Уголовный проступок: решение принято?

Верховный суд предлагает новацию: введение в правовую сферу нового понятия «уголовный проступок». Главная цель (так декларируется) состоит в «гуманизации» судопроизводства. А еще процессуально-следственный конвейер при расширении «сдельного подхода» наверняка пойдет быстрее, а рутинной и порой изнурительной правоохранительной работы будет меньше. Хорошо ли все это?

Сергей Замошкин, адвокат

Если злоумышленник стащил у вас кошелек с паспортом, правами, набором скидочных карт и суммой денег, вполне достаточной для обеда, ужина и похода в магазин за продуктами (до 5 тысяч рублей),— обычным содержимым для многих современных мужчин и женщин, то особо не переживайте: по мнению Верховного суда России, эта кража совсем не преступление, а уголовный проступок. Ну и наказываться такая «неприятность», если кто и станет искать «оступившегося шалуна», должна, соответственно, совсем не строго.

Такую новацию предложил на днях пленум Верховного суда в виде направленного в Государственную думу РФ законопроекта. К давно и хорошо известным понятиям «гражданско-правовой проступок», «административный проступок» и «дисциплинарный проступок» предложено добавить «уголовный проступок» и радикально изменить действующее законодательство.

Верховный суд выбрал в уголовном кодексе 121 противозаконное деяние, в том числе кражи и мошенничество без квалифицирующих признаков, и заявил, что они, хотя и содержат все признаки состава преступлений и являются общественно опасными, но опасность эта «является минимальной», что позволяет назвать их «уголовным проступком», а потому постановлением суда можно прекратить уголовное преследование и назначить виновнику штраф, а также вновь придуманное по такому случаю «не уголовное наказание» — «общественные работы» или «ограниченно оплачиваемые работы».

Это вкратце. На самом деле в законопроекте много существенных изменений в Уголовном и Уголовно-процессуальном кодексах, но его авторы уверяют, что все это направлено на «дальнейший отказ от избыточной уголовно-правовой репрессии, позволит реализовать принципы справедливости и гуманизма».

А может быть, дело совсем в другом? В «Пояснительной записке» к проекту закона как раз об этом весьма красноречиво умалчивается, но, похоже, оно является главным — это очередное расширение упрощенного правосудия путем «сделки» с ним. Именно так: ведь применение закона об «уголовном проступке» возможно только в случае согласия на это обвиняемого или подозреваемого. Только получив его, «следователь с согласия руководителя следственного органа или дознаватель с согласия прокурора выносит постановление о возбуждении перед судом ходатайства о прекращении уголовного дела или уголовного преследования в отношении подозреваемого или обвиняемого в совершении преступления небольшой или средней тяжести и назначении этому лицу иной меры уголовно-правового характера, применяемой при освобождении от уголовной ответственности, которое вместе с материалами уголовного дела направляется в суд».

То есть речь идет об уже хорошо знакомой нашей судебной практике «сделке с правосудием». А вот об этом стоит поговорить поподробнее.

Нет секрета, что в принятые в 2001 году Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы РФ «сделка с правосудием» вошла под влиянием американской процедуры, известной даже обывателям по голливудским фильмам. В российской вариации закона заявлено, что в случае согласия лица с предъявленным ему обвинением доказательства в суде не исследуются вовсе, но зато в приговоре размер наказания не может превышать две трети от максимально установленного законом за это преступление.

Первоначально особый порядок действовал лишь по делам о преступлениях с наказанием не свыше пяти лет лишения свободы. Но уже в 2003 году «сделки с правосудием» разрешили применять и по делам с наказанием до десяти лет. Как уверяли авторы законопроекта, такое «расширение» должно было помочь раскрытию особо сложных преступлений, когда рядовой исполнитель, проинформировавший следствие о главарях, получал бы послабление в наказании.

Но, как говорится, «что-то пошло не так», и вместо повсеместного раскрытия глубоко законспирированных банд, правосудие получило вполне российский результат: следователям так понравилось не добывать доказательства, а лишь «договариваться» с обвиняемыми об их «добровольном» признании, что в судах в «особом порядке» стало рассматриваться более 70 процентов всех уголовных дел.

Судьям, надо полагать, тоже полюбилось не утруждать себя проверкой доказательств и выбором решения: приговор в таких делах может быть только обвинительный. Двадцать-тридцать минут процесса — и вердикт готов. Более того, «упрощенка» проявила склонность к экспансии и на смежные правоохранительные звенья — в 2013 году было введено «дознание в сокращенной форме».

Все это не могло не сказаться на депрофессионализации всех участников процесса: следователей, прокуроров, адвокатов и судей. И мало кто рефлексировал по поводу того, что признание вновь стало «царицей доказательств», причем без всякого участия призрака, увы, приснопамятного «сталинского коршуна» Вышинского. В самом деле, довольны при этом оказались все ключевые игроки. Следователю не нужно утруждаться поисками доказательств. И даже можно не уметь это делать. Прокурору в суде эти доказательства представлять лишне. Суд поэтому и вовсе их никак не оценивает. А адвокат по таким делам — он нередко или хороший знакомый следователя, или работает «по назначению» — выполняет лишь формальную функцию удостоверения «согласия» подсудимого на упрощенную процедуру.

Ну а что же подсудимый? А он при такой схеме и не игрок вовсе. Вполне возможно, он оказался в здании, приспособленном под районный храм правосудия, после ночной побудки в следственном изоляторе, последующих сборов и проверок, многочасовой поездки в автозаке, в котором летом невыносимо жарко, а зимой холодно. Назначенное на утро заседание суда, как это часто бывает, отложено, и несчастный еще несколько часов провел в душном конвойном помещении, не выспавшийся и голодный. Когда он наконец предстал перед восседающим в черной мантии грозным судьей, который спросил его о согласии на особый порядок рассмотрения дела, подсудимый сразу вспомнил «беседы» с ним следователя и оперативника (без участия адвоката, конечно!) и решил, что если при обычном рассмотрении дела такие поездки будут у него регулярно, то лучше уж в очередной раз сознаться в том, чего он не совершал, и принять условия «сделки». Ну и, наконец, еще один существенный нюанс: к чему лукавить, если человек обвиняется в преступлении в предпринимательской сфере или попросту «не беден», то в «упрощенной процедуре» вполне не исключена и коррупционная составляющая.

Угнетало ли все это вовлеченные в процесс солидные структуры и организации? И да, и нет. С одной стороны, именно в такой спорной атмосфере «упрощенного правосудия» пленум Верховного суда России в 2017 году впервые представил законопроект об уголовном проступке, весьма схожий с нынешним,— новый сюжет «развивал» уже имеющийся. Хотя, с другой стороны, три года назад эта инициатива не была поддержана правительством и уже в 2018 году была порушена в Государственной думе.

Более того, конкурирующая последние годы со следствием прокуратура стала открыто возмущаться явно серой схемой повальных «договоренностей» следователей с обвиняемыми. В 2019 году генеральный прокурор РФ на коллегии Генпрокуратуры заявил о необходимости законодательного вмешательства в столь странную процедуру особого порядка рассмотрения дел, снижающую качество следствия и порождающую судебные ошибки. Его поддержал участвовавший в работе коллегии президент РФ Владимир Путин: «Рассмотрение дел в особом порядке не должно быть прикрытием разбирательств, где слабая доказательная база и имелись ошибки следствия».

Ясно, что начальственное слово не могло не остаться незамеченным, и поэтому в прошлом году в особом порядке рассматривалось уже не 70, а 55 процентов дел. А Верховный суд срочно внес необходимый законопроект, сужающий возможности для «сделок» (с июля 2020 года особое производство возможно лишь по уголовным делам о преступлениях небольшой или средней тяжести; более того, теперь судья может в ряде случаев вынести не только обвинительный приговор, но и постановление о прекращении уголовного дела). Главное же, как подчеркивают практикующие юристы, теперь по делам о тяжких преступлениях, особенно в сфере предпринимательства, следователи будут обязаны заботиться о поиске доказательств, а не думать о том, как уговорить подследственного признать вину.

Казалось бы, вот он — новый баланс, поправки внесены и учтены. Ан нет, все не так просто: на всем этом занятном фоне, несмотря на, в общем-то, безрадостную историю упрощенного судопроизводства, Верховный суд вновь вернулся к теме «уголовного проступка» и опять предложил сделать признание вины основанием для очередной сделки с правосудием. Только на этот раз результатом такой «договоренности» по 121 составу преступления будет не назначение наказания не более двух третей от максимально возможного, а уже прекращение дела с применением штрафа, «общественных работ» или «ограниченно оплачиваемых работ». Как говорится, это тот самый «хрен, который то ли слаще, то ли горше редьки».

Да, возможно, нерадивому оперу теперь будет легче уговорить кого-то взять на себя карманную кражу, улучшатся показатели раскрываемости преступлений, да и сама криминальная статистика станет менее устрашающей — ведь количество учитываемых преступлений уменьшится, а уголовные проступки это особый счет. Но в этом ли, задам риторический вопрос, есть цели правосудия? И не правильнее ли подумать не о новациях, а о нашем ненормальном применении законов, которое уже давно привычно гнобит людей излишними карами? Возможно, логичнее не изобретать новые виды расправы над людьми, а в полном соответствии с возможностями Верховного суда, предусмотренными Конституцией РФ, дать судам разъяснения о необходимости чаще применять (разумеется, только после тщательного судебного разбирательства) уже имеющиеся меры наказания, не связанные с лишением свободы, условное наказание, а то и освобождать от уголовной ответственности вовсе с назначением судебного штрафа — такое ведь и сегодня предусмотрено законом.

И последнее, но немаловажное. Не только мною замечено, что при обычном рассмотрении дела с тщательным разбирательством и оценкой в ходе судебного следствия всех имеющихся доказательств назначенное судом наказание за содеянное частенько бывает ниже пресловутых двух третей от максимального, а иногда и вовсе минимальным, ниже минимального или условным. Судья просто обязан применить многочисленные правила назначения наказания, в том числе смягчающие обстоятельства, данные о личности и т.п. Таким образом, сами по себе «сделки» явно не всегда «выгодны» осужденным.

Впрочем, об этом в пояснительных записках к законодательным новациям авторы не пишут.

https://www.kommersant.ru/doc/4538834