JOSEPH S. NYE
КЕМБРИДЖ (США) – Многие годы политические лидеры, например, бывший министр обороны США Леон Панетта, предупреждали об угрозе «цифрового Пёрл-Харбора». Мы уже знаем, что потенциальные противники внедрили вредоносные программы в наши энергосети. В крупных регионах может внезапно отключиться свет, что приведёт к сбою в экономике, хаосу и смерти людей. Россия провела подобную атаку в декабре 2015 года во время своей гибридной войны против Украины, хотя эта атака продолжалась лишь несколько часов. А ранее – в 2008 году – Россия применила кибероружие, чтобы помешать попыткам правительства Грузии защититься от российских войск.
Тем не менее, пока что кибероружие выглядит более полезным для сигнальных целей и для сеяния беспорядков, чем для физического уничтожения; оно в большей степени является вспомогательным оружием, чем средством достижения победы. Каждый год в сети других стран совершаются миллионы вторжений, но не более чем полдюжины из них наносят реальный физический ущерб (а не экономический или политический). Как отмечают Роберт Шмидл, Майкл Салмейер и Бен Бьюкенен, «ещё никто не был убит кибероружием».
Согласно своей военной доктрине, США готовы ответить на кибератаку любым видом оружия, пропорционально нанесённому физическому урону. Они исходят из идеи, что международное право, в частности, право на самооборону, применимо к киберконфликтам. А поскольку свет пока ещё не погас, подобная политика сдерживания, похоже, работает.
Но опять же, возможно, мы смотрим совсем не туда. Реальной угрозой может быть не крупный физический ущерб, а конфликты в серой зоне враждебности, которая находится ниже радаров традиционных войн. В 2013 году начальник российского Генштаба Валерий Герасимов описывал доктрину гибридной войны, которая сочетает традиционное оружие, экономическое принуждение, информационные операции и кибератаки.
Использование информации с целью посеять беспорядки и раздоры в стане врага было распространённой практикой в период Холодной войны. Новинкой является не базовая модель, а высокая скорость и низкая стоимость распространения дезинформации. Электроны быстрее, дешевле, безопасней, и их легче отрицать, чем шпионов, которые таскают с собой сумки, полные денег и секретов.
Если президент России Владимир Путин считает, что его страна продолжает вести борьбу с США, но от применения масштабной силы его удерживает угроза ядерной войны, тогда, наверное, кибероружие является для него «идеальным оружием». Именно так называется очень важная новая книга журналиста газеты New York Times Дэвида Сэнгера, в которой утверждается, что кибератаки могут проводиться не только «для подрыва банков, баз данных или энергосетей», но и для «ослабления нитей, на которых держится сама демократия».
Кибервмешательство России в президентские выборы в США в 2016 году было инновационным. Российские разведывательные агентства не просто взломали электронную почту Национального комитета Демократической партии и распространили полученные данные через Wikileaks и другие платформы с целью повлиять на американскую новостную повестку; они ещё и воспользовались американскими социальными сетями для распространения фейковых новостей и разжигания розни между оппозиционными группами американцев. Взлом почты был нелегальным, а вот использование социальных сетей с целью посеять беспорядки таковым не является. Гениальность российских инноваций в этой информационной войне в том, что они сочетали существующие технологий с возможностью отрицания ответственности, поскольку находились чуть ниже порога откровенной атаки.
Американские разведывательные агентства информировали президента Барака Обаму об этой российской тактике, а тот предупредил Путина о возможных негативных последствиях подобных действий во время их встречи в сентябре 2016 года. Но Обама не хотел осуждать Россию публично и предпринимать решительные меры, опасаясь, что Россия может начать эскалацию конфликта, подвергнув атаке избирательную систему и списки избирателей и поставив, тем самым, под угрозу ожидавшуюся победу Хиллари Клинтон. После выборов Обама объявил об этом публично, выслал российских шпионов, закрыл несколько дипломатических объектов, однако слабость американского ответа ограничила её сдерживающий эффект. А поскольку президент Дональд Трамп воспринял эту проблему как политическую попытку оспорить легитимность его победы, новая администрация также не стала предпринимать решительных мер.
Противодействие данному новому виду оружия требует стратегической организации широкого национального ответа с участием всех государственных ведомств и с акцентом на более эффективном сдерживании. Возмездие может осуществляться как внутри цифровой сферы с помощью отточенных ответных мер, так и в других сферах путём введения более сильных экономических и персональных санкций. Нам также необходим такой механизм сдерживания, который сделает стоимость действий атакующей стороны слишком затратной и превышающей потенциальные выгоды, которые они могут принести.
Есть множество способов сделать США более трудной и устойчивой мишенью. В числе этих мер: проводить тренинги для сотрудников местных и региональных избирательных комиссий; требовать сохранения бумажных копий данных электронного голосования; стимулировать предвыборные штабы и партии улучшать свою базовую кибергигиену, в частности, пользоваться шифрованием и двухфакторной идентификацией; работать с компаниями с целью удаления ботов в социальных сетях; требовать идентификации источников политической рекламы (как это происходит сейчас на телевидении); объявить вне закона иностранную политическую рекламу; помогать независимой проверке фактов; повышать медиа-грамотность общества. Подобные меры помогли ограничить успешность российского вмешательства в президентские выборы во Франции в 2017 году.
Свою роль может сыграть и дипломатия. Даже когда США и СССР были злейшими идеологическими врагами во время Холодной войны, они были способны вести переговоры и заключать соглашения. Учитывая авторитарную природу российской политической системы, согласие не вмешиваться в российские выборы выглядит бессмысленным. Однако можно установить такие правила, которые ограничат интенсивность и частоту информационных атак. Во время Холодной войны противостоящие стороны не убивали шпионов друг друга, а соглашение о предотвращении инцидентов в открытом море ограничивало уровень агрессии во время близкой слежки за военно-морскими судами. Сегодня заключение подобных соглашений выглядит малореальным, но такую возможность стоит исследовать в будущем.
Самое главное, США должны показать, что кибератаки и манипулирование социальными сетями имеют высокие издержки, а значит, не могут оставаться идеальным оружием для ведения боевых действий ниже уровня вооружённого конфликта.
JOSEPH S. NYE
Writing for PS since 2002
181 Commentaries
ЕМБРИДЖ (США) – Многие годы политические лидеры, например, бывший министр обороны США Леон Панетта, предупреждали об угрозе «цифрового Пёрл-Харбора». Мы уже знаем, что потенциальные противники внедрили вредоносные программы в наши энергосети. В крупных регионах может внезапно отключиться свет, что приведёт к сбою в экономике, хаосу и смерти людей. Россия провела подобную атаку в декабре 2015 года во время своей гибридной войны против Украины, хотя эта атака продолжалась лишь несколько часов. А ранее – в 2008 году – Россия применила кибероружие, чтобы помешать попыткам правительства Грузии защититься от российских войск.
US Supreme Court
AMERICAN DEMOCRACY ON THE BRINK
Jun 29, 2018 JOSEPH E. STIGLITZ says the US Supreme Court no longer provides a check on legislative, executive, and corporate abuses of power.
169
Add to Bookmarks
Previous
Next
Тем не менее, пока что кибероружие выглядит более полезным для сигнальных целей и для сеяния беспорядков, чем для физического уничтожения; оно в большей степени является вспомогательным оружием, чем средством достижения победы. Каждый год в сети других стран совершаются миллионы вторжений, но не более чем полдюжины из них наносят реальный физический ущерб (а не экономический или политический). Как отмечают Роберт Шмидл, Майкл Салмейер и Бен Бьюкенен, «ещё никто не был убит кибероружием».
Согласно своей военной доктрине, США готовы ответить на кибератаку любым видом оружия, пропорционально нанесённому физическому урону. Они исходят из идеи, что международное право, в частности, право на самооборону, применимо к киберконфликтам. А поскольку свет пока ещё не погас, подобная политика сдерживания, похоже, работает.
Но опять же, возможно, мы смотрим совсем не туда. Реальной угрозой может быть не крупный физический ущерб, а конфликты в серой зоне враждебности, которая находится ниже радаров традиционных войн. В 2013 году начальник российского Генштаба Валерий Герасимов описывал доктрину гибридной войны, которая сочетает традиционное оружие, экономическое принуждение, информационные операции и кибератаки.
Использование информации с целью посеять беспорядки и раздоры в стане врага было распространённой практикой в период Холодной войны. Новинкой является не базовая модель, а высокая скорость и низкая стоимость распространения дезинформации. Электроны быстрее, дешевле, безопасней, и их легче отрицать, чем шпионов, которые таскают с собой сумки, полные денег и секретов.
Если президент России Владимир Путин считает, что его страна продолжает вести борьбу с США, но от применения масштабной силы его удерживает угроза ядерной войны, тогда, наверное, кибероружие является для него «идеальным оружием». Именно так называется очень важная новая книга журналиста газеты New York Times Дэвида Сэнгера, в которой утверждается, что кибератаки могут проводиться не только «для подрыва банков, баз данных или энергосетей», но и для «ослабления нитей, на которых держится сама демократия».
SUBSCRIBE NOW
Exclusive explainers, thematic deep dives, interviews with world leaders, and our Year Ahead magazine. Choose an On Point experience that’s right for you.
LEARN MORE
Кибервмешательство России в президентские выборы в США в 2016 году было инновационным. Российские разведывательные агентства не просто взломали электронную почту Национального комитета Демократической партии и распространили полученные данные через Wikileaks и другие платформы с целью повлиять на американскую новостную повестку; они ещё и воспользовались американскими социальными сетями для распространения фейковых новостей и разжигания розни между оппозиционными группами американцев. Взлом почты был нелегальным, а вот использование социальных сетей с целью посеять беспорядки таковым не является. Гениальность российских инноваций в этой информационной войне в том, что они сочетали существующие технологий с возможностью отрицания ответственности, поскольку находились чуть ниже порога откровенной атаки.
Американские разведывательные агентства информировали президента Барака Обаму об этой российской тактике, а тот предупредил Путина о возможных негативных последствиях подобных действий во время их встречи в сентябре 2016 года. Но Обама не хотел осуждать Россию публично и предпринимать решительные меры, опасаясь, что Россия может начать эскалацию конфликта, подвергнув атаке избирательную систему и списки избирателей и поставив, тем самым, под угрозу ожидавшуюся победу Хиллари Клинтон. После выборов Обама объявил об этом публично, выслал российских шпионов, закрыл несколько дипломатических объектов, однако слабость американского ответа ограничила её сдерживающий эффект. А поскольку президент Дональд Трамп воспринял эту проблему как политическую попытку оспорить легитимность его победы, новая администрация также не стала предпринимать решительных мер.
Противодействие данному новому виду оружия требует стратегической организации широкого национального ответа с участием всех государственных ведомств и с акцентом на более эффективном сдерживании. Возмездие может осуществляться как внутри цифровой сферы с помощью отточенных ответных мер, так и в других сферах путём введения более сильных экономических и персональных санкций. Нам также необходим такой механизм сдерживания, который сделает стоимость действий атакующей стороны слишком затратной и превышающей потенциальные выгоды, которые они могут принести.
Есть множество способов сделать США более трудной и устойчивой мишенью. В числе этих мер: проводить тренинги для сотрудников местных и региональных избирательных комиссий; требовать сохранения бумажных копий данных электронного голосования; стимулировать предвыборные штабы и партии улучшать свою базовую кибергигиену, в частности, пользоваться шифрованием и двухфакторной идентификацией; работать с компаниями с целью удаления ботов в социальных сетях; требовать идентификации источников политической рекламы (как это происходит сейчас на телевидении); объявить вне закона иностранную политическую рекламу; помогать независимой проверке фактов; повышать медиа-грамотность общества. Подобные меры помогли ограничить успешность российского вмешательства в президентские выборы во Франции в 2017 году.
Свою роль может сыграть и дипломатия. Даже когда США и СССР были злейшими идеологическими врагами во время Холодной войны, они были способны вести переговоры и заключать соглашения. Учитывая авторитарную природу российской политической системы, согласие не вмешиваться в российские выборы выглядит бессмысленным. Однако можно установить такие правила, которые ограничат интенсивность и частоту информационных атак. Во время Холодной войны противостоящие стороны не убивали шпионов друг друга, а соглашение о предотвращении инцидентов в открытом море ограничивало уровень агрессии во время близкой слежки за военно-морскими судами. Сегодня заключение подобных соглашений выглядит малореальным, но такую возможность стоит исследовать в будущем.
Самое главное, США должны показать, что кибератаки и манипулирование социальными сетями имеют высокие издержки, а значит, не могут оставаться идеальным оружием для ведения боевых действий ниже уровня вооружённого конфликта.
Joseph S. Nye
JOSEPH S. NYE
Writing for PS since 2002
181 Commentaries
https://www.project-syndicate.org/commentary/deterring-cyber-attacks-and-information-warfare-by-joseph-s—nye-2018-07/russian
