере их преступных интересов: так, например, особую ценность для них представляли книги, при этом такой специфический товар нужно было уметь сбывать, что позволяет делать выводы о существова­нии связей с книготорговцами и других связях, которые сегодня можно было бы охарактеризовать как профессио­нальную преступность. В частности, патерик сообщает, как тати несколько раз хотели ограбить благочести­вого инока Григория, не имевшего другого имущества, кроме книг и овощей с собствен­ного огорода. Воры были пойманы, но «затужил Григорий, что из-за него осуждены они», и отдал городским властителям часть книг, чтобы спасти воров от наказания. Таким образом, мы узнаем о практике преследования преступников, а также о том, что от наказания можно было откупиться.

Успешные походы русских пиратов

У истоков организованной преступ­ности во всем мире стояли разбой­ники и пираты. В Древней Руси такими разбойниками были ушкуйники — жители Великого Новгорода и прилегавших к нему земель, которые ходили по рекам Вятке, Каме и Волге грабить соседние территории на небольших судах-ушкуях. Случалось, что походы ушкуйников завершались большим успехом. Так было в 1360 году, когда они взяли город Жукотин и вырезали находившихся в нем татар. В 1391 году они повторили свой поход и снова разорили Жукотин, а затем даже Казань.

Ушкуйничество как явление пошло на спад в XV веке и окончательно прекра­тило существование после присоединения Новгорода к Москве в 1478 году.

Начало уголовного розыска и уголовного права

Судебник 1497 года вводит в масштабах всего государства термин «ведомый лихой человек» («лихой» — преступник), означавший по сути профессиональ­ного преступника-рецидивиста. С этим понятием связана специальная проце­дура «облихования», или «лихованного обыска», которая заключалась в том, что в ходе опроса властями населения той местности, где жил подо­зреваемый, устанавливалась виновность или невиновность и в том числе присваивал­ся статус «ведомого лихого человека». Данное понятие с некото­рыми изменения­ми продолжало существовать вплоть до конца XVII века.

Также Судебник 1497 года выделяет ряд социально опасных преступлений, среди которых наибольшее значение имели разбой, татьба (воровство) и убийство. Эта триада особо тяжких деяний обозначила границы того, что с некоторыми оговорками можно назвать уголовным правом России не только XVI–XVII веков, но и более позднего времени.

Все три перечисленных преступления были характерны для организованной преступно­сти того времени. Банды разбойников и воровские сообщества, как известно из документов, существовали в сети социальных связей: где-то жили, кому-то сбывали товар и т. д. Правительство среди прочего пыталось бороться со скуп­щиками краденого и становщиками (теми, кто держит станы — что-товроде притонов), которые давали приют разбойникам и ворам.

Для искоренения преступности применялись особые процессуальные проце­дуры, среди которых большое значение придавалось пыткам. Еще одним индикатором того, что власти были решительно настроены на борьбу с нару­шителями, являлся сформу­лированный в середине XVI века запрет идти на мировую с разбойниками, ворами и убийцами.

Формирование «криминального» жаргона

На окраине Московского царства формиру­ются разнонациональные поселе­ния, основой которых со временем стано­вятся казацкие общины. Казаки обеспечи­вали себя «воин­ским промыслом», сдержи­вая крымских татар и турок, и полу­чали за это помощь из Москвы. Иногда они совершали набеги и на соседей. Случалось, что от казаков, среди которых к концу XVI века преобла­дали рус­ские люди, стра­дали и царские послы и купцы.

Казаков отличало особое социально-политическое устройство: они считали себя подданными царя, но на условиях самоуправления: на общевойсковом сборе-круге решения принимались путем голосования, там же избирался войсковой атаман. Среди прочего, например, донские казаки не выда­вали тех, кто к ним приходил.

Считается, что именно казачья среда с ее вольностью оказала большое влияние на становление разбой­ничьей субкультуры XVI–XVII веков: в начале XVII века слово «казак» чуть ли не являлось синонимом «разбойника», а русский язык со временем обогатился такими словами и выражениями, как «при­тон» (тайная пристань речных разбойников), «сарынь на кичку» (бить всех; также боевой клич разбойников во время нападения), «дуванить» (то есть делить добычу), «пустить красного петуха» (поджечь) и пр.

Первая государственная система борьбы с преступностью

К 1539 году относятся первые известия о появле­нии губных изб  в России. Они представляли собой органы местного управления по борьбе с особо опасными преступлениями (разбой, татьба, убийство). Все чины губной избы обычно были выбор­ными. Возглавлял ее губной староста из дворян, которые в силу возраста или увечий не могли нести полковую службу. Старосте помогали выбиравшиеся из крестьян или жителей города целоваль­ники, которые брали на себя большую часть оперативной работы и даже могли участвовать в приня­тии судебных решений. Кроме целовальников (выборный чин из кресть­ян или посадских, который приносил присягу и целовал крест) в губной избе были сторожа, охранявшие администра­тивное помещение и тюрьму, палач, а также иногда бирюч , зачитывавший населению царские указы.

Для контроля над губными избами был создан Разбойный приказ, не только управлявший местными органами борьбы с преступно­стью, но и выступавший в качестве высшей судебной инстанции (если не считать суд царя и Боярской думы), применявшейся в крайних случаях как высшая апелляцион­ная инстанция или если дело было очень сложным.

Возникновение подобного сравнительно сложного аппарата по борьбе с раз­бой­­никами и ворами было следствием не только общих процессов, происхо­дивших в русской государственности того времени, но и разви­тия организации самой преступности, противостоять которой можно было только централизо­ванными усилиями различных институтов власти.

Самое громкое организованное преступление XVI века и начало разбойничьей этики

В ночь с 5 на 6 марта 1551 года вооруженные жители Белого села (Ярославская губерния) ворвались в монастырь и, найдя спрятав­шегося игумена Адриана, стали выпытывать у него местонахождение ценного монастыр­ского имущества. Вскоре игумен отдал им сосуд с 40 рублями, собранными братией на строи­тель­ство большой монастырской церкви, после чего с ним жестоко расправи­лись. Выставив у обители охрану и бросив связанных насельников в подпол, они продолжили грабеж, забрав медь, воск, книги, ларцы, одежду и другую церковную утварь, а также лошадей с возами.

Вернувшись с разбоя, белосельцы распреде­лили награбленное и разошлись по домам. Между тем один из разбойников, Иван Матренин, при дележе добычи утаил ларец, в котором ожидал найти золото, серебро и другие драгоценности. Его надежды не оправдались: оказалось, что в ларце игумен Адриан, известный своей любовью к иконописи, хранил образы, кисти и другой художественный инвентарь. Испугавшись своего открытия, пре­ступник немедленно пришел к их приходскому священнику попу Косарю, который был организатором и идейным вдохновителем разбоя, и просил у него прощения за то, что «дерзнух неподобная украдох у своея братии».

Вскоре собравшаяся «братия» во главе с Косарем осмотрела ларец. Общее мнение высказал сам поп: «Се же бе на нас полищное, се злое» («Это на нас поличное, это не к добру»). После чего вместе с разбойниками стал думать о том, где бы спрятать злосчастный ларец. Размышления державшего совет духовного отца услышал один из служителей той же церкви Святого Георгия по прозвищу Баба, который и выдал злодеев властям. Проведя следствие, губные старосты и царские приказчики писали в Разбойный приказ, отослав туда материалы дела для вынесения приговора.

Если посмотреть на картину, которую нам рисует автор жития, как на цело­стное полотно, то мы увидим перед собой многие черты тогдашней пре­ступности. Банда белосельцев, конечно, была собрана к случаю попом Косарем, своеобразным предводи­телем и организатором этого дела, и составляла не менее двух десятков человек. Лишь большая группа преступников могла позволить себе работать по разным направ­ле­ниям: одни грабили, другие караулили выходы, третьи отвозили тело убитого игумена, четвертые вязали насельников обители и бросали их в подпол, а пятые вламывались в церковь.

Очевидно, что многие из них были искуше­ны в разбойном ремесле. На это указывает и профессионализм в действиях при раз­бойном нападении, и ряд психологиче­ских моментов. Все тот же Иван Матренин, рассказавший под пыткой о своем богатом преступном опыте, не обнаружив в ларце драгоцен­ностей, испугался и вспомнил о своеобразной «корпоративной» этике: пришел виниться перед Косарем за то, что «дерзнух неподобная украдох у своея братии». Вопрос о том, что необходимо было делать с неожиданно появив­шимся «злым» (могущим принести вред) поличным, решался на сходке тех же участников нападения. Услышавший эту дискуссию церковный служебник Баба про себя засмеялся и иронически заметил: «Безумен поп, не весть, где положити, восхоте разбоя творити, такожде и душ человеческих побивати, устроих себя от неправды богатство собирати и красти у сосед своих всякое орудие…» («Бе­зумный поп не знает, куда награбленное спрятать, а еще хочет разбой­ничать, убивать людей и обогащаться имуществом своих соседей»). Очевидно, что предметом для насмешки стал непрофессионализм преступ­ников и, в част­ности, попа Косаря, который, решив стать на путь разбоя, не знал, как спрятать поличное.

Здесь мы наблюдаем двойственную ситуацию: с одной стороны, преступники-белосельцы — простые жители со своими «животами, статками и пашнями» (имеется в виду имущество белосельцев, среди которого особо выделяются земли), с другой — они неплохо организованны, стоят заодно, имеют своего главаря, отменно вооружены и даже исповедуют что-то вроде собственной разбойничьей этики. Эти противоречия свидетельствуют о том, что разбой­ники-белосельцы представляли собой пример довольно средний, типичный для своей эпохи.

Первые свидетельства о преследовании преступников по описанию

В январе 1596 года банда разбойников под предводительством Ивана Обоютина ограбила галичских купцов (современная Костромская область), ехавших по Переяслав­ской дороге по направлению от Троице-Сергиева монастыря. Вскоре после нападения четырех разбойников поймали, а оставшиеся семеро, включая Обоютина, скрылись. Чтобы скорее изловить преступ­ников, Разбой­ный приказ из Москвы разослал местным властям ряда уездов приметы и описание оставшихся на свободе членов банды.

В составе шайки нашлось место самым разным представителям русского общества: двое дворян, казак, холоп, гулящий человек. Правда, происхождение главы разбойников, Ивана Обоютина, нам неизвестно, зато в документе упоми­наются его прозвища в преступном мире: Киндеев, Бедарев, Кошира. Внеш­ность и платье каждого из разбойников подробно описаны: указан рост, особенности лица, наличие бороды или усов, цвет волос. Из документа, напри­мер, известно, что один из разбойников стриг («сёк») свою бороду. Интересны описания платья вплоть до пуговиц и нашивок, а также шапок. Одежда и голов­­ные уборы некоторых разбойников были отнюдь не дешевы — упоми­нается хорошее сукно и шелк, окрашенные в лазоревый, желтый, вишневый и темно-красный цвета.

Вооруженные экспедиции дворян-сыщиков

В 1601–1603 годы в России из-за климати­ческих аномалий были неурожаи. Охвативший страну великий голод среди прочего привел и к небывалому росту преступности. Для борьбы с разбойниками правительство снарядило воору­женные экспедиции дворян-сыщиков в Тулу, Владимир, Волок Ламский, Вязьму, Можайск, Медынь, Ржев, Коломну, Рязань, Пронск. Столичные эмис­сары прибегали к самым крутым мерам. Так, в инструкциях, данных бельскому сыщику, от него требовалось «пытати [разбойников] крепкими пытками и огнем жечь», самым «пущим» преступникам разрешалось ломать ноги.

Кульминацией борьбы с разбойниками стала расправа с многочисленной и сильной бандой Хлопка Косолапа, действовавшей неподалеку от Москвы. В сентябре 1603 года царские войска под руководством воеводы Ивана Федоровича Басманова рассеяли преступников и взяли в плен самого Хлопка. Однако победа далась большой ценой: правительственный отряд попал в засаду, устроенную разбойниками, и понес большие потери. В бою среди прочих погиб и воевода.

Первое упоминание об уголовном арго

Голландский мемуарист Исаак Масса писал в начале XVII века, что у казаков, беглых холопов, гулящих людей и преступников существует особый язык — отверница . Документы не сохранили ни одного слова из этого уголовного арго, хотя частью его лексикона могло быть хорошо известное в XVII веке слово влазное, которое, как правило, означало пошлину, вносимую новым тюремным сидель­цем в пользу общины заключенных. В этом значении влазное просу­ществовало по меньшей мере до начала XX века. В частности, оно упоми­нается в «Словаре воровского и арестант­ского языка» Всеволода Попова 1912 года.

Таким образом, мы видим, что уже в самое раннее время жаргон преступников связан с тюрьмой. Со временем эта тенденция будет только усиливаться.

Ужесточение наказаний за преступления и профилактика преступности

В 1650-х годах тяготы Русско-польской войны, чума и народные движения породили новую волну преступности. Государство пыталось унять преступ­ность, прибегая как к увещеваниям и милостям, так и к жесто­ким наказаниям.

В 1653 году царь пожаловал приговоренных к смерти преступников, велел им живот дать («помиловать»), а в качестве наказания отсечь по персту на левой руке и отправить в ссылку в Сибирь, Нижнее Поволжье или на юг России. При этом разбойников вообще требовалось казнить в любой день в течение недели после вынесения приговора, без оглядки на церковные праздники, кроме Пасхи. Преступники лишались причастия перед казнью, а покаяние давалось лишь по раскаянию. В 1655 году патриарх Никон через Разбойный приказ разослал во все уезды грамоты с обещанием помиловать всех преступников, явившихся к властям с повинной. В 1659 году в Нижнем Поволжье ситуация обострилась настолько, что именным царским указом землевладельцам разрешили казнить всех разбойников и поджигателей, не учитывая количество и характер совершенных ими преступлений.

Ужесточение наказаний продолжа­лось и в дальнейшем. Так, в 1663 году Алексей Михайлович повелел отрубать у преступ­ников-рецидивистов обе ноги и левую руку и те «ноги и руки на больших дорогах прибивать к деревьям», а рядом с отсечен­ными конечностями приклеивались листы, на которых были выписаны совершенные ими преступления. Все это делалось для того, чтобы люди знали о том, как безжалостно государство в отношении нарушителей закона. Подобные практики, судя по всему, воспринимались как чрезмерно жестокие, поскольку уже в 1666 году от них отказались.

Первое свидетельство о преступниках из числа элиты

В июле 1679 года в Москве на Красной площади казнили стольника   Прохора Кропотова вместе с двумя его сообщниками. Это первый известный нам слу­чай, когда представители высшего сословия — Прохор Кропотов и его товари­щи по эшафоту вместе с несколькими десятками представи­телями царского двора — составили разбойничью банду, которая несколько лет грабила и жгла села и деревни Подмосковья, не гнушаясь убивать тех, кто вставал на их пути.

Когда злодеяния преступников получили огласку, правительство направило отряд за Кропотовым и его подельниками, которые пытались бежать от пре­следователей. Другие преступники явились с повинной, надеясь на смягчение наказания.

Казнь Кропотова на Красной площади стала событием для современников, которые сравнивали ее с расправой над Степаном Разиным в 1671 году. Власти были обеспо­коены делом Кропотова не менее, чем население, поскольку глава шайки не просто грабил и убивал, но и говорил, что готов сбежать в Польшу, а затем двинуться с ее королем войной на Москву. Бравада Кропотова, по-видимому, расценивалась царем и его окружением не иначе как госу­дар­­ственная измена.

Причины, по которым Кропотов и многочис­ленные представители других дво­ровых чинов первый и последний раз в истории Московского царства промыш­ляли разбоем в Подмосковье, доподлинно неизвестны. По мнению историка Павла Владимировича Седова, преступники среди прочего нужда­лись в сред­ствах для того, чтобы продолжать вести образ жизни, пристойный для элиты конца XVII столетия.

Первая книга, описывающая преступность времен Петра I

В 1724 году, на закате петровского царствова­ния, самобытный прожек­тер и мыслитель Иван Тихонович Посошков завершил «Книгу о скудости и богатстве» . В ней, размышляя о наиболее значительных препятствиях к процветанию России, он посвятил целую главу разбойни­кам, которых «у нас паче иных государств множество». Критику до сих пор не изжитых властями прежних порядков, повинных, по мнению Посошкова, в росте преступности, можно свести к следующим положениям: во-первых, власти слишком медлен­но разбирают судебные дела, а множество преступников подолгу сидят в тюрь­мах, откуда они затем убегают и продолжают нарушать закон. Во-вторых, сами «древние» уголовные законы уже устарели и нужда­ются в изменении. В-треть­их, Посошков отмечает, что должностные лица нередко закрывают глаза на бес­чинства преступников за взятки, а население часто равнодушно отно­сится к совершаемым преступлениям и не участвует в поимке злодеев.

В 1711 году в Лихвинском уезде обнаружили артель, в которую входило чуть больше ста разбой­ников, одетых в драные мундиры, с оружием. Преступники из беглых солдат, в том числе рекрутов, построили себе несколько изб, окру­жили их забором и даже организовали несение караула. Посошков отмечал, что потери от этих провинциальных артелей, которые несло государство, были довольно велики.

В 1721 году в Муромском уезде два десятка грабителей разбили конвой, перево­зивший почти 24 тысячи рублей серебром — весьма внушительную по тем временам сумму. Интересно, что и в этом случае часть обвинений пала на население близлежащих мест, жителей которых обвиняли в помощи преступникам.

Появление воров-карманников и переход от насилия к краже

Одним из следствий реформ Петра I стало появление воров-карманников, поскольку сами карманы были частью европейского платья, в которое будущий император одел едва ли не всех жителей городов. До начала XVIII века воры срезали мешочек с деньгами (мошну), подвешенный к русской одежде, не знав­шей карманов. Именно поэтому пред­шествен­ников воров-карманников называли мошенниками.

Вообще, Петровские реформы оказали влияние на все сферы жизни русского общества. Рост городского населения, развитие промышленности и общая модернизация государства дали начало переходу от насилия к краже. Город­ская преступность, ориентиро­ванная на тайное хищение имущества, получает значительно большее распространение, нежели придорож­ный разбой или грабеж в темном переулке. Именно в среде городского воровского мира возникла первая легенда организованной преступности России — Ванька Каин (см. ниже).

Первый преступный авторитет

Ванька Каин — реальное историческое лицо, легендарный вор, жизнь и деяния которого заслуживают внимания для понимания организа­ционной преступ­ности в России в XVIII веке.

Иван Осипов родился в деревне Бол­гачиново Ростовского уезда в 1722 году в семье крепостных и ребенком попал в дворовые люди купцов Филатьевых, проживавших в Москве. Здесь Осипов при неиз­вестных нам обстоятельствах сбли­жается с представите­лями воров­ского мира и по неизвестной же причине получает кличку Каин. С 1735 по 1741 год он успешно про­мышляет карман­ными кражами, но в 1741 году неожи­данно приходит с повинной к властям и предлагает им помощь в поимке своих собратьев по воровскому делу. С этого момента Каин становится официальным доно­си­телем и, воз­главляя небольшую шайку преступников, активно занимается с ее помо­щью поимкой других нарушителей закона. Оправдывая свое прозви­ще, Каин с 1741 по 1748 год отправил в темницу 774 человека, так или иначе связанных с воровским миром Москвы.

Двойная игра, которую вел Каин, не могла остаться незамеченной, даже несмо­тря на то, что многие из чиновников, ответственных за борьбу с пре­ступни­ками, были настроены весьма лояльно по отношению к доносителю. Москов­ский генерал-полицмейстер Алексей Татищев лично обратился к императрице Елизавете Петровне с докладом, в котором просил прекратить беззакония, чинимые Каином.

Следствие тянулось долго, с 1749 по 1755 год, когда Каина приговорили к смерт­­ной казни, замененной позднее на пожизненную ссылку на каторгу в Рогервик , куда он проследовал в кандалах, с вырезанными ноздрями и клеймом «вор».

Фигура Ваньки Каина еще при жизни стала привлекать внимание публики. Об этом свидетельствует, в частности, появление так называемой «Автобио­графии», якобы написанной самим вором. На основе этого анонимного произ­ведения писатель Матвей Комаров в 1779 году создал роман «История Ваньки Каина», который не утратил своей популярности и в XIX веке.

Однако значение Каина не исчерпы­вается лишь ролью культурного образа преступ­ника. Официально признанный властями как «доноситель», он дей­ство­вал подобно сыщику в современном понимании слова, использовал агентуру и знание преступного мира, для того чтобы бороться против его представителей. Так неожиданным образом организация воровского сооб­щества Москвы повлияла на развитие уголовного сыска в России.

Появление воровской субкультуры

Благодаря архивным документам дела Ваньки Каина мы впервые можем составить некоторое представление о жизни и устрой­стве воровского сообщества Москвы середины XVIII века, а также набросать социальный портрет тех, кто в него входил.

Среди московских преступников существо­вала своеобразная специализация, возникшая благодаря тому, что техники совершения различных преступлений кардинально отличались друг от друга. Так, можно выделить тех, кто зани­мался карманными кражами, кражами в банях, кражами с возов и телег, уличными грабежами, домовыми кражами и разбоями в городе и на дорогах, которые вели к нему.

Если днем представители воровского мира «работали» на городских улицах, то по ночам они собирались в самых различных местах: под мостами, в печурах (нишах во внутрен­ней части стен) Китай-города и Белого города, в кабаках, в различных нежилых или брошенных строениях и т. д. Зимой ворам приходи­лось искать жилье за плату, снимая угол в самых непритязательных местах. Все эти притоны были больше чем простыми ночлежками: в них сбывали краде­ное, развлекались, здесь же многие из тех, кто оказался на дне, втягивались в преступный заработок и пополняли ряды московских мошенников.

Большинство городских преступников были молодыми людьми в возрасте от 18 до 30 лет, хотя имелись и те, кто начал приобщаться к воровскому ремеслу с 10 до 18 лет. К воров­скому миру присоединялись в основном пред­ставители трех групп. Первая состояла из деклассированных элементов (беглые солдаты, потерявшие связь с общиной горожане и крестьяне), вторая — из быв­ших работников московских мануфактур, а третья — из солдатских сирот, воспитан­ников Московской гарнизонной школы. Любопытно, что большинство преступников родились в Москве, а не являлись провин­циа­лами, искавшими лучшей жизни в этом городе.

Судя по имеющимся данным, все эти люди вставали на преступный путь в столь юном возрасте не от хорошей жизни. Полные сироты или те, кто рос без отца, они были принуждены зарабатывать на хлеб тяжким поденным трудом или наниматься на мануфак­туры. Многие из них оказались оторваны от привычных им социальных институтов, потеряли всякую связь с общиной, к которой принадлежали они и их родители.

Одним из объединявших преступный мир культурных явлений являлся арго, большое количество слов из которого мы знаем благодаря книге Матвея Кома­рова о Ваньке Каине. Рассказывая читателю увлекательную историю одного из самых известных воров, Комаров в конце XVIII века сохранил многие слова из лексикона своего героя. Например, под стукаловым монастырем понималась Тайная канцелярия, под четками — кандалы, купцами пропалых вещей называ­лись воры, а кистень, которым они, случалось, орудовали, именовался не иначе как гостинец.

Создание полицейской канцелярии

Упразднив в начале XVIII века старые приказы и местные органы власти, ответственные за борьбу с преступностью, Петр I на основе западноевропей­ских образцов формирует новую систему органов власти, в которой, однако, до определенного момента не была представлена полиция. В 1718 году в Санкт-Петербурге создается полицейская канцелярия во главе с генерал-полицмей­стером Антоном Мануиловичем Девиером; в 1722 году подобная канцелярия открывается в Москве, а затем то же было сделано и в некоторых других городах. Полиция в ту эпоху вообще надзирала над общественным порядком в самом широком смысле слова (в том числе за городским порядком, благо­устройством, платьями к маскарадам, соответствию строящихся зданий архитектурным нормам и т. д.), а потому, обладая небольшим штатом, была перегружена обязанностями и не могла эффективно бороться с преступностью.

В середине XVII века независимые от мест­ных властей полицмейстерские конторы подчинялись Главной полицмейстерской канцелярии. Такая система сохранялась до реформ Екатерины II, когда были созданы возглавляемые городничими Управы благочиния, ставшие новыми полицейскими институ­циями. Для каждого из таких ведомств определялся свой штат — как пра­вило, более достаточный для поддержания порядка, нежели раньше. В 1802 году было образовано Министерство внутренних дел, которое подчинило себе все полицейские власти, на которые к тому же вновь возложили ряд новых функций, что снизило результативность их работы. В таком виде полиция без существенных изменений просуществовала вплоть до реформ середины XIX века.

Собственно сыскная полиция появляется только во второй половине XIX века.

Первые статистические данные о типах преступлений

В 1866 году в Тобольске было опубликовано исследование Евгения Николае­вича Анучина, посвященное уголовной статистике России за 20 лет — с 1827 по 1846 год. «Исследования о проценте сосланных в Сибирь» было написано по документальным материалам Тобольского приказа о ссыльных, который, как следует из его названия, занимался организацией ссылки преступников в Сибирь со всех концов империи.

По данным, представленным Анучиным, через приказ за это время прошло почти 160 тысяч человек. Из них половина была сослана административным порядком за бродяжничество, дурное поведение и побеги из Сибири, а вот другую, интере­сующую нас половину, составили преступ­ники, сосланные по приговору суда. Среди них самым популярными преступлениями было мошенничество и воровство (40,6 тысячи человек), затем шло убийство и самоубийство (14,5 тысячи человек), а замыкали тройку лидеров разбой и грабеж (5 тысяч человек). Такое соотношение совершаемых преступлений в целом не претер­пело серьезных изменений в дальнейшем, что подтвержда­ется другими статистическими выкладками вплоть до начала Первой мировой войны в 1914 году.

К сожалению, нам неизвестно, какая доля из перечисленных цифр приходилась на организованную преступность, поскольку этот вопрос тогда еще мало инте­ре­совал ста­­тистику. Однако нельзя не заметить, что переход от насильст­вен­ных (разбой и грабеж) к ненасильствен­ным, часто совершаемым тайно преступ­ле­ниям в количественном отношении уже завершился к первой четверти XIX века.

Первое художественное описание преступного мира

В 1864–1866 годах был опубликован роман Всеволода Владимировича Крестовского «Петербургские трущобы». Наряду с авантюрно-детективным сюжетом автору удалось изобразить самые разные социаль­ные слои петер­бургского общества, что сделало книгу одним из самых читаемых произве­дений в России второй половины XIX века.

Стоит отметить, что особенно привлекало публику весьма натуралистичное описание жизни городского дна, снабженное к тому же многочисленными жаргонизмами. Как утверждали одни, Крестовский черпал сведения из походов по трущобам вместе с именитым сыщиком Путилиным. Другие справедливо указывают на сходство лексики преступников в романе с руко­писью о языке питерских мошенников Владимира Ивано­вича Даля. Так или иначе, но в целом у нас нет оснований сомневаться в надежности источников, привлеченных Крестовским.

Среди тех слоев петербургских низов, о которых рассказывает автор, — ссыль­ные каторжники (жиганы), нищие, проститутки, мошенники (мазурики), обита­тели тюрем и даже представители некоторых религиоз­ных сект. Кроме того, Крестовский рассказывает и о достаточно специфических явлениях преступного мира, упоминая, например, «золотую роту» во главе с глава­рем-«капитаном» — преступников, вымогающих деньги у обыкновенных воров и жуликов.

Сонька Золотая Ручка и феминизация преступности

Пожалуй, самой известной преступницей Российской империи была Софья Ивановна Блювштейн, вошедшая в историю под прозвищем Сонька Золотая Ручка. Прекрасные манеры, артистизм и знание этикета помогали ей прово­рачивать смелые и оригинальные аферы (имя ей сделали кражи драгоцен­ностей в ювелирных магазинах). Полагали также, что Сонька была связана с известным преступным сообществом «Червонные валеты», на счету которого было несколько десятков дел, связанных с грабежами, подделкой векселей и банковских билетов, убийствами и шулерской игрой. Известность преступ­ницы подогревалась газетными публикациями о ее похождениях. Несмотря на сформировавшийся вокруг нее ореол неуловимости, Соньку не раз аресто­вывали в разных городах империи, но доказать ее вину не представлялось возможным. В конце концов в 1880 году аферистку поймали и сослали на Сахалин, где, отбыв назначенный срок, она умерла через несколько лет после освобождения.

Феминизация преступности была в XIX веке тенденцией, которая существовала и в Европе, и в России. По данным второй половины века, наиболее часто женщины совершали кражи, грабежи и мошенниче­ства, причем обычно они привлекались к суду как соучастницы. В целом эти преступления не носили серьезного характера, и Сонька Золотая Ручка была в ряду женщин-правона­рушителей безусловным исключением. Похоже, что положение женщины в мире организованной преступности являлось зеркальным отражением ее ста­туса в русском обществе, которое накладывало на женщину ряд правовых и моральных ограничений.

Начало исследований уголовного жаргона

В 1912 году лингвист Бодуэн де Куртенэ получил рукопись под названием «Исследование жаргона преступников» от бывшего студента Технологического института Павла Петровича Ильина, осужденного по неизвестной статье в 1906 году и находившегося на момент написания исследования в каторжной тюрьме Иркутской губернии. Ознакомив­шись с текстом, Бодуэн де Куртенэ передал его в Академию наук.

Труд Ильина предлагает читателю не просто очередной словарь арго (такие были известны и ранее), а целую серию срезов лексики, употребляемой преступниками различных специализаций и мест проживания. Так, Ильин пишет об арго следующих отдельных групп, среди которых карманники, грабители, шулера, фальшивомонетчики, церковные воры, конокрады, воры-домушники, проститутки. Немало слов, если верить составителю «Исследо­вания жаргона», имели хождение только в отдельных регионах: магагон(«дурак») — в Саратовской губернии, ракло («преступник-профессионал») — в Харькове, гоп («ночлежка») — в Санкт-Петербурге, хитрая избушка («трактир-притон») — в Сибири. Свои различия в арго имелись и у отдельных тюрем. В петербургских «Крестах» морг звали восьмым отделением, в Иркутской тюрьме о покойнике говорили, что он отправился «по Усольскому тракту», а в тобольской тюрьме мертвый отправлялся «под березки».

Организованная преступность в Одессе

Во второй половине XIX — начале XX века организованная преступность полу­чила развитие не только в Москве и Петербурге, но и в Киеве, Ростове-на-Дону, Нижнем Новгороде и других городах. Отдельно следует сказать об Одес­се, особенность которой состояла в чрезвычайно пестром этноконфессио­нальном составе населения и быстрых темпах роста преступности.

Важное место в одесском преступном мире занимали евреи. Противозаконная деятельность одесских евреев существенно отличалась от участия в преступных делах евреев Австро-Венгрии или Америки в начале XX века. Будапештские евреи, например, редко шли на совершение преступлений, сопряженных с наси­лием, обычно занимаясь различными экономиче­скими махинациями, мошенничеством, шантажом и проч.; в США евреи мало чем отличались от других преступных иммигрант­ских сообществ и не сформиро­вали структур, подобных тем, какие делали выходцы с Сицилии или из Китая.

В отличие от них, евреи Одессы включались во все виды противозаконной деятель­ности, не чураясь насилия и убийств. Причина этого заключалась в том, что в то время как более преуспевающие евреи пытались интегри­ро­ваться в общество за счет обхода ограничивавших их законов, бедные евреи могли рассчитывать лишь на самоорганиза­цию в формате уличных банд, взаимо­действуя с разными этноконфессиональ­ными общностями Одессы.

Благодаря художественной литературе и прежде всего рассказам Бабеля об Одессе и ее «короле» Бене Крике (прототипом которого, вероятно, был налетчик Мишка Япончик) одесский преступный мир приобрел особый ореол.

Самый знаменитый дореволюционный сыщик

Аркадий Францевич Кошко начал свою сыскную карьеру в рижской полиции в 1894 году. Успехи в деятельности способствовали тому, что в 1900 году он возглавил сыскное управление в Риге, затем с 1906 года работал в полиции Царского Села, потом заместителем начальника Петербургского сыскного отделения, а с 1908 года стал во главе московского сыска, чему, кстати, способ­ствовал сам премьер-министр Петр Аркадьевич Столыпин, относив­шийся к Кошко с симпатией.

Стремительный карьерный рост объяснялся, конечно, прежде всего деловыми качествами Аркадия Францевича, который уделял большое внимание внедре­нию передовых достижений криминалистики. По его инициативе в Москве создали картотеку преступников, где содержались не только фотографии нару­шителей, но и отпечатки пальцев и различные антропометрические данные (рост, размер обуви и проч.).

Другим достижением нового начальника стала организация масштабной агентурной сети, причем, что особенно важно, Кошко отобрал два десятка особо ответственных агентов, контролировавших и его подчинен­ных. Таким образом он смог выявить многих сотрудников, помогавших криминалу, и почти полностью свел на нет утечку информации. В обстановке секретности Аркадий Францевич несколько раз в год организовывал крупномасштабные облавы , благодаря чему не только снизился уровень краж, но и гораздо спокойнее стали проходить праздники, которые до того времени были периодом раздолья для воров и мошенников.

Усилия Кошко были высоко оценены властями в России и профессионалами-криминалистами за рубежом. В 1913 году полиция Российской империи была признана лучшей в мире с точки зрения раскрываемо­сти, а сам Аркадий Францевич получил новое повышение по службе и с 1914 года стал руково­дителем уголовного розыска всей страны.

Начало новой эпохи в истории организованной преступности

Революция 1917 года и последовавшая за ней Гражданская война стали не толь­ко поворот­ным пунктом в судьбе России, но и обозна­чили рубеж в истории организо­ванной преступности. Впереди страну ожидал новый всплеск банди­тизма, в связи с которым вспоминаются Мишка Япончик (и его литературный двойник, бабелевский Беня Крик) и Ленька Пантелеев.

Япончик, глава преступного мира Одессы (по всей видимости, претендовавший на реальное управление городом в годы Гражданской войны), олицетворял тип благородного разбойника, который грабит богатых. Ленька Пантелеев — быв­ший чекист, которого выгнали со службы, с 1922 по 1923 год организовал банду в Петрограде. Он был известен своими яркими ограблениями, бравадой, смелостью и бегством из «Крестов»: люди верили, что он был неуловим. После его смерти некоторые преступники продолжали действовать от его имени.

В ответ на усилившуюся во время револю­цион­ных волнений преступность советское правительство взяло курс на централизацию борьбы с криминалом (в реальности новая система становится единообразной и централизованной лишь через несколько десятилетий), и первым шагом в этом направлении стало создание 10 ноября 1917 года милиции. Милиция с самого начала носит название рабочей, что подразумевало активное признание новой власти и полити­за­цию органов правопорядка (это новая и важная черта), при этом квалифицирован­ные кадры будут поступать на службу и из дореволю­ционных органов правопо­рядка. Причина этого не только в уровне образова­ния, но и в том, что сначала милиция комплектуется на добровольной основе, а позже на какое-то время вводится повинность, а сама милиция обретает оттенок военной организации, что, как ка­жется, было для нее характерно весьма долго.

Заново строится система наказаний: в 1919 году появляются лагеря с принуди­тельными работами. Сеть этих учреждений будет шириться и распространя­ться. Лагеря и колонии, где находилось большое коли­чество заключенных, стали почвой для фор­ми­рования и развития преступной субкуль­туры. В ре­зуль­­тате столкновения все более организовывавшейся преступности и аппа­рата по борьбе с ней возникает явление, ставшее визитной карточкой преступного мира России, — вор в законе.