Люди с выдающимися психологическими навыками, помогающими им понимать, когда человек врет, и определять пол, возраст и личность преступника по косвенным уликам, существуют не только в кино и сериалах вроде «Шерлока» или «Молчания ягнят». Профессия «профайлер», подразумевающая соответствующие способности, в последние годы распространилась и в России — и несмотря на то что ее представители пользуются спорными с точки зрения науки методами, эффективность которых не доказана, профайлеров активно привлекают к расследованиям преступлений силовые ведомства, а бизнесы часто просят их помочь в переговорах или определении лучших кандидатов на должность. Специально для «Медузы» журналист издания «Бумага» Павел Мерзликин изучил удивительный мир российского профайлинга.
Весной 2015 года на электронную почту петербургского Центра психологической безопасности, занимающегося психотерапией, борьбой с сектами и разоблачением экстрасенсов, пришло очередное письмо. В нем молодая женщина из Уфы просила научить ее гипнозу. Работники центра связались с ней по скайпу и поняли, что девушке действительно нужна помощь — но другого рода.

«Она была похожа на живого мертвеца, как зомби в фильмах показывают. Бледная, худая, засаленные волосы, мешки под глазами и так далее», — вспоминает руководитель центра Никита Долгарев. В ответ на вопросы о ее состоянии девушка попросила: «Помогите, мне очень плохо, мой психотерапевт — садист».

Специалисты центра начали выяснять, в чем дело, и узнали, что проблемы у жительницы Уфы начались еще до встречи с психотерапевтом. Раньше она была обычным офисным работником, но потом увлеклась черной магией, начала устраивать фотосессии на кладбищах, одеваться в готическом стиле и пытаться зарабатывать на магических услугах.

«Всем, кто с ней работал, казалось, что она просто ищет волшебную таблетку, чтобы управлять людьми и избавиться от постоянной депрессии», — поясняет Долгарев. В поисках такой «таблетки» жительница Уфы набрела на психотерапевта, который раньше занимался экстрасенсорикой. Он пообещал ей помочь. Сначала сеансы были по скайпу, потом девушка приехала на личный прием. После этого и начались серьезные проблемы.

Психотерапевт сначала всячески хвалил девушку, потом резко начинал ругать и унижать, а затем снова хвалил. «Она жила постоянно на таких качелях, и он начал ее контролировать. Было постоянное эмоциональное насилие, в рамках терапии он принуждал ее к сексу и так далее», — рассказывает Долгарев. Девушка понимала, что психотерапевт мучает ее, но была уверена, что он ее любит, и боялась пожаловаться в полицию.

Представители центра, в свою очередь, убеждали ее, что своим поведением ее терапевт больше напоминает типичного психопата с недостатком эмпатии, а не влюбленного мужчину. В итоге девушка прекратила сеансы и написала на обидчика заявление в полицию. По словам Долгарева, сейчас на психотерапевта возбуждено уголовное дело.

Психотерапевт-садист — далеко не самая страшная история в практике Центра психологической безопасности, который открылся в Петербурге больше трех лет назад. Сейчас он объединяет около двадцати специалистов, имеет филиалы в Москве и других городах и больше всего напоминает частное детективное агентство.

Как сообщают представители центра, его работники внедряются в секты и вызволяют оттуда адептов по просьбам их родственников, дают частные уроки, как определить ложь по мимике и жестам, и расследуют преступления вместе с полицией. Все это, разумеется, стоит денег. Например, вызволить человека из секты стоит от 50 тысяч рублей, а пройти курс по детекции лжи — от 15 тысяч.

Создал центр около трех лет назад сам Никита Долгарев вместе с товарищами. Улыбчивый полноватый петербуржец ходит на работу в галстуке с пингвинами, любит фильмы по комиксам Marvel, увлекается научной фантастикой и выкладывает в соцсети селфи со своих лекций для сотрудников МВД. К своим 27 годам Долгарев, по его словам, поучаствовал в расследовании десятка жестоких преступлений.

От френологии к профайлингу

Никита Долгарев родился и вырос в Петербурге и с детства любил фильм «Молчание ягнят» (а также энциклопедии и пластилин, из которого он лепил динозавров). Главная героиня триллера, психолог Кларисса Старлинг, завораживала мальчика — и ему было интересно попытаться понять, что движет людьми и какие чувства они скрывают.

После школы Долгарев хотел пойти в режиссеры, но не сложилось — в итоге он начал учиться на специалиста по массовым коммуникациям и рекламе. Он даже нашел работу по профессии, но рекламный бизнес юноше быстро наскучил: «Там надо было откровенно впаривать людям что-то, а это не мое».

Тогда Долгарев пошел стажером в компанию по информационной безопасности — и там узнал о социальной инженерии и о приемах, которыми пользуются хакеры, чтобы переманить на свою сторону сотрудников атакуемых компаний. Технологии молодому человеку тоже быстро надоели, но криминалом он увлекся и решил продолжить исследование мошенников и других преступников. Так петербуржец занялся изучением работы профайлеров — специалистов, которые с помощью психологии и других методов анализа поведения человека могут, проанализировав вещественные доказательства, рассказать о личности преступника и спрогнозировать его дальнейшее поведение.

Никита Долгарев, руководитель петербургского Центра психологической безопасности
Фото: Ксения Иванова для «Медузы»
Для начала Долгарев погрузился в историю профессии. Он читал труды Чезаре Ломброзо, который еще в XIX веке делил преступников на типы и пытался вычислять их методами вроде френологии (анализ формы черепа; сам Долгарев уточняет, что считает френологию лженаукой); хирурга Томаса Бонда, составившего профиль Джека Потрошителя; современных специалистов. Также Долгарев изучал научные статьи о психологии преступников и учился выявлять ложь по трудам Пола Экмана — американского психолога, ставшего прототипом главного героя сериала «Обмани меня».

Ориентировался он и на российских специалистов. Самым известным примером применения профайлинга в России считается профиль маньяка Чикатило, составленный психиатром Александром Бухановским. Проанализировав убийства, Бухановский составил достаточно точное описание личности маньяка на 62 страницах: 45–50 лет; физически довольно силен; внешне кажется вполне нормальным человеком; не женат или женат на женщине, которая готова постоянно терпеть отсутствие мужа; имеет машину или часто ездит в командировки; возможно, болен туберкулезом; возможно, страдал импотенцией, а сексуальное удовлетворение испытывал, видя смерть и мучения людей, и так далее. Когда Чикатило поймали, психиатр помог убедить его признаться в убийствах.

Есть в России и другие профайлеры-селебрити. Например, специалист «в области инструментальной психофизиологической детекции лжи», бывший сотрудник КГБ и налоговой полиции Валерий Коровин — как сообщается на его сайте, именно он первым в России официально применил полиграф, расследуя убийство священника Александра Меня.

У другого знаменитого профайлера Михаила Виноградова более неоднозначная репутация. Он утверждает, что работал в МВД, участвовал в ликвидации последствий Чернобыльской аварии, составлял профили маньяков, а также сотрудничал с общественными советами ФСБ и МВД и общественной палатой при президенте. Однако более всего известен Виноградов своим интересом к экстрасенсорике — он начал изучать людей с соответствующими способностями еще во время учебы в Московском медицинском институте, является постоянным экспертом шоу «Битва экстрасенсов», а в его Центре правовой и психологической помощи в экстремальных ситуациях большую часть сотрудников составляют ясновидящие, целители, астрологи, медиумы, а также «учителя трансперсонального восстановления». Они, по заявлениям Центра, помогают клиентам, например, найти пропавших близких. Прием у самого Виноградова стоит 15 тысяч рублей.

Никита Долгарев, впрочем, считает экстрасенсов мошенниками и говорит, что учился профайлингу, читая научные статьи. Вскоре ему впервые удалось проверить свои знания на практике. Петербургские художники, с которыми дружил Никита, попросили его прийти на их выставку и помочь найти покупателей на картины. Свои новые способности, признает профайлер, он тестировал достаточно банальным образом. «Я просто стоял, смотрел на мимику людей, замечал, кто из посетителей какой картиной больше заинтересовался, и говорил друзьям», — поясняет Долгарев.

С тех пор прошло пять лет. Долгарев продолжал читать и практиковаться, некоторое время увлекался ментализмом — демонстрацией на публике психологических фокусов вроде чтения с завязанными глазами — и в конце концов превратил свое хобби в работу. В 2013 году он создал Центр психологической безопасности. Долгарев дает уроки определения лжи, выполняет частные заказы и анализирует различные видеоролики на предмет наличия в них экстремизма (для какого именно ведомства, он уточнить отказался). Однако больше всего профайлеру нравится расследовать преступления.

«С МВД у нас отношения завязались благодаря одному из сотрудников, который очень хорошо разбирается в сектах и уже давно помогал полиции. Через него нас позвали читать лекции для сотрудников министерства. Там мы рассказывали об экстрасенсах, о том, что это мошенничество, показывали, как они ложки-вилки гнут, и прочие фокусы, — рассказывает Долгарев. — Поэтому по ведомству о нас идет сарафанное радио: есть люди, которые умеют работать с нестандартными вещами. Нас привлекают к расследованию каких-то неочевидных преступлений на этапе, когда следователь уже не понимает, что происходит. У меня, например, по всякой жести практика наработана. Убийства, изнасилования и так далее».

Начинается большинство расследований для профайлера одинаково — со звонка от правоохранителей. В отличие от коллег из американских сериалов, Долгарев на место преступления не ездит. Вместо этого консультант получает подробное описание случившегося и фотографии, выводы экспертиз, показания свидетелей и другие материалы дела.

«Часто бывает, что все это есть, но разрозненные специалисты не могут прийти к единому мнению. Я просто объединяю все это и говорю, что могло произойти. Когда такие вещи сопоставляются, многое становится очевидно. Это не какая-то магия, просто логические выводы, — объясняет Долгарев. — На самом деле, когда следствие идет хорошо и правильно, мы не нужны. Хороший следователь и так все сам знает. Но они зовут нас потому, что у всех следователей и так по куче дел. А еще бывает, что конкретный следователь набил руку именно на бытовухе, другой на кражах или еще чем-то, но дела попадают к ним разные. В общем, посторонних зовут, когда начальство сверху ругает за то, что дело не двигается, а отчитываться надо».

Эту информацию «Медузе» подтвердили и бывшие сотрудники МВД. По их словам, под давлением «палочной системы» следователи буквально завалены делами и готовы прибегнуть практически к любой сторонней помощи — при этом полицейским они не доверяют.

Работа над делом занимает у профайлера в среднем несколько недель. Все это время Долгарев анализирует с точки зрения психологии, криминалистики и обычной логики множество параметров: как, когда и где именно было совершено преступление, кто жертва и как он или она провели последние сутки и многое другое. Результатом экспертизы становится примерный «портрет» преступника, его мотивация и предположение, кто мог бы стать его следующей жертвой, если речь идет о серии преступлений. Из общего числа гипотез о преступнике, которые он выдвигает в ходе работы над уголовным делом, верными оказываются, по оценке Долгарева, примерно 60–80%.

В качестве одного из примеров своей успешной работы Долгарев приводит недавний кейс: пожилого мужчину сначала убили, а после смерти изнасиловали. По мнению профайлера, изнасилование говорило о том, что преступник пытался самоутвердиться и поднять свою самооценку — а значит, предполагаемый убийца имел низкий социальный статус и низкооплачиваемую работу. При этом убийство произошло совсем ранним утром — а значит, убийцей мог быть человек, работающий в ночную смену. Долгарев подчеркивает, что даже настолько общие соображения могут помочь следователям несколько сузить круг подозреваемых и ускорить расследование. И действительно — подозреваемым, которого задержали следователи, в итоге оказался бомжующий ночной сторож.

Работа профайлера складывается именно из таких мелких деталей и умозаключений, к которым они ведут. Например, если жертву связали перед убийством, то преступник, вероятно, слаб физически. Сделал из убийства ритуал — скорее всего, наслаждался процессом и повторит преступление. Убийца хаотично бил жертву ножом в лицо и грудь, а потом убрал кровавые следы и аккуратно уложил ее на кровать, укрыв с головой, — убийца, скорее всего, был знаком с жертвой, в какой-то момент потерял контроль, а после испугался и раскаялся. Убийство произошло в обед — убийца, скорее всего, либо безработный, либо работает по сменному графику.

Как сообщает Долгарев, одним из важных инструментов его работы является фонарик
Фото: Ксения Иванова для «Медузы»
Суммировав подобные гипотезы, профайлеры описывают личность, образ жизни и другую информацию о возможном преступнике. «Все уникально, нет единого сценария, важна каждая мелкая деталь вплоть до сдвинутого стола на кухне, — поясняет один из коллег Долгарева. — Задача — собрать картину воедино и начать думать как другой человек. Пройти его путь, попытаться ощутить его эмоции. Личность злодея мы собираем как пазл».

Еще профайлер может помочь жертве вспомнить детали преступления — или, например, понаблюдать за допросом свидетелей и определить, могут ли они лгать. Учитывается все — от внешности и почерка до статистики схожих преступлений. Например, одними из самых надежных показателей возможной лжи Долгарев считает резкое снижение количества иллюстрирующих слова жестов, долгие паузы и повторы в речи.

Всего руководитель Центра психологической безопасности участвовал, по его словам, в расследовании около десятка преступлений. Больше всего ему запомнились три из них. Два дела еще активно расследуются — жестокое убийство, которое мог совершить маньяк или несколько преступников (подробностей Долгарев не раскрывает), и деятельность сети салонов красоты, продающих клиенткам дорогостоящую косметику в кредит под видом бесплатных процедур.

В третьем деле — о серии убийств женщин, происходивших в городе на юге России на протяжении шести лет, — подозреваемый уже задержан. Долгарева привлекли к нему, когда жертв было трое. Все — слабые миниатюрные женщины, но разного возраста — от 20 до 60 лет. Все — задушены в разных районах города. Со всех женщин после смерти сняли драгоценности.

Профайлер из Петербурга изучил данные экспертиз, которые говорили, что преступник перед убийством жестоко бил жертв, и пришел к выводу, что убийца пытался поднять себе самооценку. Ограбления Долгарев посчитал вторичной мотивацией, так как убийца часто снимал с трупа далеко не все драгоценности. Кроме того, он оставлял на жертвах множество следов, а значит, не был опытным преступником. Убивал преступник в самых разных частях города, и профайлер предположил, что тот хорошо знает местность, а его работа может быть связана с частыми передвижениями: например, курьер, строитель или сантехник.

Когда убийцу вскоре задержали, выяснилось, что предположения петербуржца были верны. Преступником оказался несудимый женатый строитель с двумя детьми. Однако в Следственном комитете уточняли, что в первую очередь на убийцу указал не составленный профиль, а анализ ДНК. Более того, он попадал в поле зрения полиции еще после первого убийства в 2009 году, но тогда его отпустили: не хватило улик.

Долгарев признает, что конкретные уголовные дела и результаты работы профайлеров звучат не так ярко, как в американских сериалах. «Чаще всего убивают как раз из-за низкой самооценки или сексуальных отклонений. Таких захватывающих случаев, как в „Молчании ягнят“, в практике не было», — говорит он. Несмотря на это, профайлер надеется на продолжение сотрудничества с МВД: ему «нравится объяснять то, что другие объяснять не могут».

Мыслить как преступник

В октябре 2002 года жители столицы США Вашингтона и прилегающих городков в Вирджинии и Мэриленде оказались заложниками в собственных домах. В течение 23 дней на этой территории были застрелены из снайперской винтовки десять человек; еще нескольких ранило. Одну жертву застрелили, когда он косил газон, второго — когда он читал книгу на скамейке на улице. Третий выходил из магазина, четвертый парковался у ресторанов. Еще несколько человек просто шли по улице или стояли на заправке. Стрельба велась беспорядочно. Жертвами были белые и афроамериканцы, дети и взрослые, мужчины и женщины. Многие жители стали выходить из домов только в крайних случаях, а в десятке школ ввели запрет на выходы учеников на улицу.

Поймать убийцу не удавалось, и пресса постоянно привлекала профайлеров в качестве экспертов. Большинство из них говорили, что убийца был белым мужчиной. Другие утверждали, что у убийцы не было детей, а третьи — что он не был военным, поскольку тот использовал бы заводские пули, а не кустарные. Четвертые предполагали, что убийце больше 25 лет.

Когда виновников все-таки поймали, ими оказались двое афроамериканцев — одному было за 40, он отслужил в армии и имел четверых детей; второму недавно исполнилось 17.

Этот случай часто вспоминают, чтобы указать на неэффективность профайлеров, которых в США активно привлекают к работе над расследованиями. Кроме того, сразу несколько исследований показали, что работа такого рода экспертов и догадки «обычных» людей имеют примерно сходные результаты. Некоторые американские ученые называли эффективность профайлинга «великим мифом популярной психологии»; в статье The New Yorker, посвященной профессии, речь шла о чрезвычайно абстрактных прогнозах, бесполезных для полиции, разных толкованиях одних и тех же деталей и использовании ненаучных методов вроде «холодного чтения». Этот метод используют экстрасенсы, гадалки и составители гороскопов, чтобы впечатлить клиентов. При «холодном чтении» они выдвигают очень общие предположения о собеседнике вроде «вы — творческий человек» и догадки, которые могут с высокой вероятностью подтвердиться, — что-то вроде «у вас была неудачная первая любовь». «Специалисты» также анализируют внешний вид человека, задают наводящие вопросы, а при ошибках быстро переходят к другой теме.

Существуют, впрочем, и исследования, которые говорят в пользу профайлеров. Так, Наталья Крашенинникова из Нижегородского государственного университета, проанализировав выборку из двух с лишним сотен преступлений, выявила связь между количеством ударов, нанесенных жертве, и личностью преступника: например, женщины в большинстве случаев бьют один раз, но насмерть. В другой статье, написанной сотрудником ВНИИ МВД, приводятся случаи, когда на основе анализа деталей похожих инцидентов удавалось составить примерные портреты преступников.

Есть похожие заключения и в зарубежной науке. Например, исследование сексуальных нападений показало, что детали случившегося сильно зависят от личностей нападавших — те или иные параметры определяют, кого злоумышленники выбирают в качестве жертв, как нападают и так далее. Статья, опубликованная в рецензируемом журнале, который издает Британское психологическое общество, утверждает, например, что на детей и подростков чаще всего нападают наиболее «социальные» преступники: в 92% случаев у них есть работа, а 72% состоят в отношениях. Авторы указывают, что выявленные ими закономерности говорят о потенциальной эффективности профайлинга, но подчеркивают, что для того, чтобы достоверно говорить о том, что профайлинг работает, обработанных ими данных недостаточно. Также полезной помощь профайлеров признавали часто сотрудничающие с ними американские полицейские.

В России профайлинг применяется гораздо реже, чем на Западе, но тоже вызывает споры. Член комиссии РАН по борьбе с лженаукой — журналист Александр Сергеев сообщил «Медузе», что используемые многими профайлерами графология, физиогномика, френология и другие подобные методы оценки личных качеств человека по внешним признакам, хоть и не противоречат базовым знаниям, не имеют убедительных подтверждений. Более того, по мнению ученых, они создают почву для дискриминации, и их официальное применение нужно запретить. Сам профайлинг и детекцию лжи по языку жестов и прочим признакам в РАН также назвали не полностью объективными и не доказанными научно методами.

Самих профайлеров такая критика не смущает. «Так говорили всегда и про все новое, — парирует один из них. — Когда изначально Флеминг пришел и сказал: вот пенициллин, он нас спасет, ему тоже сказали — вы будете вкалывать плесень? Мы не будем. И в итоге применение [лекарства] отложилось на несколько лет. Все растет, все развивается. И Земля когда-то была плоской».

Насколько широко применяются спорные методы в российских правоохранительных органах, до конца неясно. На соответствующий запрос в МВД «Медузе» пояснили, что для того, чтобы ответить, ведомству необходимо получить подтверждение регистрации издания как СМИ в России, а также разрешение от ФСБ, на получение которого уйдет не меньше месяца.

При этом сразу шесть бывших и действующих сотрудников правоохранительных органов, попросивших не указывать свои имена, рассказали «Медузе», что профайлеры и специалисты по лжи действительно уже много лет регулярно участвуют в расследованиях, но не во всех регионах и не так часто, как на Западе. Собеседник из уголовного розыска уточнил, что иногда следователи работают даже с экстрасенсами, магами и ведьмами. Подключить к расследованию их чаще всего просят родственники жертв — особенно часто такое случается после появления программы «Битвы экстрасенсов».

Подтверждают использование профайлинга и официальные данные. Так, на сайтах региональных управлений МВД можно найти сообщения о том, что сотрудники ведомства проходят соответствующие курсы. Профайлинг преподается в университетах МВД и применяется транспортной полицией, а официальная газета ведомства «Щит и меч» подчеркивала, что методы профайлинга использовались — но не слишком эффективно — еще в СССР. Более того, газета рассказывала, что во ВНИИ МВД есть целый отдел, сотрудники которого с 2011 года занимаются в том числе и профайлингом и помогают следователям со всей страны искать преступников. Они же разработали автоматизированную систему «Монстр» для создания психологических портретов серийных убийц, но денег на ее внедрение тогда не нашлось.

Даже по официальным сообщениям и научным статьям видно, что профайлинг использовался во многих делах. Например, специалисты помогли найти жителя Калужской области, который в 2013 году убил полицейского прямо у поста ДПС. После задержания выяснилось, что он «хотел стать ниндзя» и убил еще двоих человек. Также профайлеры привлекались к расследованию дела ростовской «банды амазонок», около 10 лет убивавшей и грабившей жителей области. Однако в этом случае сильно помочь следствию они не смогли, заявив, что, скорее всего, убийства совершили мужчины (большинство членов банды оказались женщинами). Участвовали профайлеры и в других громких делах. Например, адвокат Алексей Михальчик, работавший по делу об убийстве Анны Политковской, сообщил «Медузе», что к процессу привлекался профайлер, который должен был проанализировать одного из обвиняемых, но ничего полезного он сказать так и не смог.

Юридически профессии профайлера в России не существует, и, судя по судебной картотеке, их выводы суды приобщают в качестве «психолого-физиологической экспертизы» (точно так же часто обозначается и проверка подозреваемого на полиграфе). Услуги профайлеров для органов, разумеется, платные. По словам нескольких из опрошенных «Медузой» профайлеров, в МВД помощь внештатных консультантов такого рода оценивают в сумму до 50 тысяч рублей за дело.

Эффективность таких консультаций сотрудники органов оценивают по-разному. Двое из собеседников «Медузы» считают, что профайлеры действительно полезны при расследованиях, а трое — что сомневаются в их реальной эффективности: зачастую профайлеры дают настолько общую информацию о преступнике, что ее никак нельзя применить на практике (особенно в крупных городах, где под описанный профайлером портрет могут попасть несколько сотен или тысяч человек).

«Эти специалисты напоминают мне всяких экстрасенсов. Обставляется все красиво и презентабельно, но я уверен, что старый опер, проработавший на земле не один десяток лет, быстрее и лучше получит нужный результат. Да даже простой полиграф даст информацию уже более конкретную. На моей практике не было случаев, которые прямо указывали, что именно профайлеры смогли получить и доказать своими методиками информацию, которая стала основой уголовного дела», — говорит Олег Пытов, проработавший больше 10 лет в уголовном розыске, а сейчас занимающийся частным сыском. «Может быть, есть люди со способностями и знаниями, но в большинстве случаев это пиар и грамотная реклама, а не наука», — добавил собеседник «Медузы», работавший следователем в Москве.

Согласен с таким мнением и криминалист Анатолий Белкин, занимающийся уголовно-процессуальным правом и судебной экспертизой не первый десяток лет (широко он известен благодаря своим успешным выступлениям в «Своей игре»). «На мой взгляд, в профайлинге слишком много от шаманства, — говорит он. — Отдельные частные удачи, о которых громко трубят, пытаются выдать за общие методики. В основном это догадки, которые в качестве процессуальных доказательств вряд ли применимы. Я и сам в практике сталкивался с профайлерами. Видел несколько удачных догадок и слышал множество звонких фраз. Я их не считаю экспертами. Говорить о судебной экспертизе можно только при наличии апробированной и научно обоснованной методики».

Скелет в подвале

Анна Кулик среди профайлеров на особом счету: ее уважают и коллеги по профессии, и партнеры в органах. Она читает лекции по профайлингу в Следственном комитете, а также МГУ и МГИМО, где среди прочего учит студентов, как не поддаваться на пропаганду вербовщиков «Исламского государства». Только за последние два года она поучаствовала в нескольких десятках расследований уголовных преступлений.

Кулик родилась и выросла в Москве, в обычной советской рабочей семье. Девочка росла тихой и, по собственным словам Анны, странноватой — любила не шумные праздники и новых друзей, а просто наблюдать за окружающими. Ей хотелось понять, почему одни люди ругаются, а другие, наоборот, дружат. Среди других детских развлечений были поездки к бабушке с дедушкой в Казахстан, самодельные игрушки и книги о людях, которые находят выход из самых сложных ситуаций: от «Графа Монте-Кристо» до «Двух капитанов».

О криминальном профайлинге Кулик узнала в 16 лет, наткнувшись на книги Джона Дугласа, одного из самых известных профайлеров США и создателя отдела бихевиористики при ФБР (он стал прототипом Джека Кроуфорда в «Молчании ягнят»), — и моментально увлеклась темой. «Изучала все, что можно было достать — статьи-вырезки американцев, что-то переведенное израильское, Ломброзо, куда же без него. На тот момент меня заворожил вопрос о том, что должно происходить в голове у людей, которые совершают преступления, как можно предотвратить и купировать их «творчество», как их обнаружить и обезвредить, — вспоминает Кулик. — Биографии преступников и истории, как их ловили, тогда казались каким-то ключом к разгадке — казалось, должно быть в преступниках что-то общее».

Девушка хотела стать криминалистом или психологом, но родители сочли, что увлечения дочери не очень помогут ей в дальнейшей жизни, и уговорили поступать в вуз на какое-то более прикладное и безопасное направление. Компромиссом в итоге стал МЭИ, где Кулик получила специальность по информационной и экономической безопасности.

Интерес к криминалу не проходил. Много полезного девушка узнала от преподавателей в вузе, потом были собственные исследования, общение со специалистами, разнообразные курсы и дополнительные специализации: «Основы криминалистики», «Исследование продуктов речевой деятельности», «Судебно-медицинская экспертиза по материалам дела» и так далее. Изучая преступников, Кулик поняла, что инструменты профайлинга можно использовать и для составления профилей «нормальных» людей — в том числе в интересах компаний. Например, при приеме на работу можно быстро спрогнозировать, подойдет кандидату конкретная должность или нет. Так хобби стало бизнесом.

Анна Кулик, глава московского Центра корпоративной безопасности
Фото: Антон Карлинер для «Медузы»
Сейчас Кулик руководит собственной фирмой — научно-исследовательским Центром корпоративной безопасности, зарегистрированным как автономная некоммерческая организация дополнительного профобразования. В центре можно обучиться профайлингу (55 тысяч рублей за курс) или графологии (40 тысяч рублей). «Все, что мы сейчас делаем, можно разделить на две категории — это услуги и образовательная деятельность. Работаем с двумя сегментами — это бизнес и государственный сектор в лице МВД, Следственного комитета, Главного военного следственного управления и вузов, — рассказывает Кулик. — В обоих сегментах мы предоставляем свое лицензированное обучение — повышение квалификации и профессиональную переподготовку. Услуговая часть для государственных органов, а именно следователей и криминалистов, — это консультации и судебные экспертизы, для бизнеса — большой пласт внутрикорпоративных расследований, помощь службе безопасности, внутреннему аудиту, HR».

С правоохранительными органами Кулик и ее сотрудники работают чаще других профайлеров. Они писали методичку для криминалистов и следователей вместе с Главным военным следственным управлением, проводили занятия в Академии Следственного комитета, а с 2014 года провели больше 50 комплексных исследований в рамках уголовных дел по убийствам, похищениям и другим жестоким преступлениям.

«Наша задача — посмотреть на материалы дела с другого ракурса, сформировать некое новое мнение. Это очень хороший результат дает», — поясняет Кулик. В пример девушка приводит дело об убийстве, в котором суд сослался на экспертизу профайлеров в приговоре.

30 декабря 2006 года солдат-контрактник, служивший в одной из военных частей Подмосковья, позвонил родителям и поздравил их с Новым годом. Он рассказал, что получил зарплату за несколько месяцев и решил купить себе сотовый телефон, а оставшиеся деньги отправить матери. Это был последний раз, когда родители слышали о сыне. Спустя две недели к ним домой приехали следователи и сказали, что солдат исчез из части.

Сначала все решили, что он сбежал, и было заведено дело за самоволку, но весной 2013 года в заброшенном подвале на территории уже расформированной части нашли скелет. Принадлежал он предполагаемому дезертиру. Оказалось, что он погиб от удара по голове семь лет назад.

Следователи вернулись к старому делу и начали проверять всех, у кого были ключи от подвала, где нашли труп. Под подозрение попали около десяти сослуживцев убитого, в том числе его командиры. Главным подозреваемым стал солдат, который разволновался при проверке на полиграфе во время вопроса об убийстве. Мужчину арестовали, но в убийстве он не признавался и утверждал, что совершенно не помнит событий 1 и 2 января 2007 года. Улик для вынесения приговора не хватало, и к делу подключили дополнительных экспертов. В том числе — профайлеров.

Они проанализировали материалы дела, образцы почерка обвиняемого и информацию из открытых источников. После этого Кулик поехала в СИЗО и провела в камере для допросов восемь часов. Ей удалось разговорить подсудимого, который до этого наотрез отказывался давать показания.

Чтобы наладить общение с преступниками, у профайлеров есть множество тактик. «Иногда приходится вместе обсуждать их детство, и плакать, и жалеть, становиться на их точку зрения и говорить, что понимаешь, что у них не было выбора, вытаскивать их детские страхи и именно на них уже работать», — рассказывает Кулик.

В ходе подобной беседы профайлера и солдата стали очевидны логические несостыковки в словах подозреваемого. Например, в один момент беседы он утверждал, что не был знаком с погибшим, а через некоторое время рассказывал, что того били во время службы, и вспоминал, кто дружил с сослуживцем. В итоге профайлеры пришли к выводу, что задержанный может врать о своей непричастности к убийству. То же самое говорили и свидетели, которые профайлингу не обучались, но служили с подозреваемым. По их словам, при вопросах о пропавшем он «вел себя неадекватно, нервничал, отрицал свою причастность к его исчезновению, что-то скрывал и даже чуть не расплакался».

Выводы профайлеров о том, что подозреваемый мог лгать, суд в итоге приобщил к делу. «Научно обоснованной», несмотря на претензии РАН и других ученых к графологии, суд признал и экспертизу почерка, которая показала, что со стороны задержанного «возможны насильственные действия в состоянии сильного эмоционального возбуждения». Впрочем, то же самое говорили и его сослуживцы — на их глазах он несколько раз бил других солдат.

Кроме выводов экспертиз в деле были и более весомые доказательства: следователи нашли около трупа лопату и бушлат, на которых обнаружились «запаховые следы» подозреваемого, а также перчатку с ДНК задержанного. Суд признал бывшего солдата виновным и через восемь лет после убийства приговорил его к 10 годам тюрьмы. Приговор дважды обжаловали, но безуспешно.

Уголовные преступления — лишь часть работы профессионального профайлера. Большинство российских специалистов зарабатывают в основном на работе с частными компаниями или обучении новых коллег — в среднем курс профайлинга стоит около 50–60 тысяч рублей. Сейчас подобные услуги предлагают с десяток российских компаний и еще больше индивидуальных предпринимателей — их легко найти по соответствующему поисковому запросу в интернете.

Подавляющее большинство из этих компаний появились за последние годы, самые опытные работают порядка 10 лет. Опрошенные «Медузой» специалисты подтверждают, что со временем игроков на рынке становится все больше, но далеко не все они оказывают качественные услуги. «Самое неприятное сейчас для нашей сферы — это эксперты-одиночки и их „компании“; те, кто прошел короткие курсы, понял, что сфера приносит деньги, и начинает приписывать себе различные фантастические лавры», — говорит Кулик. «Меня удивляет, когда люди идут на курсы профайлинга за 20 тысяч. Ну купи книгу за 500 рублей, почитай Экмана, будет то же самое. А они радуются — да, я теперь профайлер», — добавляет Никита Долгарев.

Выйти на рынок профайлинга в России действительно не так сложно. Практически все опрошенные «Медузой» специалисты заявили, что запускали свои компании без каких-либо инвестиций. Однако, например, Ульяна Карагезьян — клинический психолог, музыкант и поклонница Шерлока Холмса — рассказала «Медузе», что в 2007 году на создание и первые полгода работы своей компании «Политраст» ей понадобилось больше двух миллионов рублей личных сбережений.

«Во время учебы в Гнесинке у нас было задание — попросили придумать свое дело, фирму. А серьезное увлечение у меня тогда было одно — это детекция лжи. Так и завертелось», — вспоминает Ульяна о том, как начинала свой бизнес. Сейчас ее компания предлагает услуги профайлинга, проверки на полиграфе и судебные экспертизы. За девять лет «Политраст» поработала с банками и судами, аэропортами и телеканалами. Ее клиентами в том числе были такие крупные компании, как «Газпромбанк» и сеть супермаркетов Metro. Штат «Политраста» за это время вырос с шести человек до почти пяти десятков; средняя стоимость услуг тоже подскочила — сейчас час работы с Ульяной, по ее словам, стоит от 21 до 40 тысяч рублей, а с ее сотрудниками — от 4 до 10 тысяч.

На частных клиентов, а не уголовные расследования делают ставку и многие другие профайлеры. «Расследования — это не так романтично и интересно, как кажется. Это долгая и муторная работа на износ. Серьезное моральное истощение. Да и если работать долго над такими делами, то потихонечку яркие краски жизни тускнеют, начинает казаться, что все люди могут быть в чем-то замешаны и так далее», — рассказывает «Медузе» профайлер Илья Степанов, который сотрудничал со следственными органами до осени 2015 года и поучаствовал в десятке дел об убийствах. В профайлинге Степанов оказался отчасти благодаря движению «Наши».

Он вырос в офицерской семье, до 13 лет всерьез занимался плаванием и получал разряды, но потом отец вышел в отставку, и семья переехала из Владивостока в Чебоксары. Там мальчик переключился с плавания на общение со сверстниками и заметил, что это у него хорошо получается. Заметили это и в «Наших».

С представителями движения Степанов познакомился за несколько дней до очередной годовщины трагедии в Беслане. Прокремлевские активисты подошли к 15-летнему подростку и попросили выступить в своем лицее с речью, посвященной памятной дате. Илья согласился. «Выступаю, говорю, смотрю: дети плачут, взрослые плачут, учителя плачут. Подумал: интересный эффект», — вспоминает Илья. После успеха в школе Степанова попросили собрать сверстников из лицея уже на городской митинг. Он согласился и снова выступил с речью. При этом в малочисленное чебоксарское отделение движения «Наши» он так и не вступил, а помогал «со стороны».

После очередного выступления к Степанову подошел «неприметный мужичок» — советник главы Республики Чувашия, в прошлом работавший в КГБ. Он похвалил мальчика, они начали общаться, и мужчина стал рассказывать Илье, как при личном общении влиять на собеседников и убеждать их в чем-то. «Это было своего рода наставничество. Он объяснял все это с точки зрения науки, обвешивал теорией. С тех пор так и живу. Вся моя жизнь, хобби, учеба и работа построены на общении, манипуляциях, влиянии, профайлинге и так далее», — рассказывает Степанов.

Первые деньги на профайлинге Илья заработал в 2008 году, когда помог знакомым проверить кандидата на ответственную должность. С тех пор Степанов не раз консультировал HR-специалистов, помогал менеджерам эффективнее продавать рекламу на каналах ТНТ, «Пятница» и ТВ-3, обучал службы безопасности в аэропорту Манас в Бишкеке выявлять в толпе подозрительных пассажиров по несоответствующей одежде, мимике и другим признакам, но чаще всего — участвовал в бизнес-переговорах.

Предприниматели регулярно просят Илью объяснить им, как провести переговоры с конкретным собеседником и добиться выгодных условий сделки. Также он помогает им определить, когда потенциальный партнер лжет или что-то скрывает. По словам Степанова, в несложных ситуациях он может «понять» человека и определить ложь в течение нескольких минут и оказывается прав в 90% случаев. За подобные услуги профайлер, по его словам, только за 2016 год заработал больше трех миллионов рублей.

«Профайлинг может быть полезен везде, где есть люди. Везде, где есть человеческий фактор. Но больше всего хотелось бы, чтобы он был внедрен в работе с детьми. Чтобы учителя относились к ним как к индивидуальностям и учили исходя из их склонностей и способностей», — говорит Степанов.

Политику он не бросил. Сейчас Степанов работает на выборах в качестве политтехнолога, он помощник сенатора Валентины Петренко, которая прославилась своей запоминающейся прической и выступлениями против французской сатирической газеты Charlie Hebdo. «Политика мне интересна, так как она позволяет провести в обществе масштабные изменения. Создать общество, в котором хочется жить», — объясняет Илья. В будущем он думает о том, чтобы стать депутатом или работать в аппарате президента, среди своих политических кумиров называет Владимира Путина, Сергея Лаврова и Вячеслава Володина. Нравится ему и Фрэнк Андервуд, беспринципный главный герой американского сериала «Карточный домик».

Впрочем, лучший сценарий будущего для Степанова — это даже не большая политика. «В идеале я хотел бы заняться созданием настольных игр и годам к сорока пяти уже отойти от активной работы и играть с женой и детьми в собственные игры, — говорит Степанов. — А криминал — это не мой путь, не моя дорога. Я за здоровую психику».

Павел Мерзликин
Санкт-Петербург