Пожары в России

В России с начала года уже выгорело более шести миллионов гектаров леса, всего огонь охватил более 10 миллионов гектаров территорий — или площадь целой Исландии. С начала года произошло уже 19 тысяч пожаров. На данный момент к тушению привлекли более шести тысяч человек и более тысячи единиц техники. Дым от пожаров в Якутии достиг Аляски. Экологи не ждут улучшения ситуации в течение ближайших недель.

«Важные истории» поговорили с главным координатором проектов по лесам высокой природоохранной ценности Всемирного фонда дикой природы (WWF России) Константином Кобяковым о том, достаточно ли сил брошено на тушение пожаров, почему они уже разрослись на такие огромные территории и как в будущем не допустить повторения пожарных катастроф.

— В Якутии сгорело уже более трех миллионов гектаров леса, горят Карелия, Иркутская область, Чукотский автономный округ, Красноярский край. Такой масштаб катастрофы был предсказуем? 

— И в советское время, и еще раньше на территории страны были пожары — они стали возникать, как только появились леса. Но достоверные данные о масштабах пожаров у нас появились с начала 2000-х , когда мы начали получать их со спутников.

Мы видим пиковые годы, когда площадь пожаров превысила средний показатель в 10 миллионов гектаров, — в 2003, 2008, 2012 годах. А в 2018–2020 годах показатель приблизился к 15 миллионам гектаров. То есть мы имеем тренд на увеличение площадей пожаров по России. В этом году тенденция точно сохранится — уже сейчас площадь пожаров в общей сложности превысила 10 миллионов гектаров, а сезон еще не закончился.

В Карелии — если брать в масштабах России — не выдающийся случай, это меньше 1 % от общей площади пожаров по всей стране. Но если брать только северо-запад России, то там, конечно, относительно нечасто такие площади горят. Для Карелии это крупнейший пожар с начала века.

— В чем причина распространения пожаров на огромные территории? И как в таких случаях с ними бороться? 

— Самая очевидная причина возникновения пожаров — климатические изменения, из-за которых увеличивается продолжительность пожароопасного сезона. Чаще случаются засухи и периоды аномальной жары, которые могут привести к возгоранию. То есть пожарная опасность растет, а силы, которые рассчитаны на тушение, остаются примерно те же.

Пожар гораздо проще потушить, когда он только начинается, и для этого у нас есть все технологии. С 2005 года у нас существует система ИСДМ-Рослесхоз (Информационная система дистанционного мониторинга лесных пожаров Федерального агентства лесного хозяйства. — Прим. ред.), которая позволяет дистанционно отслеживать пожары на уровне лучших мировых аналогов. При грамотном использовании она позволяет видеть точки возгорания практически в режиме реального времени.

Несмотря на то что у системы мониторинга есть недостатки — она ориентирована на профессиональное применение, не все сведения в ней открыты для широкой общественности, — если бы ИСДМ не было, все было бы гораздо хуже.

Но бывают и ситуации, когда даже оперативные сведения о возгорании не очень помогают. Например, когда пожаров случается одновременно много, а человеческого ресурса на их тушение не хватает. Если площадь возгорания становится более тысячи гектаров, то такой пожар уже нет смысла тушить: это физически невозможно, нужно искать силы защитить от огня важные объекты инфраструктуры и населенные пункты.

— Как происходит финансирование тушения пожаров? Каждый год, когда ситуация становится критической, из резервного фонда страны выделяется сумма даже больше той, что изначально была заложена на тушение. Почему так происходит? Не рационально ли вкладываться на начальном этапе?

— Есть базовое финансирование на тушение лесных пожаров, которое каждый год выделяется субъектам в рамках субвенций. Когда случается катастрофическая ситуация, могут быть выделены дополнительные деньги. С одной стороны, это схема правильная, с другой — есть проблема с объемами этих средств. Базового финансирования изначально недостаточно для предотвращения пожарных катастроф. Поэтому и возникает необходимость дополнительных вливаний. Логичнее было бы сразу выделять больше средств. Но вопрос, сколько именно нужно выделять средств, самый непростой. Пример США показывает, что можно увеличить финансирование в два раза и все равно не справиться. В нашем случае, конечно, лучше повысить финансирование в 10 или даже 100 раз, но это идеальная ситуация. Увеличить финансирование хотя бы в два раза необходимо точно. Без этого ничего не будет работать, потому что это абсолютный минимум финансирования самих противопожарных служб.

Дальше возникает вопрос эффективности использования этих средств. Международный опыт свидетельствует: выделять много средств на тушение пожаров, не решив вопрос с их предупреждением, — значит выбрасывать деньги на ветер.

— Вы говорите, что на тушение пожаров не хватает сил. А как устроено тушение пожаров? Бывшая мэр Якутска Сардана Авксентьева написала пост, вызвавший большой резонанс, о том, что в регион, охваченный пожарами, решили не перебрасывать дополнительные силы МЧС. 

— МЧС тушит около 10 % от всего объема пожара, с остальным борются лесохозяйственные формирования: либо государственные органы субъектов, либо федеральная структура «Авиалесоохрана» (подведомственное Россельхозу российское государственное предприятие, осуществляющее авиационную охрану лесов от пожаров. — Прим. ред.), либо арендаторы лесного фонда. Они выполняют основную работу. МЧС, как правило, начинают привлекать в случаях, когда вышеназванных не хватает.

У МЧС есть авиационная техника, в целом неплохой авиационный парк, в том числе вертолеты, к которым можно прикреплять приспособления для переноса и сброса воды. Как правило, они в этой части и помогают — когда развитие событий становится катастрофическим. Важно понимать, что вся эта техника — вспомогательная вещь в тушении пожаров, потому что с самолета можно затушить только костер, а крупный пожар — невозможно. Это все работает только при наличии наземных служб, которые одновременно занимаются тушением на месте. То есть для того, чтобы победить большие очаги возгорания, нужна хорошая работа в координации. Но так как МЧС дает основную картинку для СМИ — сбросы воды с воздуха выглядят внушительно, сам Путин за штурвалом летит на помощь — создается впечатление, что лесные пожары тушат именно они, хотя на самом деле это не так.

— Сейчас к тушению пожаров в Якутии привлекают местных жителей, такое часто происходит и в других регионах. Эффективный ли это способ? 

— Когда горит везде и много, ничего не остается, кроме как привлекать непрофессионалов, местных жителей, армию, вспомогательные бригады МЧС. Но руководить тушением все равно должен профессионал. Если куча людей, не имеющих опыта тушения лесного пожара, выйдет на борьбу со стихией, это еще неизвестно чем закончится. Они и сами рискуют, и толку не будет никакого. Вспомните пожары 2019 года: тогда у нас тоже показывали оптимистичные картинки, как привлекли к тушению армию, отчитывались, что за два дня в два раза уменьшили площадь пожаров. Но только если по дистанционному мониторингу смотреть, все осталось как прежде, скорее даже возросло. Это была пиар-акция и иллюстрация того, что проблема не решается только привлечением огромных сил: мы ничего не сможем сделать без огромного количества профессионально подготовленных к тушению пожаров людей.

Людей, которые обучены и могут работать руководителями тушения лесных пожаров, не так мало в абсолютном исчислении. Но их недостаточно для того, чтобы закрывать все горящие территории.

— Сейчас в России около 22 тысяч работников лесных хозяйств, еще около 10 лет назад их было 160 тысяч. Как на ситуацию с пожарами влияет сокращение количества лесников? 

— В тушении пожаров важна оперативность. Когда численность лесной охраны была в 10 раз больше, чем сейчас, было гораздо больше людей непосредственно в лесу, которые могли оперативно начать тушить.

Но жизнь меняется: невозможно загнать такое количество людей в лес за ту зарплату, которую сейчас предлагает лесное хозяйство. Кроме того, желающих проживать в сельской местности становится все меньше, в городах — все больше, и дальше этот тренд будет только усиливаться. Если, конечно, не применять методы советского времени, вряд ли эту ситуацию получится переломить. Здесь нужно думать не над экстенсивным, а над интенсивным методом: повышать эффективность этих служб, их значение, мотивацию.

— Насколько экономически целесообразно тушить пожары? В каких случаях принимают решение о тушении, а в каких — это уже бессмысленно? 

— Слово «бессмысленно» здесь не совсем правильное — любой пожар имеет смысл тушить, потому что он наносит ущерб. Но если возникают несколько сотен пожаров одновременно, а сил немного, то приходится выбирать.

Раньше считалось, что все пожары надо тушить, но фактически этого, конечно, не делалось. Но в 2015 году приказом Минприроды на территории лесов выделили «зоны контроля лесных пожаров». Этим приказом напрямую установили, что в «зонах контроля» можно отказаться от тушения «при отсутствии угрозы населенным пунктам или объектам экономики в случаях, когда прогнозируемые затраты на тушение лесного пожара превышают прогнозируемый вред, который может быть им причинен».

Карта опубликована Алексеем Ярошенко, руководителем лесного отдела Гринпис, на основе данных Рослесхоза

Это решение было логичное — зачем скрывать, что и так происходит: все равно же принимаются решения тушить не все пожары. Проблема в том, что не всегда эти зоны обоснованно определены. Иногда в зоны, которые можно не тушить, попадают объекты, которые на самом деле тушить надо, — например эксплуатационные леса (леса, расположенные на землях лесного фонда, делятся на защитные, эксплуатационные и резервные; эксплуатационные леса предназначены для освоения в целях эффективного получения высококачественной древесины и других лесных ресурсов. — Прим. ред.), населенные пункты, структурные объекты. Ежегодно эти зоны пересматриваются в разумную сторону, но сил тушить леса даже вне «зон контроля» все равно не хватает.

— А как рассчитывается этот «прогнозируемый вред»? Сейчас «зоны контроля» занимают 45 % территорий леса, а тушат в этих зонах всего 10 %. Как решают, что проще оставить пожар, чем тушить?

— Это бессмысленный расчет, который не имеет отношения ни к реальной экономике, ни к косвенным потерям от лесных пожаров. Он рассчитывается из таксовой стоимости древесины: за сколько ее продают арендаторам для заготовки. Такой подсчет имеет смысл в том случае, если этот участок уже отведен под рубку, тогда есть прямой экономический ущерб. Но большая часть территорий, где происходят пожары, не входит в число таких участков. Никакие другие факторы, кроме цены древесины, не берутся в расчет:не учитываются потери экосистем, снижение биоразнообразия, их устойчивости, загрязнение воды, воздействие задымления на здоровье людей, потери недревесной продукции леса — грибов, ягод, орехов. Такого рода ущерб подсчитать довольно сложно.

Во многом решение «тушить — не тушить» зависит от человеческой ответственности. Если взять руководителей субъектов, им во многом параллельно, что денег на тушение не хватает. Сколько дают из федерального бюджета — в этом объеме и тушим. Кто-то, исходя из общечеловеческих соображений и регионального бюджета, пытается выкроить дополнительные средства на тушение пожаров, но это означает, что эту сумму надо оторвать от медицины и прочих социальных нужд.

— Почему не учитывают непрямой ущерб? Это все же касается благосостояния и здоровья граждан. 

— Никто не спорит, что заболевания сердечно-сосудистой системы и органов дыхания и преждевременная смертность после пожаров растут. Но у нас как это воспринимается? Увеличивается смертность — пусть нам федеральный бюджет выделяет больше средств на медицину. Поскольку нет прямой доказанной взаимосвязи между здоровьем людей и лесными пожарами, их тушение воспринимается властями пока как обременение и финансируется по остаточному принципу.

Хотя, очевидно, что уже через 10–20 лет это отрицательно скажется на наших потомках.

— Какие меры по предупреждению пожаров необходимы, но по-прежнему не реализуются в России? 

— У нас в стране невелика эффективность противопожарного обустройства лесов. К нему относится распах противопожарной дороги и создание противопожарных барьеров. Часто к этому подходят очень формально: есть план — нужно проложить столько-то километров противопожарных барьеров — раскопали трактором полосу — на этом работа считается выполненной. На самом деле это не снизило пожарную опасность, а только увеличило: эта полоса сразу заросла травой, а трава довольно опасная в пожарном отношении растительность. Она быстро высыхает в случае наступления засухи и очень легко загорается. В итоге у нас вместо противопожарного барьера появился пожарный, который, если кто-то вдруг кинет окурок, загорится и зажжет лес по обе стороны.

Еще одна важная в предотвращении пожаров вещь — запрет на выжигание травы. Сельхозпалы (контролируемое или неконтролируемое выжигание сухой травы или остатков злаковых культур после уборки урожая на землях сельскохозяйственного назначения. — Прим. ред.) сейчас практически запретили. Но контроля за этим пока очень мало. Палы, которые делают органы лесного хозяйства и владельцы линейной инфраструктуры — дорожники, электрики, — не запрещены, они активно проводятся. Часто они становятся причиной пожаров: как правило, нет никаких достаточных мер безопасности при их проведении.

Растительность у нас устроена таким образом: чем чаще мы ее сжигаем, тем более она становится подвержена пожарам. Поэтому на месте сгоревшего появляются открытые травяные пространства, которые загораются еще легче, от малейшей искры. Мы [в WWF] выступаем за полное прекращение использования огня в практике. Основной аргумент тех, кто поддерживает пал: если мы не выжжем, оно потом само загорится. Но были эксперименты, когда целые регионы отказывались от выжигания на какое-то время. Площади пожаров у них довольно сильно уменьшались.

Нам всем нужна противопожарная пропаганда, чтобы сознание людей постепенно менялось и в нем закреплялась прописная истина о том, что огонь в лесу и на природе абсолютно неприемлем. Какие методы тут могут быть? Можно вспомнить проект Greenpeace (международная природоохранная организация. — Прим. ред.) и «Авиалесохраны» по выпуску противопожарных серий «Смешариков». Рассказывать про лесные пожары нужно с детства, потому что многим взрослым уже бесполезно пытаться что-то объяснить. Глобально в просвещении населения у нас нет никакого прогресса: как вешали в советское время плакаты «Берегите лес от огня», так примерно на этом уровне мы и остались.

— В прошлом году 32 человека были осуждены за поджог лесных насаждений (по статье 261 УК РФ — уничтожение или повреждение лесных насаждений), все получили условные сроки или были приговорены к исправительным работам. За десять лет число осужденных уменьшилось в три раза. Поджигателей находят очень редко, влияет ли это на проблему пожаров? 

— В прошлом году у нас в стране было около 36 тысяч пожаров, это как минимум 32 тысячи поджогов — случайных или намеренных. То есть дел заведено 0,1% от количества поджогов. В такой ситуации сложно говорить о какой-то динамике — сколько в каком году завели дел, определяется случайными факторами. Происходит это либо когда кто-то увидел и сообщил либо когда поджигатели сами себя сняли и выложили на YouTube. Суды также в основном не признают реальность ущерба от пожаров, только в том случае, если пострадало чье-то личное имущество.

Необходимо совершенствовать работу по расследованию поджогов. Это касается и других пожаров: нужна нормальная система расследования этих происшествий, установления виновников и назначения наказаний, которые сейчас, можно сказать, отсутствуют. Поэтому все поджигатели ощущают себя в полной безопасности. Если эту ситуацию не переломить, мы будем гореть еще больше, так как пожарные риски растут.

Редактор: Софья Самохина

https://istories.media/interviews/2021/07/28/esli-situatsiyu-s-pozharami-ne-perelomit-mi-budem-goret-yeshchyo-bolshe/